Диверсант. Дилогия
Шрифт:
– Ты чего такой недовольный?
– Снега полно, а мне вскорости на станцию надо.
– Так лыжи отцовские возьми. Они охотничьи, быстро на них не пойдёшь, зато в любом, даже самом глубоком снегу не провалишься и не утонешь.
– Что бы я без тебя делал?
Саша обнял Олесю и закружил её. Подошло время встречи. Есть Саша не стал – он надел лыжи и пошёл сначала по заснеженной дороге, а потом свернул в лес. Направление он знал. Лыжи скользили легко. Широкие, подбитые лосиным мехом– Здравствуй.
– День добрый. – Руку для пожатия Михась не протянул.
Они сели на поваленное дерево – как в прошлый раз. Михась неожиданно наклонился к Саше и понюхал его телогрейку.
– Тебе Анатолий Терентьевич привет передавал.
– Спасибо.
– Спрашивал, как тебя звать.
– А я не сказал разве? Сержант Иванов.
Михась кивнул удовлетворённо.– Был такой партизанский отряд. Ныне разгромлен. С тобой до окончания проверки рекомендовано не общаться. А насчёт Янека – искать его будут. Кто из вас двоих предатель – не ясно пока.
– Это подполью не ясно, а я точно знаю.
– Всё, что велено тебе передать, я передал. Больше добавить нечего.
– И на том спасибо. Я себе занятие найду. Только обидно будет, если Янека не найдут и не покарают. Парни не должны остаться неотомщёнными.
– До свиданья.
Михась поднялся и ушёл, не подав на прощанье руки. Саша поднялся тоже. Похоже, веры ему теперь в подполье нет. Белоруссия невелика, и в какой бы отряд он ни влился, рано или поздно об этом станет известно. Похоже, воевать дальше Саше предстояло одному. Ну что же, ему не привыкать. В спецназе учили действовать в одиночку. Так даже спокойнее, никто не предаст, по крайней мере, как тот Янек. Тем не менее настроение было испорчено. Для партизан он теперь лицо подозрительное, изгой. Вернувшись домой, Саша поставил в сенях лыжи и снял тулуп, который ему дала Олеся. Тулуп был её отца, из натуральной овчины, тёплый, хотя с виду и потрёпанный. Девушка сразу обратила внимание на его расстроенное лицо.– Что случилось? На тебе лица нет!
– С партизанами встречался. Подозревают меня, не хотят в отряд брать.
– Тоже мне беда! Оно, может, и к лучшему. Целее будешь.
– Олеся, ты же комсомолка. Война идёт. Я мужик, врага бить должен, воевать, свою лепту в победу внести. Не сидеть же мне всю войну возле твоей юбки.
Олеся, приобретя мужа – пусть и невенчанного, пусть и без регистрации в сельсовете или загсе – не хотела его терять. Где она ещё найдёт себе мужа на хуторе, где кроме неё только старая и наполовину глухая бабка? А женское естество требует своего.
Саша, хоть и ожидал от партизан проверки, в душе был огорчён, потому что не ожидал, что их отказ ударит по нему так больно.
– Выпить есть?
– Самогон от отца остался.
– Налей.
Олеся молча спустилась в погреб, вытащила оттуда бутыль с мутноватой жидкостью и налила самогон в стакан. Положила
– Саш, не надо! – Олеся положила свою руку на его кисть. – Только голова болеть будет. Горе или обиду самогоном не зальёшь. По большому счёту – что случилось? Ты руку или ногу потерял? Нет! Не инвалид? Нет! Ну и чёрт с ними, с подпольщиками! Ты же один целого… – Олеся старалась подобрать слово –…вот, целого полка стоишь!
– Эка хватила!
– Вспомни лето. На станции эшелон взорвал, потом аэродром с немецкими самолётами. Я же помню! А где тогда подпольщики да партизаны были?
– Ну, двое‑то мне помогали.
Олеся погладила его по голове, как маленького. Саша поднялся.– Пойду вздремну, что‑то устал я сегодня.
Он разделся и улёгся на кровать. Полная апатия! Не хочется ни есть, ни вообще что‑то делать.
Так он проспал до утра. Даже Олеся, улёгшаяся вечером рядом, не смогла подвигнуть его на близость.
А утром встал бодрым, с хорошим настроением. Что произошло? Партизаны его не взяли в отряд? Так он и сам немцам урон нанесёт не меньше партизанского отряда! Тогда в чём проблема?
Саша стал напевать про себя песню. Всё будет хорошо, только не надо падать духом, расклеиваться. Он же мужик, в конце концов, а вчера нюни чуть не распустил. Крепко его взяло за живое подозрение подпольщиков!
Олеся уже хлопотала у плиты. Они позавтракали жареной картошкой со шкварками, выпили компота из сушёных ягод, и Саша снова улёгся на кровать. Спать не хотелось, просто так лучше думалось. Что он имеет из оружия? Нож да карабин немецкий. Взрывчатки нет, потому поезд или мост взорвать не получится, машину на шоссе – тоже. Да и машины у немцев теперь в одиночку не ходят – только колоннами, поэтому расстрелять грузовик или легковушку тоже не выйдет. Для начала надо разведать обстановку – где немцы и какие склады, базы, воинские части располагаются в районе. Вот тогда можно планировать акцию. Сначала разведка, потом диверсия, и никак не иначе. Его учили действовать именно так.– Олеся, я прогуляюсь.
Саша оделся, взял лыжи и вышел во двор. Свежий снег слепил глаза. Так они быстро устанут, слезиться начнут.
Саша подошел к берёзе, ножом вырезал кусок бересты и сделал две узкие прорези для глаз. Из бересты же вырезал узкую полоску – вроде жгута, привязал жгут к бересте и натянул на лицо. Получилось коряво, но глаза от снега уже не слепило. Так делали еще наши прадеды, когда не было солнцезащитных очков. Никто Сашу не учил, сам догадался, а может – память предков подсказала.
Дышалось в зимнем лесу легко, и лыжи скользили просто великолепно. Видно, отец Олеси понимал толк в лыжах. Сделанные своими руками охотничьи лыжи не уступали заводским по скорости, но, в отличие от узких фабричных, не проваливались даже в свежевыпавший снег.
Саша отошёл от хутора километров на семь‑восемь, повернул влево и описал вокруг хутора, как вокруг исходной точки, большой круг. И только в одном месте он наткнулся на малонаезженный санный след. Видимо, из деревни кто‑то наведывался в село или даже в Пинск на базар. Там, в городе, продукты питания выгодно обменивались на вещи или даже драгоценности. Кроме того, можно было узнать новости.