«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть I
Шрифт:
Со смертью братьев на тётушку легки новые заботы о сиротах умерших. У дяди Ивана остался круглым сиротой приёмный мальчик, взятый при приюта – Борис, по некоторым признакам не «русского» происхожения. Он остался, не получив устойчивых навыков воспитания, не по летам развитый, балованный. Никто официально не был назначен его опекуном, но тётушка, как, вероятно, и всякая на её месте другая тётушка, в силу такого своего положения, считала себя опекуном Бориса, зная, что наша матушка переобременена своей семьёй. Борис же прежде всего бросил учение и рано, в возрасте 15–16 лет, занялся бродяжничеством: то он объявлял себя артистом какой-то кочующей труппы, то каким-то служащим и т. д. Некоторые время после смерти дяди до бродяжничества он летом приезжал к нам в деревню, жил у дяди Василия и на короткое время бывал у тётушки. Сделавшись «бродягой» и ведя беспутную жизнь, чем он даже рисовался, он, зная, что у тётушки остались кое-какие мелкие вещи из наследства дяди Ивана, приходил к тётушке и вымогал эти вещи, чтобы пропить их. Оставалась последней из выдаваемых ему вещей – икона с серебряной ризой, и он явился за тем, чтобы снять серебро и продать, а деньги пропить.
Несмотря на свою безграничную мягкость и доброту, тётушка прощала Бориса и он больше никому из нас не показывался на глаза. Ходили слухи о том, что, в конце концов, он сложил свою голову во время первой империалистической войны на одном из фронтов её.
У дяди Василия осталась дочь – Милица. Мать её, Алла Петровна, вышедши замуж за учителя, можно сказать, бросила девочку на попечение тётушки, которая устроила её, как сироту, учиться на казённый счёт в епархиальном училище, а на летние каникулы Милица ездила к нам в Течу. После смерти тётушки в судьбе Милицы принял участие наш дедушка – протоиерей Иван Алексеевич Никитин, а дальнейшая судьба её осталась не известной.
Так, нашу тётушку Антонину Ивановну тоже не «миновала чаша» забот и хлопот, которые, очевидно, природой определены всем тётушкам и входят в самое название «тётушки», в самое понятие о ней.
«Снег на голову».
В 1905 г. нашу семью постигли два несчастья: пала корова от бешенства и пала лошадь. В виду того,
Я учился в Казанской духовной академии и получил письмо от брата Николая из Перми с печальным извещением о смерти тётушки. В письме была приписка о том, что она умирала тяжело, а именно: по словам присутствующих при этом сиделок больницы, она кричала: «Не хочу умирать!» Это было в 1910 г.
Прошло уже полвека, а образ тётушки Антонины Ивановны стоит перед моим умственным взглядом. Вот сижу я в её каморке и пьём чай с неизменным вареньем из рябины. Никогда бы я да, вероятно, и никто другой не подумал бы, что может быть варенье из рябины – сочетание горечи и сладости, а вот у тётушки я пил чай именно с таким вареньем, пил с наслаждением, и это варенье навсегда у меня ассоциируется с тётушкой. Так бывает в жизни, что какая-либо деталь так запоминается навсегда в связи с личностью кого-либо. В нашем семейном альбоме хранились две карточки с тётушки: от её молодых лет и в пору, когда болезни наложили на её облик свои неизбежные черты, особенно, когда на лице у ней на одной щеке появилось пятно величиной с пятак – экзема. Припоминая вид тётушки на первой карточке – вид цветущей девушки [118] – и видя её одинокой в её каморке, я часто думал, почему она осталась одинокой. Спросить постеснялся, а теперь жалею, потому что чувствую, что мне чего-то недостаёт для восстановления полного образа тётушки, а все мои отдельные моменты воспоминаний о ней не имеют внутреннего единства.
118
Из очерка «Тётушка Антонина Ивановна» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «У нас была карточка с неё ещё в цветущую пору её жизни. Снимок был отпечатан на бумаге с розовой окраской, и тётушка изображена на нём во всей своей красоте: в нарядных одеяниях, с модной причёской и веером, устремлённым куда-то вдаль. Такой и сохранилась она в моей памяти» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 46.
