«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть I
Шрифт:
Основной, теченский период семейной жизни [98]
Отец служил диаконом на псаломщической вакансии, т. е. тем, кого называли короче дьячком. Как участник богослужения он выполнял и функции диакона и функции псаломщика, но по оплате за, так называемые, требы, по дележу, так называемой, братской кружки, ему причиталась четвёртая часть, так, например, если совершение крещения ребёнка оплачивалось двадцатью копейками, то на его долю падало пять копеек. Особую, индивидуальную, плату отец получал за оформление, так называемого, обыска при совершении браков, а также за ведение метрических книг по своему приходу, в состав которых входили: а) списки о вступивших в брак, б) умерших, в) родившихся, г) списки, прошедших исповедь. За все эти списки платились гроши, а времени они отнимали много, потому что они пересылались в консисторию, которая требовала тщательного и аккуратного выполнения их. Как часто нам приходилось видеть за столом согбенную фигуру отца, целыми днями, с утра до вечера, переписывавшего «метрики».[ [99] ]
98
В «свердловской
99
Из очерка «Теченское «житие» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминания автора: «Батюшка принимал участие в переписи населения в [1897 – ред. ] году, а в премию получил жестяную чернильницу-непроливашку, которую сохранил на память о своей «общественной» работе» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 35–36.
Как курьёз можно ещё в числе заработка отца отметить то, что ему предоставлялись уроки пения в нашей земской школе, тоже, конечно, за гроши. В чём состояли эти уроки? Он нас учил петь различные песни, например, на слова А. В. Кольцова. [100] Любимой песней была «Красным полымем заря вспыхнула». Окна школы весной приоткрывались, чтобы дальше по селу разносилась песня, певцы в поте лица старались вложить свою душу в любимую песню.
Самым унизительным способом оплаты труда были сборы, натуральная оплата. Псаломщикам предоставлялось право сбора по всему приходу. Были сборы: «петровское» в петровский пост (до Петрова дня – 29 июня) – собирались сметана, яйца; «осенное» – собирались овощи, курицы, утки, шерсть; «зимнее» – собиралось зерно; «праздничные» – перед праздниками – «Рождества» или, так называемыми, часовенными праздниками. И вот мы наблюдали, как по какой-нибудь деревне, или по нашему селу медленно передвигалась телега с кадочками, корзинами, мешками, а зимой кашева, отец наш, напевая «Господи, помилуй», переходил от избы к избе с неизменной просьбой «поделиться»; иногда с ним «делились», а иногда следовал ответ: «нечем. Бог пошлёт», – как иногда отвечали нищим. Унизительно и обидно, но нужда заставляла терпеть и сносить.
100
Кольцов Алексей Васильевич (1809–1842) – русский поэт.
Так и создавался образ дьячка, забитого и униженного. [101]
а) Дом. В первое время после переезда в Течу собственного дома не было, а семья жила на квартире. Когда и при каких обстоятельствах был куплен дом, мне не известно, но я родился в 1887 г. уже в своём доме.
Дом состоял из кухни, горницы, чулана и сеней. Уже в ту пору, когда ещё прирост семьи не прекратился, он явно был тесен для семьи. Горница разделялась на две половины ширмой, причём половина за ширмой была настолько узка, что там помещалась только родительская кровать. Впоследствии ширма была убрана и вся семья зимой спала на полу горницы, а летом молодёжь разбредалась на сон по телегам, коробам, стоящим навесом, а позднее уходила в «малуху», небольшую избу, сделанную из овина [102] .
101
Из письма В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 23 марта 1961 г.: «У отца, как я его помню, уже не было голоса. Он стал при произношении ектении заикаться и под старость мало выступа в качестве диакона. В своё время я много помогал ему за псаломщика» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 68.
102
Овин – хозяйственная постройка, в которой сушили снопы перед молотьбой.
Двор при доме разделялся на две части: в передней части были расположены: навес для телег и легких экипажей – «ходков», завозня – склад зимних экипажей, погреб, проход на заднюю половину двора, амбар, амбарушка, второй навес и вторая завозня для лошадей, а позднее на её месте поставлена была «малуха». С восточной и западной стороны прилегали небольшие садики с берёзами, акациями и черёмухой. В восточной стороне, в задней части двора расположены были по западной и восточной стороне навесы для сена, а между ними вглубь двора – конюшня, проход в огород, птичник, промежуточный навес и коровник.
