Див

Деникин Павел

Чудин это понимал. Он знал, кто там впереди.

25

«Я хочу спать», – первая и, возможно, единственная мысль, возникшая в измученном сознании Виктора Ильича, после того, как «отпустило». За окном светало. Рухнуть в постель – вот о чём он мечтал. Брести в свою конуру и уснуть по дороге? Увольте-с! Виктор Ильич рухнул на Клиновский диван. И двадцать два часа – как кот слизнул.

Проснулся в таком состоянии, будто в голову угодила энергетическая разрывная пуля, разбросав мозги по закоулкам сознания. Даже не мог вспомнить весь тот бред, что снился. Виктор Ильич приподнялся на диване и глянул в окно. За окном начинало светать.

«А спал ли я? Может, мне показалось, что я спал?» – подумал Виктор Ильич и прислушался к своим ощущениям. По ощущениям – вроде бы спал…

Виктор Ильич потянулся и с удовольствием зевнул. Точно спал! Но неужели сутки? Невозможно поверить. Виктор Ильич глянул на стол, брови невольно сошлись к переносице. Недоверие к проклятому бузиновому чудовищу заставило смотрителя подняться: нужно точно знать, спал он или думал, что спал. Верный способ проверить – это телевизор.

Виктор Ильич спустился в квартирку. Включил телевизор, пощёлкал каналы, нашёл новостной. Теперь он был уверен, что и в самом деле проспал почти сутки. Занялся завтраком. Мысли блуждали в опасной близости от мыслей о бузиновом столе. Результатом этих блужданий появилось желание выпить. Захватывающее желание, оно росло, наполняя организм трепетом алкоголика, увидевшего поллитровку. Виктор Ильич больно закусил губу и сосредоточился на болтанке-яичнице со свежими помидорами. Ноги рвались бежать в «Подлодку», и Виктору Ильичу пришлось приложить недюжинную силу воли, чтобы не тронуться с места.

С натянуто-ледяным спокойствием он съел завтрак, не почувствовав вкуса еды. Всё естество просило спиртного. Дух же противился этому. Смотритель по памяти перечислял всех в этом городке, кто мог помочь. Но не звонить же им и не просить привезти выпивку? Хотя они, конечно, не откажут… Ну нет, не хватало ещё опуститься до такой низости!

«Интересно, о закрытии музея уже объявили?», – спросил себя он, надеясь сменить вектор мыслей. Но и тут мыслишки нашли лазейку, сведясь к плану незаметной вылазки из музея и втихую («втихую от кого, а?») купить водку. Холодненькую, вкусную, согревающую душу водочку… Всё, решено – надо сделать вылазку!

Виктор Ильич поднялся наверх и машинально прошёл до кабинета-студии, там осторожно выглянул в окно. Судя по небу, день готов утонуть в солнечных лучах. Судя по государственному триколору, безжизненной тряпкой висящему на флагштоке на крыше автостанции, день готовил полный штиль. А судя по подозрительной молодежной тусовке напротив музея, курящей и то и дело тыкающей пальцем в дом псевдоготического стиля, день обещал теоретические неприятности если не самому смотрителю, то зданию музея точно. Но сейчас Виктора Ильича больше волновала навязчивая идея с (выпивкой) вылазкой. Так же аккуратно, не трогая тюль, он удалился от окна и, подмигнув статуэткам кошек, вышел из кабинета-студии.

Насилу отыскал в коморке охраны ключ от чёрного хода – почему-то тот находился не на крючке в застеклённом шкафчике, а в среднем ящике стола – и, сжав ключ в руке, направился к двери чёрного входа. Вставил ключ в замок и… посмотрел в глазок. На улице супротив двери стоял чёрный автомобиль. Виктор Ильич приложился к глазку вторым глазом. Автомобиль не растворился в пространстве, но стал ещё реальнее, когда боковое стекло немого опустилось, и показавшаяся рука стряхнула на улицу пепел с прикуренной сигареты. Секьюрити. Кому ж тут ещё торчать? И даже не удосужились доложить о прибытии.

– Ну и какого хрена вы здесь встали?! – раздраженно прорычал Виктор Ильич. Оставалось ждать. Должны же они вернуться к центральному входу, или не должны?

Смотрителя мелко затрясло, в третий раз досчитав до ста, он примкнул к глазку. Автомобиль не исчезал.

