Див

Деникин Павел

Юра продолжил поход. Сердце билось прямо под нижней челюстью, отдаваясь в ушах ритмичным тамтамом. Подземная галерея покрывала огромное пространство. Ничтожный лучик фонарика безуспешно и в хаотичном порядке пытался резать окутывающую мальчика темень. Попадающиеся под ноги куски породы громыхали в непроницаемом пространстве, создавая впечатление бесконечности пещеры. Он представить не мог, как будет выбираться отсюда, из потаённого лабиринта многочисленных колонн. Но забавнее всего то, что перспектива сгинуть под землей не пугала, мальчик больше боялся возвращения на поверхность, где скоро (может через сутки) его будет искать сбившийся с ног обозленный и яростный отец. Юра не мог представить, что отец поведёт себя иначе, что будет целовать руки сына и, плача, благодарить Бога за спасение чада. Подобная картинка не могла сложиться даже в воспалённом сознании мальчика.

Фонарик выхватывал из темноты узкие и широкие колонны, напоминающие песочные часы, что в медицинском кабинете их школы. И Юра благодарил то ли Бога, то ли себя, то ли фонарик, что тот предупреждал о появлении на пути очередных «часов», иначе бы он обязательно расквасил нос. Назад Юра не оборачивался. Сейчас под землей, где глазам почти не было работы, мозг воспроизводил в памяти все некогда слышанные и виденные по телику страшилки, вплоть до детских сказок. Оказывается, в определенных условиях даже безобидные и глупые сказки обретают право на существование. Юра шёл и силился вспомнить название сказки, где герой должен всегда идти вперёд, не оборачиваясь. Стоило обернуться – и погибель. Юра чувствовал себя тем героем, при этом героем себя не ощущая. Как же называлась та сказка?

17

Вернувшись в музей, Виктор Ильич, несмотря на усталость, сел за бузиновый стол. Разум воспринял это как необходимость, организм – как голодание. Посему выходило, что смотритель, не сел вновь за стол, а подсел на него, как наркоман. Хотя подобных параллелей Виктор Ильич не проводил. Ещё не проводил.

Он прочитал только что написанное. Подумал над заключительным вопросом и пришёл к выводу, что и вправду не помнит название сказки. Но задерживаться за столом не стал, сбил в стопку исписанные бумаги и вышел из кабинета-студии.

Лёг спать. Мысли продолжали виться в голове вокруг имени Кошмарного Принца, а усидчивый пересчёт нескончаемого числа овец привел лишь к тому, что ему надоело ворочаться в постели. Сон не шёл. Он перевернул подушку, подумал о том, чтобы её обнять, но отказался от этой мысли. Чтобы уснуть, подушка не поможет. Не в этот раз. Мысли переключились на воспоминания о поездке. Но, видимо, он так увяз в размышлениях о происходящем в музее, что, собственно, все воспоминания о Москве оказались связанными лишь с Надей… Надеждой Олеговной… Виктор Ильич представил, как она спит одна в пустой квартире. Может, не спит? Может, стоит позвонить? Не стоит. Плохая, чертовски плохая мысль!

«Ты умудрился отвлечься от мыслей о её сыне, думая о его матери? Отличный манёвр, ничего не скажешь!» – дамбой рухнула на бурлящий поток мыслей мысль последняя. Он словно услышал назидательный голос Володи.

Голова готова была взорваться. Виктор Ильич порывисто встал – надоело себя мучить – и в одних трусах поднялся наверх. В кабинете-студии снял с полки над столом последнюю изданную книгу Александра Клинова, раскрыл и уселся на диванчик. Было бы враньём, если бы он сказал, что никогда не читал мистику. Когда-то читал, даже запомнил. Про женщину, которая родила или должна была родить от дьявола. Вот только ни название, ни автора не вспомнит, тут не поможет даже кофе, убежавший из турки. Прежде чем остановить свой выбор на детективах, он перебрал много жанров, и мистика находилась где-то в самом конце, между любовными романами и мейнстримом. Он и в детективном-то жанре не всех авторов жаловал… Саша не обижался (Виктор Ильич хотел в это верить) и не заставлял читать свои работы (Виктор Ильич не смог бы дать должную оценку и нахваливать бы не смог), чтобы не было повода для пустых обид. Но сейчас прочитать Кошмарного Принца стало необходимостью. В его последних книгах зло торжествует. Но почему? Виктор Ильич хотел найти ответ и увлёкся романом. Удобно устроившись на диванчике, он не заметил, как провалился в долгожданный сон. Сон был навеян прочитанными главами, и концовка оказалась настолько смазанной, насколько не дочитан роман; яркой стала лишь последняя молниеносная сцена: кто-то вошёл в кабинет-студию, быстрой тенью приблизился к диванчику и тронул за плечо уснувшего с книгой смотрителя.