Сравнивая столь различные судьбы сестёр: моих матушки и тётушки – а также и из наблюдений над другими случаями в жизни, я приходу иногда к мысли о том, что в области нравственного мира, а именно того, что касается судьбы людей тоже, может быть, есть какой-то закон, вроде закона средних температур, или среднего выпадения атмосферных осадков, по которому если в одном месяце, скажем, выпало больше, чем следовало осадков, то в другом выпадет меньше и наоборот, т. е. я хочу сказать, что в судьбе двух сестёр многодетность одной из них уравновешивалась одиночеством другой. Но чувствую, что я забираюсь здесь в области метафизики.
Александр Алексеевич Игнатьев [119]
Расстояние между нами было по возрасту в четырнадцать лет. [120] Я запомнил его с того времени, когда он по окончании Пермской дух[овной] семинарии в течение двух лет работал сельским учителем в Колединских Песках. [121] Он приезжал домой только на каникулы и в моём представлении уже не был членом нашей семьи из тех, которые всё время были при нас, в нашем домике, а являлся уже оторвавшимся для самостоятельной жизни. Помню, он привозил мне разные подарки: детские книжки с картинками или одни картинки. [122] Сам он любил рисовать и выпиливать что-либо лобзиком. Поэтому он мне казался художником, «искусником». Странно то, что я не столько заметил тогда его внешний вид: черты лица, рост, манеры, сколько его одежду. Особенно мне запомнилась его визитка, серая, как мне показалось тогда, очень красивая и дорогая. Позднее я узнал, что его отношения ко мне – особенное внимание – основано было на том, что он был моим крёстным отцом, а этому в те времена придавалось большое значение.
119
В составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «свердловской коллекции воспоминаний автора; авторский заголовок очерка: «Старший». В составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» очерк «Старший» автор ведёт от лица «Пети Иконникова» и уделяет больше внимания событиям вокруг свадьбы старшего брата Александра и отношениям с новой роднёй.
120
Александр Алексеевич Игнатьев родился в г. Перми 20 ноября 1872 г. и был крещён 21 ноября 1872 г. в Александро-Невской больничной церквии г. Перми. Восприемниками при крещении были диакон Пётр Иоаннов Игнатьев и священника Иоанна Пономарева дочь Елисавета. (ГАПК. Ф. 37. Оп. 6. Д. 316. Л. 457 об.-458).
121
Село в Шадринском уезде Пермской губернии, в настоящее время – Далматовский район Курганской области.
122
Из очерка «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «… например, он однажды привёз ему книжку с картинками, а на лицевой обложке её был нарисован пышный подсолнух в полном цвету» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 17 об.-18.
Он учился, очевидно, в Далматовском дух[овном] училище, но никогда не вспоминал ни о своём учении в нём, ни об учении в Пермской дух[овной] семинарии. [123] У него была карточка с его однокурсников-выпускников, на которой красовались ректор Добронравов, преподаватель философии А. Н. Юрьев и совсем ещё молодой преподаватель математики В. А. Кандауров, а из учащихся – Павел Пономарёв, впоследствии профессор Казанской академии, и А. И. Дергачёв. Он больше вспоминал о Каме и при встрече со мной, когда я учился в Перми, всегда спрашивал: «Ну, как Кама?» – и начинал восторгаться её величавостью. Учился он в семинарии хорошо и кончил её по первому разряду – «студентом». [124]
123
Игнатьев Александр Алексеевич окончил Далматовское духовное училище по 2-му разряду в 1887 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1893 г.
124
Из очерка «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «О детских и юношеских годах этого брата никогда и никто ничего не говорил и Петя ничего не знал, как будто их не было» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 18.
