Диверсант. Дилогия

Корчевский Юрий Григорьевич

Хозяйка послушно отлила половину самогона в какую‑то склянку. Вот теперь в самый раз. Саша сунул бутылку за пазуху. Плеснул из ковшика холодной водой в лицо полицаю. Тот вздрогнул, открыл глаза. Увидев Сашу, он задёргал ногами и стал мычать.

– Хорош лежать, вставай! – остановил его Саша. – Сейчас к партизанам пойдёшь – ты же их искал? А потом тебя, гниду, повесят, чтобы своим смрадным дыханием ты жизнь людям не отравлял.

Саша поднял полицая за воротник. Тот упирался, но Саша слегка врезал ему по печени.

Они вышли из дома и дошли до ограды. Место было тихое, подходящее. Саша резко схватил полицая за шею и подбородок, рванул вверх и в сторону. Хрустнули позвонки, и тело полицая обмякло. Саша вытащил изо рта Резаного тряпку и сунул её к себе в карман. Потом расслабил ременную удавку на руках убитого и одну руку вытянул вперёд. Плеснул немного самогона ему за воротник, а неполную бутылку вложил в карман полушубка и уже собрался уходить, как вспомнил

о винтовке. Чуть не прокололся! Он пристроил винтовку за спину убитому, закинул ремень на плечо. Полюбовался делом своих рук. Со стороны ни дать ни взять – пьяный. Выпил изрядно, упал и замёрз. К полуночи морозец градусов десять стал, позёмка метёт. К утру никаких следов не останется, ни одна собака не возьмёт. И всё же Саша снял с себя телогрейку и полами её замёл свои следы. Потом быстро оделся, потому как ветерок мгновенно выстудил тело под рубахой, и вернулся в дом к Пелагее Лукьяновне. Хозяйка смотрела на него с испугом, в глазах Саша прочёл немой вопрос.

– Бывает, – успокоил он её. – Шёл пьяный, упал и замёрз. У тебя, хозяйка, он не был, и ты его не видела. Проболтаешься кому‑нибудь по женской глупости – быстро с ним встретишься на небесах.

– Ох, страсти‑то какие! Так ты что, убил его?

– Я же сказал: он шёл пьяный, упал и замёрз насмерть. Небось у вас в селе каждую зиму такое бывает.

– Ну уж прямо каждую!

– Я спать пошёл.

– А покушать?

– Завтра поем. Не буди меня.

Проснулся Саша поздно, уж солнце высоко стояло. Он посмотрел на часы – одиннадцать. Давно так не спал.

– Пелагея Лукьяновна!

Тишина. Куда хозяйка деться могла? Саша оделся, умылся. Увидел на столе чугунок с картошкой, огурчики солёные. Он поел – аппетит был волчий. Стукнула входная дверь, и в избе появилась хозяйка. Одета она была по‑зимнему – валенки, пальто на ватине, шаль.

– Полицая нашли, Резаного. Немцы приезжали вместе с полицейскими из управы. Сказали – замёрз пьяный.

– Так и я про то вчера говорил.

Хозяйка поглядела на Сашу странным взглядом – то ли со страхом, то ли с жалостью. А Саша улёгся на кровать и стал считать, какой сегодня день. Выходило – ждать ему шара ещё четыре дня. И на улицу выйти нельзя, всё время дома сидеть придётся. От безделья волком завоешь. Ни радио, ни газет – не говоря уж о телевизоре. По хозяйству помочь бы Пелагее Лукьяновне, те же дрова наколоть – да нельзя, увидят. Вот и бездельничал, ел да спал.

И, что интересно, как очутился здесь, в 1941 году, так о Москве и о своей прежней жизни не вспоминал. Выживал, воевал с немцами – не до того было. А теперь вот маялся бездельем, и воспоминания нахлынули. Как там Антон без него? В аэропорту после взрыва суматоха была, неразбериха. Однако, пусть и с задержкой, но Антон к нему домой приехал. В аэропорту удивился, наверное, что его, Сашки, нет, хотя договаривались, что встретит. Так и квартира заперта. В милицию запросто заявить может о пропаже друга. Хотя нет, заявление от него не примут – он не родственник. И с работы, небось, уволили за прогулы.

Вот появится шар, окажется он дома. Как объяснить друзьям и на работе, где он находился столь долгое время? Ведь даже из больницы позвонить можно, коли ногу сломал.