Издав сдавленный крик, Виктор Ильич проснулся. За окном светало. Он потёр плечо, к которому Некто (Кошмарный Принц?) из сна прикоснулся.

Когда из памяти выветрились последние обрывки сна и воспоминания о тени (Кошмарного Принца?), тронувшей за плечо, поблекли, Виктор Ильич спохватился и глянул на будильник «Восток». До открытия музея оставалось чуть меньше получаса. Как хорошо, что его вовремя разбудил (Кошмарный Принц) такой яркий фрагмент сна! Смотритель поторопился привести кабинет в порядок, чтобы успеть встретить охрану одетым.

…Виктора Ильича знали в городке многие, в том числе и продавцы книжных магазинов. Ехать в соседний город и терять полтора часа в один конец очень не хотелось. Но и придумать ничего лучшего Виктор Ильич не мог. Попросить какого-нибудь пацаненка или девчушку купить ему книгу казалось глупой затеей. Дети сейчас задают много вопросов, логичных вопросов, и что он, нормальный дееспособный мужик, ответит, когда спросят, почему сам не зайдёшь и не купишь? А дочитать начатый роман требовалось сейчас. Просто вынь да положь!

Смотритель купил билет на автобус.

Весь обратный путь он зачитывался книгой. Явившись в музей, рассеянно поприветствовал тех, кого не видел сегодня и ушёл на балкон. Виктор Ильич задался целью дочитать роман до закрытия.

Книга шокировала захватывающей небрежностью повествования, отсутствием лояльности к героям и характеристикой зла. Тут не было компромиссов и надежды на благополучный исход. Казалось, книга должна, обязана сочиться кровью и смердеть тленом. Зло танцевало джигу на изодранном лоскуте стяга добра. С омерзением Виктор Ильич отшвырнул книгу Кошмарного Принца в дальний угол балкона. О, теперь он знал почему – Кошмарный Принц! Знал не понаслышке. И не в силах поверить, что такие книги писал Сашка Клинов, добрый молодчик, всегда радовавшийся приходу в гости близкого друга. И не в силах поверить, что такие книги нравятся миллионам читателей как в России, так и за рубежом. И не в силах поверить, что такие книги допустили в массовый тираж.

Виктор Ильич был потрясён до глубины души.

Он посмотрел на небо; к заходу солнца дневной ультрамарин подернулся серой дымкой.

«И много он успел написать? Достаточно, чтобы о нём не забыли ещё лет десять».

– Насколько же ужасны оставшиеся неизданными рукописи? – спросил себя Виктор Ильич.

– Насколько же ужасно должна закончиться история, которую пишу я? – задал он новый вопрос.

«До покупки стола добро всегда побеждало зло».

– Я прочитал последнюю книгу. Теперь должен прочитать первую, – решил смотритель и покинул балкон.

Он понятия не имел, что даст выявленная разница между финалами первой и последней книг, но понять хоть что-то вероятность была. Неужели Саша настолько тяготел к славе, что культивировал могущество зла, забыв всю прелесть свершения добрых дел? Виктору Ильичу не верилось, что Кошмарный Принц имел сношения с сатанистами или подобными сектами: сама мысль – несуразица. Клинов всегда находился на виду у общественности, и вести двойную жизнь он не мог… А может, всё-таки мог?

Александр Клинов хоть и был популярным писателем, но всё-таки пупом земли его не назовёшь. Какова вероятность, что второй его жизнью был «древний» стол? Что творилось с парнем, когда он строчил по бумаге ручкой «Waterman»? Сопровождала ли писателя «отключка» (как сейчас смотрителя) или он внимал кому-то (потусторонним голосам?), пребывая в здравом уме и твёрдой памяти? Был же момент у Виктора Ильича, когда он царапал на листе «верни щепу» при этом всё осознавая, но не контролируя своё тело…