Диверсия высочайшего уровня
Шрифт:
– Будет тебе представитель посольства, москалюга, – почти ласково сказал один из украинцев. – Шагай!..
На выходе из аэропорта не было никаких полицейских машин. Зато там стоял ободранный бусик, на борту которого виднелись характерные метки. Люди в зоне АТО умели быстро ремонтировать машины, наклеивая монеты поверх дырок от пуль.
Это была не прокуратура и не СБУ, а неонацисты.
Больше я ничего не успел ни понять, ни предпринять. Меня угостили ударом какого-то шокера, причем необычного, явно не заводского, с куда более сильным разрядом. Я вырубился сразу.
Украина, близ Киева, мусорная свалка
Утро 12 марта 2016 года
Вот, собственно, и все.
Это должно было произойти рано или поздно. Так оно и будет. Сейчас. Совсем скоро. Потому что все мы смертны.
Так расстреляли одного из тех, кто учил меня ремеслу. Мне потом рассказал об этом генерал Чамаев, когда уходил в отставку.
Это был его друг, а в стране шла война – гражданская, страшная. Были юрчики и вовчики, мирные жители некогда прежней окраины великого и могучего Советского Союза, а теперь звери, истребляющие друг друга со средневековой жестокостью. Был выбор: истреблять друг друга дальше – а кровную месть никто не отменял – или же перебраться на тот берег пограничной реки, в другую страну.
Кто-то должен был договориться об этом. Но там услышали бы только своего, ни в коем случае не кяфира.
Он договорился, а на обратном пути попал в застенки местного Комитета национальной безопасности. Там сидели те же люди, которые несколько лет назад карали за антисоветскую агитацию и пропаганду. Но теперь были другие времена.
Когда все выяснилось, оказалось, что проще и разумнее всего… расстрелять неизвестного человека, попавшего в сети. Так легче и местным, и Москве. Никто ничего не узнает про контакты Москвы и вовчиков, да и про людей, слово которых имеет среди озверелых и фанатичных боевиков такой вес, что по нему прекращается джихад.
Вот его и расстреляли. «Уазик», пара конвоиров, исполнитель, карьер и безымянная могила. Так погиб человек, который вытащил из-за речки более сотни пленных шурави. Никому до него не было дела, а его родным даже не сообщили. Пропал без вести.
В старом аквариуме достали из сейфа награды, в том числе золотую звезду Героя Советского Союза, присовокупили к ней еще одну, на сей раз Героя России. Посмертно.
Это за то, что он молчал до конца и без слов принял затылком пулю. То же самое предстоит и мне.
Меня должны убить по двум причинам. Первая: это все-таки я прикончил того киевского недофюрера. Застрелил из снайперской винтовки. Хотя украинцы ничего не знают об этом, у них нет никаких доказательств того, что это сделал я, но им надо расстрелять кого-то. Это, видимо, часть неизвестной мне пакетной сделки, в которую входит тихое и мирное освобождение захваченного российского посольства.
По злой иронии судьбы, они сейчас расстреляют того человека, который действительно виновен в этом убийстве. Смешно, но факт. Как стоящие часы два раза в сутки показывают правильное время, так и тут. Украинцы совершенно случайно нашли настоящего убийцу. Я в самом деле виновен и ничуть не раскаиваюсь в этом.
Второе – это Комар. Начальник спецотдела Р, подразделения в составе украинской разведки, которое контролируется американскими спецслужбами и занимается работой против России. Уж ему-то совсем неохота оставлять за спиной лишних свидетелей его минутных слабостей.
Мы едем в микроавтобусе. Тут темно, но это потому, что стекла тонированы в предел, до черноты. Пахнет потом, кровью. Может, раненых возили или еще кого-то. Немного отдает больничкой. Да, точно раненых.
Я, Лазарь и шестеро здоровяков-правосеков. Германская форма камки, шесть автоматов, черные шапочки, легко раскатывающиеся в маски. На рукавах желтые повязки, на них – «волчий крюк». Это фашисты. Эсэсовцы.
Они-то и забрали меня с бывшей гауптвахты киевского гарнизона, теперь переоборудованной в лагерь для политзаключенных. Понятно, что прокуратуры там и близко не было. Здесь все происходило просто, по-домашнему. Микроавтобус, символ батальона, намалеванный на дверце, вооруженные боевики-фашисты.
Они орут в голос, что ненавидят государство, но на самом деле работают на него, держат население в страхе, на фронте стоят в заградотрядах и гонят в атаки мобилизованных, здесь исполняют приговоры. Это как СС – служба безопасности нацистской партии, ставшая могильщиком целого государства. Весна сорок пятого здесь обязательно будет.
Но не скоро. Не сегодня.
Мы едем по тихим киевским улицам. Лазарь молчит. Эсэсовцы тоже. А о чем говорить-то?
А на улице заметно потеплело. Почти растаял снег, журчат уже вполне весенние ручьи.
У ментов есть циничная поговорка: «Весна покажет». Она означает, что снег сойдет, и появятся трупы, на профессиональном сленге – подснежники. Думаю, мне это не грозит, могилку выроют. Вон лопата под ногами болтается.
Сворачиваем. Впереди свалка. Это можно понять по стаям ворон, с граем водящих хороводы в бледно-синем небе, да по редким мусоровозам, что шарахаются от нашего микроавтобуса. Боятся. Стучат под колесами бетонные плиты, которыми выложена дорога. В приоткрытое окошко все сильнее тянет свалкой.
– Закрой, – бросает один из боевиков, видимо, старший.
Шестерка спешит выполнить приказание.
Мы продвигаемся в глубину свалки. Порскают в стороны, заметив бус с эмблемой батальона, крысы и бомжи. Им не надо лишних проблем. «Бомж», кстати, по-украински будет «безхатько». Красиво.
Надо же, о какой ерунде думается!..
Останавливаемся. Выходим. Шесть автоматов и Лазарь против меня одного. Не было бы старого друга, можно было бы попробовать. Но он в этом раскладе джокер.