Диверсант
Шрифт:
Черный вспомнил напряженный взгляд Патрахальцева. Тот повторял эти мысли ему изо дня в день. Видимо, эта проблема очень беспокоила руководство военной разведки.
Уже на аэродроме, перед посадкой в самолет, пожимая руку, Николай Кириллович сказал:
— Я очень надеюсь на тебя, капитан. Дело это, считай, государственной важности. Не увлекайся партизанством, диверсиями. Запомни, твое дело — разведка.
…За бортом самолета гулко ухнул разрыв снаряда, возвращая Черного к реальности. «Проходим линию фронта», — догадался он. Пробрался по тюкам к кабине
— Линия фронта, — крикнул Черному штурман в подставленное ухо, — вон там Орел.
По темному небу шарили лезвия прожекторов, вспыхивали у невидимой земли «плевки» огней.
Капитан возвратился в салон, к своим тюкам. Огненные «цветы» за бортом увяли, самолет начал медленно снижаться.
Опять тревожно засосало под ложечкой. Откровенно говоря, вспоминая напутствие Патрахальцева, он совсем не был уверен в успехе. И чем ближе они подлетали к базе Линькова, тем муторнее становилось на душе.
Странно, но до чего все было понятно на фронте. Конечно натерпелся, намытарился, наголодался, но зато знал, что от него требуют, как это выполнить.
Уже 27 июня, на пятый день войны, его и еще несколько слушателей Академии имени М. В. Фрунзе включили в группу полковника Свирина, и вот так же, самолетом, доставили в Могилев, в штаб Западного фронта.
Летели в командировку, не надолго. Командировка затянулась на год.
Чего только не вместил этот год. Первым в их боевой практике был город Рогачев. Вместе с сокурсником по академии капитаном Азаровым комплектовали первые разведгруппы, забрасывали их в тыл противника. Там же в первый раз и сам сходил в немецкий тыл, вернулся, послал первое сообщение в Центр.
А потом, все как в калейдоскопе, — 63-й стрелковый корпус Петровского, Гомель и замок Мицкевича, где стоял штаб фронта, приказ двигаться на восток, четырехсоткилометровый марш через Дмитрий-Льговский и Орел на Карачев.
На марше наскочили на немцев, но из столкновения вышли победителями, даже с трофеем. Забрали у бежавших фашистов легковушку.
В Карачеве доложил о своем прибытии в штабе Брянского фронта и получил приказ — убыть в Курск для подготовки партизан-диверсантов.
Убыл. И уже через несколько дней разворачивал партизанскую школу, обучал бойцов тактике действий, умению вести разведку, совершать вылазки и диверсионные акты.
Однако в начале ноября враг прорвался к городу и Курск был оставлен нашими войсками.
Вместе с частями Красной армии отступал и он, разведчик Иван Банов. На душе — паршиво, хотя в какой-то мере успокаивало то, что в тылу врага оставались обученные им люди, агенты. Они сейчас были на вес золота.
Следующая остановка в Ельце. Там комплектовал диверсионный отряд из местных комсомольцев и вместе с ними убыл на фронт. Воевал.
А весной 1942 года его вызвал к себе начальник разведки Брянского фронта, напоил чаем, дал свою «эмку» и отправил в Москву. Всю дорогу до столицы Банов терялся в догадках: зачем его отправили в столицу?
Через несколько дней все стало ясно — он летит в тыл врага. И началась подготовка. Ею руководили подполковник Николай Патрахальцев, участник Испанской войны, Финской кампании и Герой Советского Союза подполковник Валерий Знаменский.
В середине июня он был готов к отправке в тыл. Но вот куда предстояло лететь? Банов терялся в догадках.
Практически всюду, на всех фронтах, летом 1942 года складывалась тяжелая обстановка. Ленинград задыхался в тисках блокады, и войска Волховского фронта не смогли прорваться к Северной столице. Центральный фронт, встретив яростное сопротивление немцев, остановился в двухстах километрах от Москвы. Наступление под Харьковом захлебнулось, и враг, перехватив инициативу, сам пошел вперед, пытаясь прорваться через донские степи к Волге, предполагая отрезать нас от кавказской нефти.
Так что послать могли куда угодно, как говорят, на все четыре стороны.
20 июля догадки остались позади. На очередной встрече подполковник Николай Патрахальцев сообщил: путь капитана Банова лежит в белорусские леса, в отряд Григория Линькова. Он назначается замом по разведке.
Отряд располагался в глубине Пинских болот, в урочище Булево болото. С востока к болоту подступало озеро Червонное, с юга — озеро Белое.
Изучая, заучивая по карте все эти урочища, леса, озера Банов не мог предполагать, что на ближайший год вся его жизнь будет связана с этими, пока еще незнакомыми, названиями.
…Самолет продолжал снижаться. Из кабины вышел командир, наклонился, спросил:
— Готов к прыжку?
— Готов…
— Сигнал — сирена. Борт надо покинуть побыстрее. Понял?
— Да, да, — махнул Черный, пытаясь подтянуть лямки парашютной системы.
— Червонное, — крикнул командир корабля, указывая в иллюминатор. В стекле блеснула гладь озера в лунном свете.
Штурман со стрелком распахнули кабину и стали сбрасывать мешки. Самолет сделал разворот, штурман махнул рукой, подзывая поближе Банова.
Внизу горели партизанские костры. «А партизанские ли?» — вдруг подумал Иван.
Но времени на размышление уже не было. И он шагнул вперед, бросился в темноту.
Полет… Рывок… И белый купол заполнил почти все небо над головой.
Опустился он мягко, увяз во мху, и уже через несколько минут к нему подбежали какие-то люди.
— Я к Грише, — крикнул он.
— Я от Гриши, — ответили бегущие. Это были партизаны Линькова. Они окружили Банова и сразу в расспросы.
— Из Москвы? Из самой?
— А газетки привезли?
— Привез, привез, — успокаивал их Банов.
— Пойдемте, товарищ капитан, — сказал один из партизан, — сам Батя вышел, чтобы вас встретить.
Партизан повел его по болоту, остальные бросились на поиски мешков. Вскоре за деревьями замелькал огонь костра. Навстречу Банову поднялся невысокий, плотный, скуластый человек в армейской безрукавке. Иван понял — это и есть Линьков.
Поправив фуражку, Банов отрапортовал, как положено по уставу.
Линьков внимательно оглядел своего заместителя и протянул руку, крепко пожал ее.