Первоначально дом был покрыт тёсом, а все остальные постройки и баня в огороде покрыты были дерном. Вдоль всех построек заднего двора раньше была расположена глиняная стена, которую постепенно дожди размыли до основания. У дома к окнам были навешаны ставни и первоначально внизу дома были завалины. В таком виде наш домик предстал моим детским глазам.
Впоследствии и домик, и все постройки претерпели большие изменения: под дом был подведён кирпичный фундамент, над чуланом и сенями надстроены вышка и над домом и всеми строениями построены железные крыши [103] . Западная сторона домика была отремонтирована: сменены гнилые брёвна, сделаны кирпичные столбы у ворот и перед домом посажены были сирени и раскинут цветник. Внутри домика были по стенам и потолку горницы наклеены обои и полностью сменена мебель: на смену старым громоздким стульям были поставлены «венские» гнуты и поставлен круглый стол – творение двух бродячих деревообделочников. В таком виде этот дом был продан сёстрами за 400 руб. в … году.
103
«За исключением «малухи», над которой осталась черновая крыша». (Примеч. автора).
б) Полеводство. Для церковного причта, как называли весь коллектив священнослужителей были отведены поля и покосы, каковые земли носили общее имя штат. Кроме того, отведены были участки под гумна. Отцу были отведены два поля: ближнее среди полей деревни Черепановой и дальнее – у деревни Пановой. Покосы были отведены у деревни «Кирды» и называлось это место «Соры». Я захватил в детстве ещё ту пору, когда отец занимался полеводством. Рабочих лошадей было четыре-пять, во дворе стояли телеги, а зимой дровни. Часть земли засевалась, а часть шла под пар. Все работы производились вручную и конской тягой. Уборка хлеба производилась силами поденщиков, а, также и заготовка сена. Тяжелая пора была для матери: ежедневно приходилось выпекать мешки калачей, готовить жбаны квасу и много различного варева на завтрак, обед и ужин. Зимой подолгу шёл обмолот. Хлеб в снопах сушился в овине и обмолачивался цепами, но уже начали появляться молотильные машины.
Много забот полеводство доставляло родителям, но у нас, детей, лучшие воспоминания связаны именно с полями, покосами. Поля были расположены в живописной местности: среди лесов, кустарников вишни, смородины, дикой черёмухи. На лужайках около полей был ковёр цветов, медуниц, пучек. Дальнее поле было расположено неподалёку от реки… Какое удовольствие было видеть лошадей на водопое, купать их. Не забыть возвращение с работ с песнями. Покосы были расположены у озёр, возле которых водились стаи журавлей. Незабываемая пора перевозки снопов с полей на гумно. Осенний солнечный прозрачный день! Сидишь на возу, медленно двигающемуся к гумну! Или сидишь на возу сена зимой под тёплым тулупом! Сколько удовольствия от поездки! При обмолоте самое большое удовольствие было сидеть у топки в «лазее» и выпекать в золе картошку. Однако отцу пришлось отказаться от посева хлеба: сломил ряд неудач. Много унёс с собой голодный год. Не забыть, как замерзала голодная скотина. Работники соседей Селивановых и наш только тем и занимались, что ходили взад и вперёд от них к нам и от нас к них, поднимали лошадей и ставили их к стенкам. Не забыть, как летом всё пожирала саранча и как организована была группа школьников, которые собирали саранчу в полог и сжигали, и всё равно она всё пожирала. Большой урон хозяйство отца понесло, когда сворованы были лошади. Помнится, как в крещенский сочельник вдруг подскакал верхом к нашему дому человек в тулупе, зашёл в кухню и бросил листочки бумаги, на которых было написано: приезжай туда то, вези четверть водки и столько-то денег, и получишь лошадей. Это был вызов конских воров, но отец не поехал и скоро отказался от полеводства, а поля превратил в ренту, оставив за собой только покосы.
С этого времени в хозяйстве держались только две лошади, в полях остались только ягодники и участки для скашивания травы на телегу, чтобы скармливать её дома. В это время и овин за ненадобностью был перестроен на «малуху». Гумно стало применяться для загона лошадей на день в летнее время. Однако связи с полями мы не теряли, и самым большим удовольствием летом было съездить на поле, собрать ягоды и привезти пучки.