– Нарисовались – не сотрешь! – огрызнулся Виктор Ильич, и разинул рот от внезапной догадки. Он быстро вернулся в коморку охраны – «Боже правый, их два!» – и шлепнулся на стул. На картинках монитора (с камер внешнего наблюдения) красовалось два одинаковых автомобиля. Нужна ли музею такая защита? – Виктор Ильич был убеждён, что нет. Но это покажет время, а сейчас он был зол от чрезмерной опеки. Был зол на Надежду Олеговну и зол на себя за злость на неё. Организм требовал алкоголя, а теперь ещё и разрядки. В бешенстве Виктор Ильич врезал по монитору и взвыл от боли. Пыл разрушения угас одновременно с монитором. Теперь пылала рука. Не хватало ко всему сломать пальцы! Виктор Ильич дул на руку и баюкал её на груди, боясь шевельнуть скрюченными пальцами, слёзы мочили щетину, смотритель вскинул страдальческие очи к потолку и взмолился в голос.

Боль утихала, но утихала неохотно. Виктор Ильич нянчил руку, бесцельно бродя по помещениям. Он боялся пошевелить пальцами. Смотритель поймал себя на том, что его нога ступила на скрипучую ступень винтовой лестницы. Он поднимался наверх, в кабинет-студию, поднимался, потому что надеялся там избавиться от боли.

26

Юра прислушался к себе и отчётливо услышал нарастающее недовольство давно оголодавшего организма. Прежде чем двигаться куда-то дальше, нужно поесть. Мальчик стянул рюкзак, уселся на холодный грунт и запустил обе руки внутрь рюкзака.

У него осталась плюшка со школьного обеда, которую хотел слопать на последнем уроке, но забыл. Какой же он молодец, что забыл! Сейчас-то плюшка как нельзя кстати. Жаль только, что одна… вот бы штук десять! Рот свело от обилия слюны. Юра, ни на что не обращая внимания вокруг, наслаждался сладкой сдобой, успевшей задубеть за… А сколько времени прошло с тех пор? Было около часа ночи, когда он решился на приключение. Потом бродил, падал, терял сознание и потерял счёт времени когда электронные часы перестали показывать даже восьмерки… Ой! Юра схватился за запястье и обнаружил, что подарок друзей исчез с руки. Выходит, он потерял не только счёт времени, но и сами часы! Но как ремешок мог самостоятельно расстегнуться? И когда?

Юра икнул.

Сухая сдоба застряла где-то на пути к пищеводу, а вопросы растревожили усмиренный страх, окончательно иссушив рот. Второй «ик» был куда сильнее первого. Сильнее и оглушительнее. Мальчик захлопнул рот ладошкой, больно шлёпнув по губам. От икоты содрогалось тело, отзываясь локальными взрывами в местах ушибов. Юра снова зашвырялся в рюкзаке и с радостью нащупал бутылочку «Аква минерале», воды в ней оставалось треть, но всё же здорово, что и она осталась! Мальчик присосался к горлышку, пока последняя капля не стекла в жадный зев. Поняв, что воды нет, и что это была последняя вода, Юра осознал всю плачевность своей ситуации. Он один. Под землей. Неизвестно где. Во мраке. Преследуемый каким-то монстром. Избитый падениями. Опустошенный эмоциями. Дрожащий от… холода?

Юра действительно почувствовал необычайный холод. Особенно холодно почему-то было голове, будто он высунул её в форточку в крещенские морозы.

Но почему здесь холодно? Разве земля на глубине не должна быть тёплой? Юра отлично помнил, как они с отцом, вооружившись складывающимися сапёрными лопатами, копали червей для зимней рыбалки. Отец – как будто специально – не искал теплотрасс, а просто выходил во двор и, раскидав снег, вонзал лопату в газон. Он взмокал, но вгрызался в землю. Когда ямка достигала глубины в три штыка лопаты, отец жестом приглашал сына принять участие в рытье. И Юра копал, ненавидя в эти моменты зиму и зимнюю рыбалку, однако, чувствуя, как почва поддаётся лопате легче, чем у отца. И он видел куски земли на снегу, над ними поднимался пар. Вместе с отцом они руками разламывали куски в поисках червей, ощущая сырое тепло. «Земля никогда не замерзает больше, чем на три штыка», – каждый раз говорил отец и добавлял, что под слоем мерзлоты самые лучшие черви. Юра соглашался, хотя не мог уразуметь, чем червяки здесь лучше теплотрассовых… Выходит, отец ошибался? Холод-то здесь собачий!