Я запомнил его хорошо в то последнее лето жизни его в нашей семье, когда он был женихом. [125]
Перед свадьбой он заболел. Я помню, он лежал в коробу в нашей завозне и томился в ожидании свадьбы. Мне пришлось тогда быть посредником между ним и его невестой – Марией Владимировной Бирюковой, но инициатива по использованию меня в этом направлении всегда исходила от невесты. [126] [ [127] [ [128] [ [129]
125
Там же: «Петя запомнил даже отдельные детали этого события. Так, он помнил, как семья Иконниковых, в том числе и Петя отправилась к Бирюковым с предложением Марии Владимировне, точнее сказать – о[тцу] Владимиру, потому что было ясно, что всё это зависит только от него. Почему вся семья ходила поэтому делу для Пети осталось загадкой; может быть, для важности. Петя запомнил, как во время разговора о предложении о[тец] Владимира вызвал Марию Владимировну и со свойственной ему манерой говорить строго сказал: «Машка, тебе делает предложение Александр Алексеевич, пойди в эту комнату (он указал), подумай и дай ответ. Она подумала и сказала: «Папочка, я согласна». Дальше Петя запомнил, что наречённые жених и невеста стояли рядом, читали какие-то молитвы, и было объявлено о свадьбе» // Там же. Л. 18–18 об.
126
Там же: «Предполагалось, что свадьба должна вот-вот совершиться, но дело затянулось на целый месяц, потому что жених заболел: у него был какой-то нарыв. В действительности получилось так, что гуляние свадебное растянулось на месяц: Бирюков выдавал замуж старшую дочь и никто не жалел на это торжество. Пока жених выздоравливал, гости в доме Бирюковых по существу не переводились. К невесте на свадьбу приехала подруга из Екатеринбурга, дочь известного в наших краях иконописца Звездина, так и она так и жила целый месяц до свадьбы. Молодежь – братья и сёстры жениха и невесты и их друзья – гуляли во всю. Можно сказать, что свадьба продолжалась целый месяц. Невеста избрала Петю своим посредником между ней и женихом, ловила его и спрашивала что-либо о женихе, а чтобы задобрить его, целовала его, чем он, по правде сказать, тяготился» // Там же. Л. 18 об.-19 об.
Звездин Василий Иванович (1836-1920-е) – русский художник-иконописец.
127
Из очерка «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Весть о том, что Бирюков выдает дочь замуж за диаконского сына, на селе была воспринята простыми людьми, т. е. крестьянами, как мезальянс: выдача замуж богатой невесты за бедняка. Если рассуждать по-житейски, по бытовому образу жизни жениха и невесты до их замужества, по существу, это так и было: сословие было одно – духовное, но положение материальное внутри его различное – у одной и той же кассы у одного три доли, у другого – одна. Грубое сравнение их быта: в одной семье за обедом у каждого отдельный столовый прибор, в другой – на столе одна миска, из которой ложки непосредственно направляют содержимое по различным ртам. Кроме того, основы семейного уклада и внутрисемейные отношения были различными, в некоторых отношениях до противоположности. Поскольку жених, принимая сан священника, выходил в материальном отношении на уровень привычного для невесты быта, по крайне мере в потенциальном отношении, то считалось, что с этой стороны всё благополучно; что же касается некоторых специальных особенностей в прежнем укладе и семейных привычках жениха и невесты, то считалось, что время выровняет их, так сказать, нивелирует. Отсюда было общее мнение, что сочетание получилось не плохое, и можно ждать спокойной и обеспеченной жизни у молодых.
Свадьба, наконец, была сыграна пышно: с шаферами, подарками и пр. Когда установились интимные отношения между женихом и невестой: незадолго до свадьбы, или ещё с детских – остались их тайной. Может быть, жених потому и был два года учителем, что ждал невесту, когда она закончит епархиальное училище и выйдет в брачный возраст: она вышла замуж через год по окончании епархиального училища» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 19 об.-20 об.