Саша стал перебирать варианты – что соврать и как выкрутиться, но ничего путного в голову не приходило. Потом засмеялся. Какие мелочи в голову лезут? Он с войны вернётся – живой! Уже счастье само по себе, не всем так везло – а он о работе. Да в Москве всегда работу найти можно, если захочешь, тем более что у него прописка московская, квартира – не гастарбайтер какой‑нибудь.

В последний день перед появлением шара он не знал, куда себя деть и маялся. Даже хозяйка заметила.

– Ты не заболел ли часом?

Саша отшутился. Он вышел сразу, как стемнело. С хозяйкой не попрощался, пообещав вернуться. Ушёл с автоматом и сидором. Случись обыск – ни к чему в избе оставлять опасные предметы. Через пару часов он был уже на месте, у приметного деревца. Не зря зарубки ставил, нашёл сразу. И мешок выкопал в пять минут. На часы поглядывал часто, а время тянулось медленно. Он уже подмёрз в телогрейке и сапогах. Наконец часы показали пятнадцать минут двенадцатого. Пора! Саша вышел из леса, но потом вернулся. Снял автомат, расстегнул ремень – снял кобуру с пистолетом. Повесил оружие на сук. Если он в аэропорту окажется, то как будет выглядеть с оружием? Да ещё после взрыва! Моментально повяжут – и в кутузку. Только нож в чехле во внутреннем кармане остался. Снаружи не виден, а расстаться с ним жалко – уж больно хорош. Конечно, среди пассажиров аэропорта он будет выглядеть белой вороной – в заячьей шапке, телогрейке и кирзачах. Да тьфу на них, лишь бы домой добраться! Саша забросил мешок с драгоценностями за спину, вспомнил о сидоре с подрывной машинкой. Сидор пристроил рядом с оружием, на суку, и вышел в поле. Часы показывали 23.40. Сашей овладело беспокойство. Он стоял, как столб в чистом поле, и вертел головой по сторонам. Плохо, если шар появится далеко, придётся бежать. А насколько он помнил, шар появлялся ненадолго – на считаные минуты. Внезапно на Сашу дохнуло волной тёплого воздуха. Он обернулся. Знакомый зеленоватый шар был от него в полусотне шагов. Саша бросился к нему, бежал – как на кроссе в армии. Перед шаром встал, обернулся, глубоко вдохнул, успокаивая дыхание, и вошёл. Шар стал бледнеть, и Саша неожиданно увидел перед собой стены аэропорта, лежащих на полу убитых и раненых людей, чёрный дым; до него донеслись крики о помощи. Видение страшной картины побледнело и исчезло. На секунду перед Сашей появилось зеленоватое свечение и – темнота. Просто кромешная. И холодно. Где он? Саша вытянул перед собой руки. Он что – в преисподней

