Длинные руки нейтралитета
Шрифт:
Повинуясь командам, французские матросы бросились на помощь своим раненым и контуженным товарищам. Живых унесли в лазарет, а мертвых - в корабельную баню. Но работа оказалась бесполезной.
Все переборки, трапы и детали набора, кроме бимсов, были сделаны из дерева. К тому же на батарейной палубе присутствовал порох в большом количестве. И все это полыхнуло под действием огненного шара.
Повреждения броненосца заметили и в Кинбурнской крепости.
– Братцы, а ведь бьют
– Видал? Нет, ты видал огненные бонбы? Эка ведь силища!
– Горит он, окаянный, пламенем горит!
– Да у него борт вырвало!
– Не весь, кусок лишь.
– А ну, братцы, целься по тому месту, где брони не осталось!
Артиллеристов не пришлось долго уговаривать. Шесть орудий грянули не особо дружным залпом. Разумеется, попали не все, но два ядра одно за другим ударили по дыре в корпусе. Защитники крепости этого не знали, но оба почти не принесли повреждений. Первое перевернуло и без того небоеспособное орудие, а второе наполовину перебило шпангоут. Но моральное воздействие от попаданий трудно было переоценить. Крепость наконец-то дала сдачи.
Опыт не подвел санитара Прохора: его вердикт оказался точен.
– Значицца, господин капитан, по всему видать, два ребра сломаты, да туда ж лбом вы треснулись, так что на палубу ни-ни.
– Прохор, так ведь очень нужно. Ты повязку наложи, - из поучений отца Владимир Николаевич запомнил, что при переломах ребер накладывают тугую повязку.
Но санитар был самых строгих правил и потому не сразу поддался уговорам:
– А вот поглядим, да пошшупаем.
Вопреки распространенному мнению, взгляд отнюдь не был безболезненным: для осмотра потребовалось снять сюртук и рубашки.
– Твою ж... интендант кладбищенский!
– Синяк преогромный, господин капитан.
Еще один взгляд. На этот раз подстрадавший ограничился злобным шипением.
– ...вот, как и говорил, переломаты оне.
– Так ведь голова не кружится, и не тошнит. Стало быть, нет контузии.
– Контузия, она вещь преподлая, - глубокомысленно высказался медработник, одновременно бинтуя грудь, - опять же ж, командовать вам никак не можно.
– Да отчего так?
– Оттого, что грохот и отсюда слыхать, а вам во всю мочь выкрикивать болезно будет. А выпить тоже не дам, потому как опасаюсь.
– И не надо! Мне б только посмотреть, как оно.
Через четверть часа Семаков, перевязанный должным образом, с большим трудом вылез из люка на палубу и осторожно пошагал к двери в рубку.
– Командование пока принять не готов, - произнес командир повернувшему голову старшему помощнику, - доложите обстановку, Михаил Григорьевич.
Мешков не мог пропустить мимо глаз напряженное лицо товарища:
– Прежде всего: как себя чувствуете, Владимир Николаевич?
–
– Первый уже палить не может, вон у него дифферент на нос. Ворочать орудия при таком никак нельзя. Мыслю, течи от взрывов открылись. Руднев поджег одного оставшегося из кораблей прикрытия, сейчас обстреливает второго. А мы сей момент атакуем следующего по фронту. Вот вам наблюдение, Владимир Николаевич: как мы влепили гранатами по палубе, так орудия супротивника тут же замолчали.
– Интересно. Гранаты пробили верхнюю броню, выходит?
– Или орудийная прислуга валяется в контузии... Не нравится мне дистанция до следующего...
Мешков имел все основания так говорить. Броненосец 'Тоннант', усиленно дымя, шел навстречу 'Морскому дракону' с явным намерением дать артиллерийский бой накоротке.
– ... однако пусть себе идет на своих четырех узлах. Мы прикроемся корпусом этого недобитка. Иван Андреевич, сейчас я дам малый вперед, прикажите выпалить не менее пяти гранат из носового.
'Морской дракон' чуть высунул нос из-за беспомощного броненосца. Максимушкин действовал почти в точном соответствии с приказом. Почти - потому что из шести гранат над палубой разорвались лишь две, да и те на высоте; остальные же дали громадные водяные столбы. Дымовая труба устояла. Промахи были объяснимы тем, что уже в ходе пальбы старпом дал 'полный назад'. Но взрывы в воде причинили не меньший ущерб.
Может быть, с течью от одной гранаты французы и справились бы - паровая машина все еще работала, пусть и не на полную мощность, и уж на помпу ее мощности хватило бы. Но течей было пять.
– Михал Григорьич, не торопись добивать, - громким шепотом посоветовал Семаков.
Прежде, чем лейтенант собрался с ответом, до рубки донесся вопль сигнальщика:
– Идет он, броненосец, в нашу сторону, только кренится малёха.
Мягонький сумел разглядеть это только потому, что нос 'Лава' порядочно осел в воду.
Мешков мгновенно составил новый план действий и ради командира высказал его вслух:
– А вот отойти подальше - из-за крена дальнобойность у него станет меньше. И потом добивать.
Штурвал закрутился; одновременно Мешков двинул крайний левый рычаг. 'Морской дракон' развернулся почти на месте.
– Как только высунусь, кормовому попытаться свалить дымовую трубу.
Шёберг отреагировал мгновенно.
– Патрушев, палить по готовности, целиться по трубе.
Комендор выполнил приказ до точки. Правда, 'Тоннант' открыл огонь чуть ли не одновременно с кормовым гранатометом, но лейтенант оказался прав: бомбы пролетели едва ли три кабельтова. Зато одна из гранат взорвалась в непосредственной близости от трубы. Из-за того, что котел находился непосредственно под ней, на верхней палубе в этом месте не могло быть негаторского влияния. В результате котел вышел из строя, почему и машина стала, и помпа заглохла. Плавучая батарея беспомощно закачалась на волнах.