128
В очерке «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Говоря о свадьбе старшего брата, нельзя не вспомнить о двух наших подвижниках тех лет. Сентиментально в духе Стерна, родоначальника, как нам говорили, сентиментализма, но зато справедливо. Речь идет о Бурке и Воронке. Милые наши лошадки! Досталось им с этой свадьбой: не выходили они из хомутов. Как сейчас вижу их: Бурко в корню, а Воронко в пристяжках. Вот бегут они трусцой: Бурко, опустив голову, а Воронко ещё гоглится.
По подсчетам за лето они вогнали тысячу вёрст. Как погиб Бурко – не известно, а Воронко сгиб от сапа» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 20 об.-21.
Стерн Лоренс (1713–1768) – английский писатель XVIII века, священник.
129
Там же: «В скором времени после свадьбы молодые уехали в Екатеринбург, где жених должен был рукополагаться во священники. Здесь они снялись до рукоположения или у Метенкова или у Москвина. Фотограф снимок отпечатал в розовых тонах со цветами. И сняты они здесь счастливые, молодые. Как всё-таки хороша молодость, как утро ясного дня! Назначение было дано в Сугояк, в шести верстах от Течи. Любопытно, что до этого времени ничего не было слышно о Сугояке.
О[тец] Владимир сделал всё для устройства молодых до последней поварёшки. В Сугояке в доме священника были комнаты: просторная кухня с сенями, столовая, спальня, зал, кабинет, прихожая с парадного входа, веранда. Все комнаты были меблированы полными гарнитурами венской мебели, столов, разных занавесок, дорожек, тюля; в спальне – кровать и др. принадлежности. Полные сервизы – столовой и чайной посуды. Лошадь с седлом. Сундуки с одеждой. Всё! Это было дело рук тестя. Даже прислугу на первых порах им нашли: из Баклановой – стряпку Агафью, из Кирдов – работника Проню.
Настал день поздравления с новосельем, и вот родителей наших бурко и воронко повезли с хлебом и солью в Сугояк, а потом туда наехали семьи жениха и невесты. Любопытно, как реагировало население Сугояка на появление такого количества новых людей. Мужская молодежь в то время одевалась преимущественно на русский народный манер: красная рубаха, плисовые шаровары, пояс с кистями, сапоги. И вот, когда в таком виде нагрянуло несколько таким образом одетых молодых людей, то среди населения пошёл слух о том, что приехали «крашельшики» красить церковь.
С этого момента, примерно, на двадцать лет Сугояк включился в состав теченской «поповки».
Как определить отношения между новой родней? Между детьми была дружба, но дети Иконниковых не солидировались никогда с Бирюковыми в том, что была в них специфически бирюковское, что определялось словом «бирючата». Дети Бирюковых не называли Петю иначе, как Петенька. Когда Петя поступил учиться в Камышловское дух[овное] училище, Андрюша Бирюков сразу показал кулак с предупреждением, что если кто хоть пальцем заденет Петю, то… Детям, особенно девочкам, было неприятно, что их отец был груб с другими детьми. Так, когда Петя однажды присутствовал случайно за обедом у Бирюковых и отец начал по своему обычаю «хвалить» его: «мать, наложи ему каши»… дети, видимо, с опасением уговаривали: «папочка, не надо!» Уговаривала и матушка: «Володенька, не надо», но самодур у неё был во власти своей стихии. Когда в 1914 г. объявлена была война, он всё-таки не удержался и сболтнул в семье: «Идёмте бить»… имелась в виду жена А. Ф. Иконникова немецкого происхождения. Это была, конечно, шутка, но грубая, самодурская. Когда его дома не было, дети звали к себе: «идём к нам – папы нет дома». Когда ходили по большим праздникам с крестом, он имел обыкновение подсчитывать свои суммы в доме диакона (последний пункт) и давались детям деньги на пряники. Зятя он звал Александром Алексеевичем и по отношению к нему был всегда корректен. По отношению к нашему отцу он был деликатен, но общался на ты и называл диаконом. Исключительно предупредительным был в отношении к нашей матери. Как относился к нему наш отец? Они вместе работали всю жизнь, и он привык к его самодурству, хотя оно явно претило его взглядам. И такова сила привычки: смерть протоиерея (он умер раньше отца на год с небольшим) так подействовала на него, что он растерялся и потерял душевное равновесие: у него началось легкое умопомешательство. Началось с того, что он стал жаловаться по поводу смерти протоиерея: «Вот, что наделал, вот, что наделал». Протоиерей ещё не умер, а он сказал трапезникам, чтобы они звонили с извещением о смерти. Сам стал распродавать разные вещи, готовясь к смерти» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 21–23 об.
