Дивергент (Избранная)
Шрифт:
При слове «дивергент» у меня кровь стынет в жилах. Я наклоняюсь вперед, прижимаясь бедрами к камню, чтобы увидеть, кому принадлежит знакомый голос.
– Не забывай, почему я заставила Макса назначить тебя, – продолжает голос. – Твоя главная задача – выискивать их. Всегда.
– Не забуду.
Я подаюсь вперед на несколько дюймов, надеясь, что меня по-прежнему не видно. Кому бы ни принадлежал этот голос, она дергает за ниточки, она поставила Эрика во главе Лихости, она желает мне смерти. Я вытягиваю шею, напрягаюсь, чтобы увидеть собеседников, прежде чем они скроются за углом.
И
Я начинаю кричать, но мой рот зажимает ладонь. Она пахнет мылом и достаточно большая, чтобы закрыть нижнюю половину моего лица. Я дергаюсь, но руки, которые меня держат, слишком сильные, и я впиваюсь зубами в палец.
– Ой! – Грубый голос.
– Заткнись и держи ее рот закрытым.
Этот голос выше и звонче среднего мужского голоса. Питер.
Полоса темной ткани закрывает глаза, и еще одна пара рук завязывает ее на затылке. Я задыхаюсь. По меньшей мере две руки тянут меня за плечи вперед, одна лежит на спине, подталкивая в том же направлении, и одна зажимает рот, не давая кричать. Три человека. Грудь печет. Мне не справиться с тремя противниками одновременно.
– Интересно, на что это похоже, когда Сухарь умоляет о пощаде, – хихикает Питер. – Поторопись.
Я пытаюсь сосредоточиться на ладони на рту. В ней должно быть что-то характерное, что поможет узнать ее владельца. Я вполне могу узнать ее владельца. Я должна немедленно сделать хоть что-нибудь, иначе запаникую.
Ладонь потная и мягкая. Я стискиваю зубы и дышу носом. Запах мыла кажется знакомым. Лемонграсс и шалфей. Тот же запах окружает кровать Ала. У меня сводит живот.
Я слышу рев воды, разбивающейся о камни. Мы рядом с пропастью – должно быть, над ней, судя по шуму. Я сжимаю губы, чтобы не закричать. Если мы над пропастью, я знаю, что со мной хотят сделать.
– Поднимай ее, ну же.
Я дергаюсь, и грубая кожа трется о мою, но я знаю, что это бесполезно. Еще я кричу, зная, что никто меня здесь не услышит.
Я доживу до завтра. Доживу.
Руки подталкивают меня вперед и вверх и впечатывают спиной во что-то твердое и холодное. Судя по ширине и изгибу, это металлические перила. Это те самые перила, что огораживают пропасть. Я дышу с присвистом, и затылка касаются брызги. Чужие руки нагибают меня над перилами. Ноги отрываются от земли, и только нападающие не дают мне упасть в воду.
Тяжелая ладонь шарит по моей груди.
– Уверена, что тебе шестнадцать, Сухарь? А на вид не больше двенадцати.
Его дружки смеются.
По горлу поднимается желчь, и я сглатываю горечь.
– Погодите, кажется, нащупал!
Его пальцы сжимаются. Я прикусываю язык, чтобы не закричать. Снова смех.
Ал убирает руку с моего рта.
– Прекрати! – рявкает он. Я узнаю его низкий характерный голос.
Когда Ал отпускает меня, я снова дергаюсь и соскальзываю на землю. На этот раз я со всей силы кусаю первую подвернувшуюся руку. Я слышу крик и крепче сжимаю зубы, чувствуя вкус крови. Кто-то с силой бьет меня по лицу. В голове пульсирует белый жар. Он превратился бы в боль, если бы адреналин не растекался по мне кислотой.
Парень выдергивает руку и швыряет меня на землю. Я ударяюсь локтем о камень и подношу ладони к голове, чтобы снять повязку.
Я неловко нащупываю сбоку край повязки. Поднимаю тяжелую руку вместе с повязкой и моргаю. Пейзаж лежит на боку и подпрыгивает вверх и вниз. Я вижу, как кто-то бежит к нам и кто-то убегает прочь… кто-то крупный, Ал. Я цепляюсь за перила и поднимаюсь на ноги.
Питер хватает меня за горло и поднимает вверх, засунув большой палец под подбородок. Его волосы, обычно блестящие и гладкие, взъерошены и липнут ко лбу. Его бледное лицо искажено, зубы стиснуты, и он держит меня над пропастью, а по бокам моего зрения появляются пятна и кружатся вокруг его лица, зеленые, розовые и голубые. Он ничего не говорит. Я пытаюсь пнуть его, но мои ноги слишком короткие. Легкие раздирает нехватка воздуха.
Я слышу крик, и Питер отпускает меня.
Падая, я вытягиваю руки и ударяюсь подмышками о перила. Я зацепляюсь за них локтями и издаю стон. Брызги достигают лодыжек. Мир вокруг качается и падает, и кто-то на полу Ямы – Дрю – кричит. Я слышу удары. Пинки. Стоны.
Я несколько раз моргаю и как могу пытаюсь сосредоточиться на единственном лице, которое вижу. Оно искажено яростью. Его глаза темно-синие.
– Четыре, – хриплю я.
Я закрываю глаза, и ладони опускаются мне на плечи. Он перетаскивает меня через перила и прижимает к груди, подхватывает под колени. Я утыкаюсь лицом ему в плечо, и наступает внезапная глухая тишина.
Глава 22
Я открываю глаза и вижу надпись на чистой белой стене: «Бойтесь Бога одного». Я снова слышу звук бегущей воды, но на этот раз из крана, а не из пропасти. Летят секунды, и я начинаю различать очертания окружающих предметов, дверную раму, столешницу и потолок.
Голова, щека и ребра пульсируют от неутихающей боли. Лучше не шевелиться, чтобы не усугубить положение. Я вижу голубое лоскутное одеяло под своей щекой и морщусь, приподнимая голову, чтобы посмотреть, где течет вода.
Четыре стоит в ванной, опустив руки в раковину. Кровь из костяшек его пальцев окрашивает воду в розовый цвет. У него порез в углу рта, но в остальном он кажется невредимым. Он с безмятежным видом осматривает свои царапины, выключает воду и вытирает руки полотенцем.
У меня всего одно воспоминание о том, как я попала сюда, но и оно всего лишь образ: завитки черных чернил на его шее, краешек татуировки, и ласковое покачивание, которое могло означать лишь то, что он нес меня на руках.
Он выключает свет в ванной и достает пакет со льдом из холодильника в углу комнаты. Когда он направляется ко мне, я собираюсь закрыть глаза и притвориться спящей, но наши взгляды встречаются, и становится слишком поздно.
– Твои руки, – хриплю я.
– Мои руки – не твоя забота, – отвечает он.
Он опирается коленом о матрас и склоняется надо мной, подсовывая пакет со льдом мне под голову. Прежде чем он успевает отстраниться, я протягиваю руку к порезу в углу его рта, но замираю, сообразив, что хочу сделать.