Дивные пещеры

Дубровин Евгений Пантелеевич

Тучка на луне постепенно разрасталась, темнела, в середине ее появились концентрические широкие образования, похожие на безобразный нарост на стволе дерева. Посыпался мелкий, как мука, снежок.

– Ладно, – Нина резко встала. – Пойдемте, а то нас уже заждались. Да и вам неприятно. Приехали повеселиться…

Семен Петрович грузно поднялся – ноги затекли.

– Хотите, я нарисую нас? – Девушка взяла палку и быстро, несколькими штрихами, изобразила на снегу две фигуры: медведя и зайца. – Это мы с вами. Похоже?

– Очень… – Семен Петрович был удивлен. В медведе и зайце он уловил сходство с собой и Ниной, хотя всего

было несколько линий: пять прямых и три изогнутых.

Они постояли немного, наблюдая, как снег постепенно засыпает их изображения. Сначала исчез заяц, потом медведь…

…Когда они вернулись к костру, все были уже изрядно пьяны, шашлыки съедены, а про Семена Петровича и Нину совсем забыли. Шофер Толя включил приемник, и компания весело топталась в снегу под звуки быстрой, ритмичной музыки.

– А… Семен Петрович, ты где пропадал? – Главный инженер оставил блондинку и обнял Рудакова за плечи. – Отойдем, разговор есть. – От Громова пахло водкой и луком.

Главный инженер и Рудаков отошли от компании за машину.

– Ну как девочка? – спросил Евгений Семенович. – Силен ты оказался, ловко. Смотри, какие ягодки к тебе сами в рот падают. Честно говоря, не ожидал. Всегда такой увалень… Ей-богу, завидую!

– Так какой разговор? – сухо спросил Семен Петрович.

– Разговор такой, – Громов понизил голос. – Пока ты по лесу с девочками разгуливал, я тут делам занимался. Этого жука из центра обламывал. В общем так, дорогой Семен Петрович, будет у нас и новое оборудование, и дополнительные площадки, и прогрессивка, и премиальные, и коттеджи на берегу реки. При одном только условии. Надо дать на лапу. Сам он прямо не говорит, но намекает. Я ему знаешь что пообещал? Коттедж.

– Коттедж? – удивился главный бухгалтер. – Каким же образом?

– Очень просто. Завод строит коттеджи и один списывает как неудачный. Аварийный. Геннадий Александрович, этот самый жук, покупает его у нас за небольшую денежку, слегка ремонтирует и продает опять нам теперь уже за кругленькую сумму. Ну что скажешь, финансовый бог?

– Бредовая идея. Первый же ревизор повесит нас сушиться на солнышке.

Громов рассмеялся.

– В этом-то все и дело! У него есть свой ревизор, так сказать личный, я уже это дело с ним обсудил. Вот этот ревизор и будет приезжать к нам первые два-три года, а потом дело спишем в архив, и все шито-крыто. Ну как? Согласен?

– Никогда махинациями не занимался и заниматься не стану, – решительно сказал главный бухгалтер.

– Ну и дурак! – Громов крепко взял Семена Петровича за локоть. – Это не махинация. Какая же это махинация, если бумаги все будут в порядке, а дом мы действительно сделаем… какой-нибудь кособокий? Все будет законно, уверяю тебя. Директор подпишет, он в эти дела не вникает. Да и во время расширения завода такая кутерьма поднимется, что этот домик затеряется, как иголка в стоге сена. И учти. Тебе ведь тоже кое-что перепадет. Коттедж получишь. Где ты с девочкой встречаться будешь, а? Молчишь? Скажешь, не будешь встречаться? Я же вижу – понравилась. Попозже ты этот домик можешь таким же макаром у завода купить в личную собственность… Я понимаю – над этим делом помозговать надо, не тороплю с ответом, но одну штуку надо сделать сейчас, поэтому я и отозвал тебя. Завтра рано утром Гена убывает к себе, поэтому гарантии мы ему должны дать сейчас. Ты подойди к нему и скажи только одно слово: «О'кэй».

Это условный знак, что мы согласны. Тебя это ни к чему не обязывает. Если не надумаешь, мы данную операцию можем провернуть и без тебя. Как – это уже другой вопрос и тебя не касается. А надумаешь – прекрасно. Но сейчас ты должен сказать «о'кэй». Скажешь? Ведь в интересах дела. Такая стройка здесь загудит, что в Москве слышно будет. И людям польза – хорошие машины начнем выпускать. С программным устройством, дистанционным управлением. Соединенные Штаты позавидуют, лицензию купят. Скажешь?

– Хорошо, – сказал главный бухгалтер. – Скажу, но потом ни во что больше меня не вмешивайте, Я хочу спокойно дослужить до пенсии.

– Дослужишь, дослужишь, – обрадовался Громов. – Иди, пока он еще относительно трезвый.

Главный инженер взял за руку Семена Петровича и повел его, словно мальчика.

Геннадий Александрович, обняв брюнетку за шею, что-то шептал ей на ухо. Рудаков дотронулся до плеча приезжего из центра.

– Ну что? – спросил Гена недовольно.

– О'кей, – сказал Семен Петрович.

Приезжий задумался.

– В смысле? – спросил он.

– Просто «о'кей».

– А… – догадался Геннадий Александрович. – Только не «о'кей», старина, а «о'кэй». – Приезжий отвернулся и стал опять что-то шептать брюнетке.

…Уезжали, когда уже вовсю разыгралась метель. Луна еле угадывалась сквозь пелену снега. Белой растерзанной медузой неслась она в волнах бури. Костер закидало снежными плевками, скрутило белыми жгутами, и он увял, как сожженный солнцем цветок мака.

Прощались возле уже темного здания санатория, каждая пара врозь.

– Ты еще приедешь? – спросила Нина, гладя теплыми ладонями лицо Семена Петровича. – Ты не бойся, я не заразная. У меня голова болит…

…Домой Рудаков добрался, когда буря утихла. Небо было усеяно уже бледными звездами. За белыми умиротворенными далями занимался рассвет.

Семен Петрович постоял немного в саду, среди начинающих понемногу розоветь деревьев. Много, очень много лет он не возвращался домой на рассвете. Неужели эта больная девочка с зелеными глазами вернула ему юность?

Семен Петрович вошел в дом. В комнате кисло пахло едой и дыханием спящего человека. Рудаков задержался у постели жены. Волосы ее разбросались по подушке.

«Волосы уже редкие, – подумал грустно Семен Петрович. – А шея морщинистая… Еще пара лет, и старуха…»

Он подошел к зеркалу, разделся догола и принялся рассматривать свое тело. Оно было еще сильным, кожа гладкой, но волосы на груди поседели, живот свисал прохудившимся футбольным мячом, на боках – толстые жировые складки, как обручи на бочке, «Разъелся, как свинья, – обозвал себя главный бухгалтер с ненавистью. – Жрешь сало с картошкой, водку лакаешь да храпишь».

Тут же, у зеркала, Семен Петрович принял решение сесть на диету, заняться спортом…

Потом он лег рядом с женой. Потревоженная движением кровати, она перестала похрапывать. Чуть было не проснулась, но через минуту опять послышались булькающие звуки, как будто в печи варилась картошка. Жене стало жарко: она высвободила ногу и положила ее на Семена Петровича. Нога была толстой, влажной от пота… Тело жены, тоже потное, горячее, растекалось по кровати, как сдобное тесто, почти не оставив места Семену Петровичу.

Рудаков постелил себе на диване и пролежал с открытыми глазами остаток утра.