Дивная ночь на Ивана Купалу
Шрифт:
Маторин счел, что разговор этот из цикла «пьяному море по колено», и ушел спать.
На другой день поехали на реку, варить уху. Брат взял машину на скобяной фабрике, дававшей работу всей деревне. Вчерашний разговор, к удивлению Маторина, имел продолжение. Теперь больше говорил Цирюльник:
– Надо помочь Мише восстановить справедливость, – убеждал он Маторина. – Пусть он получит свое с барыг.
Это было первое такое словечко, слетевшее с уст Цирюльника. Маторин понял, что дело принимает серьезный оборот. Травин, очевидно, был не из тех, кто бросается словами. Ивану Александровичу стало страшновато и… интересно. Что вор задумал?
–
– Петя, – насупился Маторин, – я всегда рад помочь своим, но…
– Тем более, и свои тебя выручали, – вставил Травин.
Конечно, Маторин помнил, что заместитель начальника пароходства, спасший его тогда, перешедший теперь на партийную работу, приходится дальним родственником Цирюльнику. Седьмая вода на киселе, да и не общались они никогда, быть может, и Цирюльник блефует, щеголяя родственной связью, но как проверишь?
– Я все понимаю, Петя, но мне есть, что терять. Если милиция…
– Какая милиция, Иван? Кто станет мусоров звать, цеховики, что ли?! Помоги, нам, родная ментовка, вернуть обратно то, что мы у государства отчекрыжили?
Маторин задумался: «А действительно, причем тут милиция?»
– Твоя задача лишь организовать перевозку. И за это – двадцать пять кусков!
– Двадцать пять тысяч?
– Да. Минус то, что ты отдашь перевозчику. Сам решай, сколько ему отстегнуть. Жадничать не надо. Втемную использовать его не стоит, лучше сказать, что везет. Пусть осознает ответственность. Дай ему пять кусков, мой совет.
– А твой интерес? – не удержался все же, спросил Маторин.
– Нормальный вопрос, – успокоил его Цирюльник. – Миша тоже получит двадцать пять кусков. А я возьму себе пятьдесят. Он говорит, там, в кассе, сто кусков всего будет. Понимаешь, так справедливо, Иван. Это я делаю дело, только я. Иное мне и не по чину, если честно. Без обид! Миша дает наколку, твоего человека я нанимаю доставить деньги. Это ясно? Нет никаких нас с вами, все проворачиваю я один. Именно мне базарить с костромскими придется, если стрелку забьют. Не вы же барыгам растряску даете! К тому же, требуется подготовка. До основного не раньше, чем через месяц, дойдет.
Все намечалось так, как задумал Шарыгин, которому Цирюльник отводил теперь роль простого наводчика.
Паша хотел спросить у своего декана, что это за «теплопартия» такая, в которую он распределился для прохождения практики, но все не решался. Вдруг окажется, что он еще с первого курса должен был знать, что такое «теплопартия», а он ни сном, ни духом?
Хотя, вряд ли, конечно. С первого курса они штудировали историю другой партии, и он все же осмелился:
– Александр Потапович, скажите, пожалуйста, мне, троечнику, что это за «теплопартия»?
– Есть такая партия, Павельев, – прогудел своим приятным баритоном декан. – Скоро узнаешь.
Он вручил Паше направление. Павельев с благоговением – не дай бог помять! – спрятал официальную бумагу в пластмассовый дипломат – «мыльницу». На кожаный кейс он еще не заработал, и, судя по всему, заработает не скоро. Чтобы грести деньги лопатой, надо было распределяться в какое-нибудь Обь-Иртышское или Амурское пароходство, а для этого вовремя
Павельев покинул стены вуза, шепча под нос что-то типа: «Альма твою матер», – и отправился искать свою местечковую каторгу. Почему-то он, хоть и испытывал некоторое любопытство, все равно хорошего не ждал. Имелись предчувствия, что вся эта романтика – река, природа, восходы и закаты, а может, даже и рыбалка – будет отравлена тем, что попадет он все-таки на «производство», такое же скучное, как заводской конвейер, хоть и плывущее себе потихонечку по Волге.
Паша добрел до Черного пруда, и, обойдя стороной, от греха подальше, пивной ларек, сел в первый трамвай, чтобы спуститься мимо кремля вниз, на улицу Маяковского.
Усмешку, как обычно, вызвало название остановки: «Скоба», – произнесенное вагоновожатым так, словно нос ему зажали бельевой прищепкой. Павел вышел и зашагал вдоль по Маяковке, отыскивая глазами нужный номер дома. Наконец нашел. Пройдя через арку, увидел перед дверью табличку:
Министерство речного флота РСФСР
Волжское объединенное речное пароходство
Теплотехническая партия
Ступеньки вели вниз, в цокольный этаж. «Только бы экзаменовать не начали», – думал
Павельев. Он сильно опасался, что недостаточно подкован для члена партии, даже теплотехнической. Потянул на себя ручку двери, вошел внутрь помещения и увидел несколько человек. Справа за столом сидела женщина средних лет, крашеная блондинка приятной наружности, слева, с лицами, обращенными к ней, расположилось несколько мужчин – хмурых, как положено производственникам. Павельев был совершенно согласен: чему на производстве улыбаться?
– Здравствуйте! – обвел он взглядом присутствующих, и, поскольку глаза мужчин были обращены к женщине, то и он в итоге остановил свой взгляд на ней. – Меня к вам из Водного института направили.
Женщина кивнула и протянула руку за бумагой, которую Паша заблаговременно извлек из «мыльницы». Он сделал несколько шагов и вручил даме направление.
– Тимофей Сергеевич, принимай пополнение! – обратилась та, пробежав глазами документ, к одному из сидящих на стульях джентльменов с серыми лицами. Тот, кого она назвала «Тимофей Сергеевич», не спеша поднялся, сохраняя серьезную мину, подошел к ней, взял бумагу и долго смотрел.
«Что он в ней столько времени читает? – удивился про себя Павельев. – Наизусть хочет выучить, что ли?»
– На практику? – поднял, наконец, мужик глаза на Павельева.
– Да, – шутить Паша пока остерегался, помня истину о том, что хорошо смеется тот, кто смеется без последствий. Мудрость сию преподал ему один однокашник, который, пока доучился до третьего курса, успел дважды побывать в академическом отпуске и еще отслужить два года в Советской армии.
– Сейчас, – туманно пообещал мужик, – посиди пока.