Протоиерей Владимир Александрович Бирюков умер 25 мая 1916 г. («Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1916. № 26 (26 июня) (отдел официальный). С. 175), а заштатный диакон Алексей Иоаннович Игнатьев – 25 сентября 1916 г. («Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1916. № 45 (06 ноября) (отдел официальный). С. 326), т. е. с разницей в 4 месяца.
Я помню его совсем молодым попиком: в подряснике, а в домашних условиях иногда без него – в ситцевой рубашке, подтянутой пояском и плисовых шароварах. Мне казалось, что он не давал своим волосам вдоволь расти в длину, и подстригал их, чего не полагалось.
Он всегда чем-либо увлекался, но только не своей службой. Наоборот, мне казалось, что его увлечения всегда сводились к тому, чтобы, как говорится, забыться от своей службы. Он выписывал много газет и различные ценные книги, например, Брэма. Он купил фотоаппарат и увлекался фотографированием. В Сугояке [130] , где он священствовал, прихожане узнали об этом, и во время первой империалистической войны солдатки постоянно приходили к нему с просьбой сфотографировать их и послать карточку мужу на фронт. У него хранились горы негативов, которые во время революции затерялись, вернее всего – были разбиты.
130
Село в Шадринском уезде Пермской губернии, в настоящее время – Красноармейский район Челябинской области. Пророко-Ильинская церковь с. Сугояк, каменная, построена в 1862–1868 гг. Приход открыт в 1873 г. Тёплый храм во имя святых Афанасия и Кирилла, Архиепископом Александрийских, освящён в 1873 г., летний храм во имя святого Пророка Божия Илии освящён в 1881 г.
Он выписывал домашнюю аптечку, и к нему приходили то с «больным брюхом», что было чаще летом, то с головной болью – с «жаром», и он давал то висмут, то аспирин и пр. Впрочем, чаще он направлял больных к врачу.
В первые годы жизни в Сугояке он завёл хозяйство: рабочих лошадей, сельско-хозяйственный инвентарь, но не увлёкся этим и поддерживал больше это предприятие по инерции и под влиянием супруги Марии Владимировны, унаследовавшей это увлечение сельским хозяйством от своего батюшки. У ней, у его супруги, сильнее была развита «хозяйственная жилка» и даже склонность к стяжательству, опять-таки как у её батюшки. Брат, например, тяготился так называемыми «сборами» по приходу: сам не ездил и супругу отговаривал, но она не соглашалась «попускаться своему» и всё выводила в «ажур». [131] Но он увлекался разведением новых видов овощей, а особенно цветами. Так, в огороде они разводили морковь-коротель, корляби [132] , репчатый лук, цветную капусту, тыквы и пр. В саду у них были различные цветы: настурции, флоксы, резеда, различные сорта георгинов, портулак, ролы и пр. Он выписывал из Голландии корни гиацинтов. Он выписывал каталог цветов. [133]
131
В очерке «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Было очевидно, что его брата тяготила натуральная форма оплаты труда, так называемые сборы. В детские и юношеские годы он в достаточной степени насмотрелся на это в жизни отца и у него осталось органическое отвращение к сборам, которое ни при каких условиях он не мог преодолеть и ни разу в жизни не делал сборов, несмотря на убеждения свой жены» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 24 об.-25.
132
Так в тексте. Правильно: морковь-каротель, кольраби.
133
В очерке «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «… но крупное полеводство – посевы пшеницы, овса и т. п. его меньше интересовали и в этом деле он был на поводу у работника Егора, человека явно нерадивого, а поэтому от этого хозяйства не выходило никакого толку» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 25.