Дивная золотистая улика

Комарова Ирина Михайловна

– Ой, а вот тут мильен сто тысяч версий. Тебе какая больше нравится: мелодраматическая, романтическая, трагическая? Операция больному ребенку, выкуп молодой жены, похищенной бандитами, все имущество сгорело на пожаре, на бутылку водки не хватает! Одним словом, - он состроил придурковато-скорбную физиономию, вытянул вперед правую руку, сложив ладонь ковшиком и заголосил: - Сами мы не местные, погорельцы-инвалиды, поможи-и-ите, люди добри-и-ие!

– А может, действительно, стоит поинтересоваться?
– негромко, словно советуясь, сам с собой, заговорил шеф.
– Не тем,

разумеется, зачем Панкратову деньги были нужны - деньги всем нужны и желательно побольше. А вот как они с Углянцевым нашли друг друга? Бухгалтер что, он теперь отработанный материал, а с Углянцевым мы, судя по его методам работы, вполне можем еще не раз встретиться. Так почему бы не выяснить заранее его возможности? Гоша, ты ведь свободен сейчас? Займись этим делом.

– А мне?
– встрепенулась я.
– Мне тоже заняться делом?

– Разве ты по Воронцову отчет сдала?
– простодушно удивился "наше все".
– Нина мне не докладывала.

Правильно, не докладывала. Потому что я не только никакого отчета не сдавала, но еще и не начинала писать. Даже план в голове не прикинула. А когда, спрашивается? Трех часов не прошло, как мы вернулись с фотографиями. И кому он нужен, тот отчет? Воронцов о нем, по крайней мере, не заикнулся. Нет, мне совсем не хотелось писаниной заниматься - бумажной работы я еще в школе наелась.

Я попыталась предложить другой вариант:

– Пусть Гоша отчет напишет, а я делом займусь.

Шеф неодобрительно покачал головой, а Гоша заржал:

– Нет уж, младшенькая, такая рокировочка у тебя не получится. Пряников ты пока не заслужила.

Жизнерадостный человек мой напарник. Вот только его смех меня в последнее время раздражать стал. И почему, интересно?

На следующий день растерянный Воронцов явился в офис к началу рабочего дня.

– Павел Петрович погиб, - огорошил он нас с порога.

– Присядьте, - шеф тоже не стал тратить время на формальную вежливость.
– Присядьте и рассказывайте.

Воронцов не столько сел, сколько упал в массивное "клиентское" кресло и заговорил странными, вовсе ему не свойственными, рублеными фразами.

– Я поехал вчера к нему. Все-таки поехал. А его нет, дома только жена. А я не помню, как ее зовут. Она одна, переживает. Ждет с работы, - Воронцов судорожно вздохнул и пояснил: - Она ничего не знала. Я хотел уйти. Потом остался. А потом... я не знаю, как это правильно называется: участковый, постовой? Милиционер. У Павла Петровича паспорт в кармане пиджака был. Во внутреннем. А в паспорте прописка. Милиционер и пришел. Спрашивает: "Проживает здесь такой?" Несчастный случай. Надо ехать в морг, опознать. Мы поехали вместе. Жена всю дорогу плакала. А меня укачало. С детства не укачивало, а тут укачало. Это был он, Павел Петрович. Лежал там... Жена в обморок упала, а у них, в морге, нашатырь, бутылка такая большая. Наверное, многие в обморок падают.

Воронцов замолчал, взял со стола Баринова конверт и машинально начал его теребить. Шеф подождал немного, потом деликатно кашлянул:

– Простите, а что случилось с Павлом Петровичем?

– Несчастный случай, - деревянным голосом повторил Иван Владимирович.
– Он шел домой, а там стройка. Рядом. Он упал в яму. Зачем он пошел через стройку? Судмедэксперт сказал, что Павел Петрович пьян был, сильно. Практически невменяемый. А в яме металлолом свален. Арматура всякая, рельсы. И он головой на это железо. Голова разбита... совсем.

– Разве Павел Петрович пил?
– напрягся Гоша.

Я тоже встрепенулась. В день нашего знакомства Воронцов, давая краткие характеристики персоналу, назвал своего главбуха трезвенником. Или я что-то не так поняла?

– Нет, он не пьет, - Иван Владимирович уставился на свои пальцы, нервно терзающие конверт, и поправил себя: - Не пил. Печень. Он боялся. Очевидно, стресс. Вот и развязал.
– Воронцов смял конверт и бросил его в мусорную корзину. Потом уставился на Баринова и неожиданно спросил: - Я вот все думаю, может это она и есть - Божья кара? Наказание?

Я вытаращила глаза, Гоша поперхнулся, а "наше все" растерянно развел руками:

– Откуда же мне знать? Неисповедимы пути...

– Я понимаю, - Воронцов часто и мелко закивал, - сам не очень в этом разбираюсь. Библию в жизни в руках не держал. А вот сегодня ночью пришло в голову...

Когда Воронцов ушел, Баринов сердито повторил:

– Божья кара! Надо же! Когда мозгов не хватает, чтобы с подонками не связываться, - это и есть Божья кара! Гоша, разберись, пожалуйста, что там с Панкратовым произошло.

– Вообще-то, стресс действительно имел место, - рассудительно заметил напарник.
– Печень печенью, а мог и выпить, чтобы снять напряжение. С отвычки подействовало сильнее, чем рассчитывал, вместо обычной дороги ломанулся домой через стройку. А далее - по тексту: яма, металлолом, разбитая голова, морг. Могло быть и так.

– Могло, - сердито посмотрел на него шеф.
– А могло и по-другому! Когда несчастный случай происходит так... не вовремя, я имею право усомниться в его случайности.

– Мне подключиться?
– сдержанно напомнила я о себе. Как выяснилось, зря напомнила. Взгляд, которым наградил меня начальник, был не ласковее того, что достался Гошке.

– Тебе заняться нечем? Ты папку у себя на столе видела? Ты в нее хоть одним глазком заглянула? Или не успела?

– Конечно, заглянула! И не одним глазком, а очень даже внимательно посмотрела. Но там же все очевидно. Я с этим пустяком за один день управлюсь!