или где‑то в подвале? Удивился, что не чувствует тяжести мешка с ценностями, присел, пошарил вокруг себя руками. Никакого мешка не было. Ощупывая пространство перед собой, он осторожно двинулся вперёд. Под ногами что‑то хрустело, и явственно ощущался запах – запах тления и горелого. Саша споткнулся о какую‑то железку, но устоял. Впереди смутно белел дверной проём. Едва он вышел, как почувствовал под ногами ступеньки. Спустившись, он обернулся посмотреть, и из груди едва не вырвался звериный рык – это была сгоревшая заброшенная мельница, где погибли его друзья, где он принял свой последний бой и откуда исчез в зелёном шаре. Саша в полный голос стал материться. Даже сам удивился, как много матерных слов и оборотов он, оказывается, знает. Его обещали вернуть в его время, в будущее, в Москву. А вернули сюда! Обманули, сволочи! Мешок‑то с ценностями получили, и всё! Кому ты нужен, лох и чмо! Саше было плохо, как никогда – даже закружилась голова и затошнило. Он уселся на ступеньки мельницы и обхватил голову руками. Похоже – в Москву, в своё время ему вернуться не суждено. Разочарование его было столь сильным, что хотелось напиться или застрелиться, а с собой – ни водки, ни пистолета. Вот когда Саша пожалел об оставленном на дереве оружии и сидоре! Из оружия нож, еды – никакой. Придётся ждать утра, а там идти на базу. За десять дней его не забыли, и вопросов возникнет много. В первую очередь – где группа, и почему его не было десять дней? Почему он без оружия? Надо срочно придумывать хоть какую‑то версию. Сначала рассказать правду о мельнице – как полегла группа. Про шар молчать, конечно, всё равно никто не поверит. Сказать, что из мельницы удалось сбежать? Тогда вопрос – а где пропадал все дни? Пока Саша раздумывал, стало светать. Он замёрз от неподвижности и вошёл внутрь мельницы. Стены, пол, потолок были закопчены от пожара. Здесь же лежали его погибшие товарищи, вернее – не тела даже, а головёшки. Небольшие, обугленные, прижавшие руки и ноги к телу, как будто они хотели спрятаться от огня, свернувшись в клубок. И оружие рядом валялось – закопченное, с оплавленными ручками. У Саши на глаза навернулись слёзы. Похоронить бы их по‑человечески надо. А с собой – ни лопаты, ничего. «Ладно, – решил он, – пойду в отряд, вернусь с партизанами и лопатами, похороним ребят». Снег в Белоруссии ещё не выпал, но лёгкий морозец уже был. Деревья стояли с пожухлыми листьями, не успев их сбросить. Прячась от немцев, идя по лесным тропинкам, Саша добрался до отряда. И здесь его ожидал ещё один удар. Схрон был взорван, от деревянной баньки остались одни головёшки, вокруг – россыпи стреляных гильз. Немцы на отряд наткнулись или предатель привёл? Сразу на память пришёл Янек. Он на мельницу не явился, вместо него немцы нагрянули. Теперь вот и отряд разгромлен. Не предатель ли он? И вдруг испугался. Ведь таким же предателем могут считать его! Группу сгубил, сам исчез. А может – и расположение отряда выдал! В гестапо даже сильные люди иногда не выдерживали – у немцев мастера пыточных дел были. Таким образом, подозревать могут не только Янека, но и его! Вот дела! Всего десять дней, а столько плохих новостей. Вдобавок ко всему крышу над головой искать надо и оружие. Диверсант без оружия – как голый на улице, среди прохожих. Ладно, оружие‑то он добудет, не впервой – отберёт у любого немца вместе с жизнью. Но вот куда пойти? Для начала он решил наведаться в соседнюю деревню. Если везде гильзы валяются, наверное – в деревне слышали стрельбу, и, может быть, знают подробности. Рискованно, конечно, без оружия в деревню соваться, наверняка полицаи есть, а может быть, и немцы. Но всё‑таки пошёл. Ещё не доходя до деревни, Александр встретил деда, ведущего на верёвке козу.

– Здравствуйте, – поприветствовал его Саша.

– Добрый день, милок.

– Деда, не слыхали ли вы, что здесь произошло?

– А ты кто, что интересуешься?

– Прохожий.

Дед хитро прищурился.

– Тоже из этих? – дед показал рукой на лес.

– Из этих, – не стал скрывать Саша.

– А где же твоё ружьё?

– Дед, ты если знаешь что, расскажи, – обозлился Саша.

– Так я ведь почти не видел ничего. С неделю назад, может – поболее чуть, в деревню приехали два грузовика, солдат полно. Жители сперва подумали – облава. А немцы в лес пошли. Потом слышим – стрельба! Да долго, едва ли не на полдня. Стихло всё, потом немцы грузовики к лесу подогнали, покидали убитых партизан в один грузовик, своих убитых – в другой. Грузовики уехали, а немцы давай лес прочёсывать цепью.

– И сколько немцев было?

– Много, кто их считал? Может, полсотни, может – поболе.

– И что, сразу с машин – и в лес?

– Ага. Офицер у них за главного был. А ещё паренёк с ним рядом, из наших.

– Почему так решил, деда?

– Так немцы все в форме, а этот в цивильном.

– Ты его видел? Как он выглядит?

– Издалека, да и глаза уже подслеповаты. Молодой, невысокий, в телогрейке.

«На Янека похож, – подумалось Саше, – ну прямо всё в цвет! И на мельницу немцев навёл, и на базу. Будь ты проклят, предатель!»

– Из наших уцелел кто?

Дед только руками развёл.

– Ты, вьюнош, в село не ходи, там полицаи. Как кто незнакомый – сразу в район, в управу ихнюю тащат.

– Спасибо.

– Не за что, иди с Богом!

Саша скрылся в лесу. Под впечатлением от услышанного плохо помнил, как добрался до схрона. Картину он увидел ужасающую.

В схрон явно гранаты кидали – стены посечены осколками, лаз полуобвалился. Печь под навесом разрушена – тоже, небось, гранату в топку сунули. База перестала существовать, но даже если бы она и сохранилась, оставаться здесь нельзя – ведь немцы знают её местонахождение, и наверняка полицаи периодически будут сюда наведываться.