Диверсия высочайшего уровня
Шрифт:
А Вадим – это его самый приближенный человек из личного штаба, пиарщик, помощник по работе с прессой. Министр не был Эйнштейном, но понимал, что в теперешней обстановке главное не то, как ты делаешь дело. Куда важнее хорошо выглядеть в глазах общественности.
Поэтому на него работал целый пиар-штаб, который занимался имиджем министра, всей его конторы и раздуванием успехов национальной гвардии в АТО. Без Вадима министр ничего не подписывал. Тот следил, чтобы никакие документы, выходящие из-под пера Гулькова, не могли навредить его репутации.
Больше к министру никто
– Вадим пусть через часик заглянет. Катя… лучше завтра.
– Хорошо, Никита Владимирович.
– Маша!..
Помощница замерла.
– Выясни, кто у нас по экстремистским группам. Пусть зайдет с докладом.
– Хорошо, Никита Владимирович.
Министр даже не ведал, кто у него чем занимается. Впрочем, для нынешней киевской влады это было нормой. Знать требовалось только то, кто и сколько должен занести.
Человек, занимающийся экстремистскими организациями, появился в кабинете министра через несколько минут. Невысок, лысоват, грузен, лет шестидесяти.
Министр подумал, как же это Катя еще не уволила его. Она постоянно что-нибудь придумывала. Ввела, например, нормативы по физподготовке для всех сотрудников министерства. Генералы и полковники шли на ближайший школьный стадион, где с хрипом, стоном и матом бежали стометровку. Потом поспел и приказ об увольнении всех пенсионеров.
– Присаживайтесь. – Гульков немного успокоился.
– Полковник Перебейко, товарищ министр.
Действительно, как его еще не уволили?.. Он, наверное, с советских времен работает.
– Что у нас по посольству? – спросил Гульков. – Доложите.
– Посольство России на Повитрофлотском захвачено организацией «Патриот Украины». Во главе ее до этого утра стоял Олег Черных. Ему двадцать девять лет…
– Подождите! – перебил министр. – Что значит «стоял»?
– Его убили этим утром, товарищ министр. Снайпер. Кто новый руководитель группы, я еще не знаю.
– Так узнайте! – раздраженно сказал министр. – Как вообще они разработали план захвата посольства втайне от нас?
– Товарищ министр, я подавал докладные записки вам и вашему заместителю.
Гульков снова почувствовал раздражение. Скорее всего, это Вадим завернул писульки назад. С добровольческими батальонами и всякими такими структурами лучше не связываться – слишком хорошая мишень для атаки. Сделаешь что-то, закроешь кого-то, а потом поднимется шум. Мол, милиция действует как во времена Януковича, не к ночи будь помянут, щемит героев Майдана!..
– Вот и итог.
– Что, простите?
– Ничего. Значит, доклад мне на стол по снайперу и по группировке – раз. Новый план профилактики экстремизма по Киеву – два. – Министр подумал и добавил: – Еще мне нужны все данные по группировке. Откуда взялась. Кто финансирует. В чем замешана. Родственники – обязательно. Это три.
– Есть, товарищ министр! Разрешите идти?
– Идите.
Когда за Перебейко закрылась дверь, министр достал телефон, набрал номер. У него еще остались связи среди братвы, и это хорошо. Вдруг она поможет прижать этих патриотов?..
Украина, Киев,
рынок у станции метро «Лесная»
10 марта 2016 года
С развитием экономического кризиса в/на Украину вернулись и многие приметы девяностых годов, казалось бы, уже давно позабытые. В числе таковых были и рынки. Торговля все больше перемещалась на них.
Дело в том, что идиоты, владеющие недвижимостью, никак не желали снижать арендную плату. Как по мне, ее можно опустить и в два, и в три раза. Прибыль все равно будет немалая.
Торговые сети сталкивались с оттоком обнищавших покупателей, запредельными процентными ставками по кредитам. Поставщики, напуганные банкротствами, один за другим переходили на предоплату. Торговля перемещалась на базарчики, приткнувшиеся около остановок, и большие рынки. Их окучивали правосеки и самооборонцы, конфликтующие с местными ментами за право собирать с торговцев дань.
Киевляне продавали все. Шубы, дубленки, бытовую технику, купленные за относительно тучные годы политического спокойствия, они теперь уже несли не в ломбард, а на базары. Обнищавшие и отчаявшиеся люди стояли кучками у остановок, опуская от стыда глаза, и не было этому ни конца ни края. Ветераны АТО – то ли настоящие, то ли нет – крутились тут же, просили допомоги.
До рынка на Броварском проспекте я добрался не на метро, а на двадцать втором трамвае, стареньком, желто-красном, чешском. Точно на таком же я катался в своем родном городе в дни моего детства. В те времена я жил в огромной и сильной стране. Враги тогда были отогнаны так далеко, что никто и не думал об их существовании и об опасности, от них исходящей.
Трамвай был набит битком. В толпе пассажиров встречались как хорошо одетые люди, которые еще вчера явно разъезжали на машинах, а теперь не имели денег даже на бензин, так и откровенная рвань, бомжи. Удивительно вежливая кондукторша собирала деньги за проезд, который стоил уже пять гривен.
Я заметил, что она совсем не подходила к старикам. Если кто-то не мог заплатить, то женщина и не настаивала. Так Киев своей взаимовыручкой и обычным, чисто человеческим пониманием компенсировал преступное безумие своих властителей и старался, как уж мог, дожить до весны.
Деньги я, конечно, заплатил.
Рынок начинался прямо у проезжей части. Тут разгружались «Газели», да и фургончики покруче, «Фиаты» и «Форды». Торговля кипела.
Прямо у перехода какие-то назойливые деятели пытались всучить людям, приехавшим на рынок, сектантскую литературу. Они что-то надрывно говорили о Христе, который всех нас любит. Киевляне проходили мимо, литературу не брали. Я их вполне понимал. В любовь Христову в Киеве не слишком-то верилось.
Тут же, на тротуаре, стоял китайский джип. Динамики, установленные в нем, исторгали из себя голос Вакарчука. Ветераны АТО и ударники рэкетирского труда любили не «Мурку» или «Владимирский централ», а композиции «Океана Эльзы».