Дивная ночь на Ивана Купалу
Шрифт:
«Как это символично», – подумал Павельев.
Справа и слева в предбаннике, где он оказался, еще были двери. Обе закрытые, но одна – темная, в другой через щель был виден свет. Павел шагнул вперед, спросил:
– Извините, а у кого я могу узнать?
Одна сотрудница, сидевшая за последним столом, обернулась.
– Насчет трудоустройства? – обратился уже к ней лично Паша. Она ничуть не удивилась, и, оставаясь серьезной, показала рукой на ту закрытую дверь, что была освещена изнутри:
– Туда обратитесь.
«Они
Он постучал, затем вошел в небольшой кабинетик. За столом в нем сидела одна-единственная дама зрелого возраста.
– Здравствуйте, можно?
Паша быстро изложил суть дела. Назвал свое имя, фамилию, сказал, что он студент водного института, направлен на практику в теплопартию ВОРПа и зашел поинтересоваться, не найдется ли в газете для него тоже какого-нибудь задания, чтобы попробовать себя в журналистике. «Волга широкая» ведь пишет про речной флот?
– Вы раньше публиковались? – спросила дама. – Нет? Внештатно у нас работают только фотографы. – Женщина сказала это спокойно, вежливо, почти ласково, но суть от этого не менялась. Паше ненавязчиво отказывали.
Самое грустное, что он успел уловить, и в том зале, где сидели все, и в кабинете редактора, была такая же ровная, спокойная обстановка, что и… в теплопартии, в других «производственных» местах. Люди заняты своей рутиной, и никакой творческой эйфории! Им, видимо, тоже план давать надо…
– Ясно, – сказал Павел. – Извините, до свиданья. – Он обернулся, только тут заметил, что в волнении не прикрыл за собой дверь, входя в кабинет, вернулся в предбанник и увидел, что дверь напротив теперь открыта, хотя там по-прежнему темно, в проходе стоит мужик в вельветовой рубахе с засученными рукавами, смотрит на Павла и манит к себе рукой. Паша шагнул следом за ним в темную комнату. Мужик включил свет, помещение оказалось фотолабораторией.
– Что ты с ними разговариваешь? – спросил мужик хорошо поставленным актерским голосом. – Они все молью поточены, из них песок сыплется.
Паша невольно улыбнулся. От мужика исходил заряд силы. Он поставил перед молодым человеком стул, усадил его буквально насильно, опустив свои мускулистые руки ему на плечи, сам сел напротив:
– Лев Раскатов, – представился он.
– Паша, – оробел кандидат в репортеры, забыв даже назвать фамилию, но Лев, очевидно, ее слышал:
– Павельев из «Горьковского рабочего» тебе кем-то приходится? Твой отец?! Да ты что! Я же твоего отца знаю прекрасно! Он с нами, тогда – внештатниками, занимался. Я ему столько своих снимков перетаскал! Кое-что проходило.
Радостная, теплая волна накрыла Павельева. Вот оно! Его узнали! Приняли! Как Буратино в театре Карабаса-Барабаса! И также примут когда-нибудь в театральном!
– Как он сейчас? – спросил Раскатов.
– Отец? На пенсии. Ведет
Через пять минут Паша вместе со своим новым знакомым покинули стены газеты «Волга широкая» и отправились в ближайшее кафе, чтобы вместе перекусить.
Конечно, всю дорогу говорил только Лев, а Паша слушал его, раскрыв рот. Репортер признался, что любит возиться с молодежью. Похвастался, что кое-кому уже выписал путевку в большую журналистику.
– Там одни борзописцы сидят, – махнул он рукой в сторону своей редакции и принялся всем перемывать косточки. Паша хоть и понимал, что это все треп, но не мог не потешаться над эпиграммами профессионала.
Затем Лев заговорил о его будущем.
– Начни с фотографий, – советовал он. – Удачный снимок я протолкну у Тайки. – Это, как догадался Павел, было именем, а не национальностью редакторши. Горький – закрытый город. – Тогда и текст напишешь сам.
В том, что Паша владеет азами фотографии при таком отце, Лев не сомневался.
– Насчет твоего желания сделать очерк о работе теплопартии, – заключил он, – это пожалуйста. За такое время книгу можно написать! Но, снимками не гнушайся. Где будешь, фотографируй. Как узнаешь ваш маршрут, забеги ко мне, я тебе подскажу по своему календарю, где, когда, что интересное будет на Волге. И, кстати, выпишу справку внештатника, чтобы всем было ясно, что ты – не сын лейтенанта Шмидта. Я ведь здесь, батенька, давненько! Почему не ухожу, хотя снимки и в центральнее газеты у меня берут? Корнями оброс. Многих знаю на реке… Кто, говоришь, у тебя специалист?
– Тимофей Сергеевич… Фамилию не успел спросить.
– А! Тузьев! Я его «Ручной тормоз» называю про себя.
– Точно, тормоз! – невольно рассмеялся Павел, но тут же взял себя в руки. – Я ничего плохого не хочу сказать, но, и вправду, немного он того, медлительный.
– Тормоз, тормоз, – безапелляционно заявил Лев. – Но дело знает. Буквоед.
В этот вечер они не расставались допоздна. Хорошо, что не представилось случая отдать жизнь за своего нового знакомого, от которого Паша был в полнейшем восторге, а то он, чего доброго, сгоряча сделал бы это!
На другое утро Паша вскочил с постели уже в приподнятом настроении. Ведь со вчерашнего вечера он – внештатный корреспондент газеты «Волга широкая», это вам не хвост собачий! Пусть он не написал еще ни одной заметки, да и справку ему выдадут не сегодня. К счастью, это не такая справка, которой надо стыдиться. К сожалению, в армию с такой справкой все равно заберут. Но, это еще через два года! И пусть кто-то из однокурсников, например, Гриша Царев, то, что написано в этой справке, тоже сочтет, в каком-то смысле, «диагнозом». Паша своим «диагнозом» доволен. Грише Цареву всего в жизни хватает, даже Она крутится рядом с ним, а Паше – нет.