В семье всего деторождений было восемь, а в живых осталось семь человек. Девочка Катя умерла в детском возрасте. При бюджете, которым располагал сельский дьячок, вырастить и воспитать такую семью являлось делом трудным. [104] В самом деле, не считая того, чтобы накормить и одеть семь человек детей, что означало ещё выучить их? Возьмём самые простые вычисления: чтобы выучить мальчика и поставить его, как говорится, на ноги требовалось учить его десять лет: четыре года в духовном училище и шесть лет – в семинарии (имеется ввиду законченное образование на должности священника). В семье было пять мальчиков, следовательно, расходы на их образование за весь период его должны составить пятьдесят годичных норм. Девочки учились в епархиальном училище по шести лет, то следовательно на их обучение нужно еще двенадцать годичных норм, а всего на мальчиков и девочек падает, следовательно, шестьдесят две годичные нормы. Если же прибавить к этому обучение в сельской школе, что составит двадцать одну годичную норму, а всего, следовательно, будет восемьдесят три год[ичных] нормы.
104
Из очерка «Теченское «житие» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминания автора: «Я появился на «свет божий», когда нашим родителям было уже под сорок лет, и в моей памяти они сохранились в таком виде, когда появились первые морщинки на лице и первые сединки в волосах. Ещё в детские годы я наблюдал их заботы не в виде каких-то скрытых глаз психических переживаниях, а в конкретных формах их проявления. Помню, я почему-либо проснулся раньше положенного мне времени и вижу: сидят они за утренних чаем в глубокой задумчивости и распределяют копейки на хозяйственные расходы. Потом матушка переходил в кухню, и она (кухня) наполняется её движениями и сопутствующими им звуками: слышно, как в печке начинают трещать дрова, как начинает свой разговор квашня под воздействием её рук при сбивании теста, как переговариваются горшки и кринки и пр. Одновременно готовится самовар для встающих от сна детей, и на столе появляются преженики или лепёшки из только что поднявшегося теста. Летом, когда нужно было кормить подёнщиков, матушка выпекала много калачей и одновременно готовила обед на семь-восемь персон. Относительный отдых наступал зимой, когда дети разъезжались по духовным учебным заведениям» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 26–27.
Если принять продолжительность периодов обучения детей [105] , в тридцать лет, то получится, что каждый год на бюджет семьи падало почти по три человека учащихся, т. е. каждый год обучалось по три человека в раз. Так получалось, что в первом потоке в раз учились Александр, Александра и Алексей; а во втором потоке – Василий, Николай и Юлия.
Что же помогало нашим родителям в этом случае? Во-первых, то[, что] часть детей училась при этом на казённом или полуказённом содержании, а во-вторых дети учились хорошо: за исключением брата Ивана, никто не оставался ни в одном классе на повторительный курс. Когда старший брат – Александр – сделался священником, то он помогал кое в чём отцу, но особенно можно сказать пожертвовала своей жизнью для семьи старшая сестра – Александра. Кое-что уже сами дети изыскивали на своё обучение уроками, пением.
105
«т. е. того времени, которое падает на жизнь родителей». (Примеч. автора).
Что говорить, конечно, жилось бедно, а родителям было очень тяжело. Что значило, например, сшить сапоги кому-либо из братьев. Одни и те же голенища к сапогам переходили от брата к брату. Также валенки, кое-что из верхней одежды. Неудивительно, что сахар к чаю выдавался по кусочку; белая булочка давалась только в воскресенье и тому, кто ходил к обедне. Калоши покупались уже примерно в возрасте 16 лет. Для родителей первым стоял вопрос: как накормить, напоить, одеть. Воспитание уже начиналось, когда дети поступали в духовное училище, «на бурсу» и дальше в семинарию или в общежитие епархиального училища. И всё-таки из пяти братьев три закончили духовную академию, при чём один со степенью магистра богословия. Много значил пример старших: младшие старались в учёбе не отставать от старших. В семье были ровные, спокойные отношения между родителями и детьми. Только раз в жизни я был свидетелем того, как отец в суровом тоне разговаривал с братом Алексеем по поводу того, что он задумал оставить семинарию из-за того, что будто бы с ним несправедливо поступил преподаватель богословия Тихомиров. [106]
106
Тихомиров Александр Иванович – сын священника Нижегородской губернии. Кандидат богословия С.-Петербургской духовной академии. С 1885 г. преподаватель Священного Писания в Пермской духовной семинарии, в 1893–1896 гг. преподаватель еврейского языка. В 1896–1902 гг. секретарь семинарского правления. Имел ордена: св. Анны 3 ст. и св. Станислава 2 и 3 ст. Скончался 10 июня 1906 г. // «Пермские епархиальные ведомости». 1906. № 27 (21 сентября) (отдел неофициальный). С. 572–573.