Длинные тени
Шрифт:
Только сейчас Клеорн заметил, что неизвестно каким образом покинул Восьмой Позвонок и теперь стоит под ледяным, перемешанным со снегом дождем на дороге в Уинс-таун. Мэтр Лео, защищенный от сырости защитным пузырем, ежился от холода, и как нельзя больше походил на спаниеля — теперь спаниеля, выгнанного из дома, голодного и несчастного.
Сыщик решительно поправил шляпу, подкрутил кончики усов и заявил:
— Мне кажется, я понял, какую ошибку допустил в расследовании. А ведь вы с самого начала обратили мое внимание на то, что часть преступлений Убийцы со Стилетом имеет явное отношение
— Теперь мы возвращаемся с Талерин? — просиял Лео.
— Я возвращаюсь, да и мэтра Фотиса надо сдать под расписку.
— А я? — возмутился волшебник.
— А вы, коллега, остаетесь познавать Магию Смерти. С вашим сыщицким чутьем, да еще знаниями, вам же цены не будет! Давайте, мэтр, колдуйте, пока я не простудился.
Мэтр Лео рассеянно кивнул, уныло прочитал заклинание, а когда сыщик растворился в воздухе, обреченно захныкал:
— О боги, за что?!
Ссутулившись, с трудом выдирая сапоги из жадно чавкающей дорожной грязи, молодой волшебник отправился туда, где возвышалась мрачная громада замка ллойярдских некромантов.
Бёфери, дом Бонифиуса Раддо, ночью
— Как это — мэтресса Вайли не смогла исправить мое ожерелье?
Огги развел руками:
— А вот так. Говорит, что не сдюжит.
Прошипев «вот клятая баба!», донна де Неро от души стукнула кулаком по столу.
— Да ты не расстраивайся, — утешил Рутфер. — Я завтра в Талерин сгоняю, мэтру Фледеграну твои изумрудики покажу.
— Мэтр Фледегран умер несколько недель назад, — глухо ответила Кассандра. Ее тяжелый взгляд остановился на горящих свечах.
— А что, в Кавладоре других магов не осталось? И зачем вообще тебе эти изумруды сдались, хочешь, я для тебя королевские алмазы раздобуду?
— Хочу, — кивнула девушка. Идея ей и в самом деле понравилась. — Знаешь, у брабансских королей хранится редкая черная жемчужина…
— Уже не хранится, — перебил Кассандру Огги. Для подтверждения своих слов он вытащил из кармана сложенный в несколько раз газетный листок. — Вот, слушай: « Сегодня рано утром в покоях ее величества королевы Сиропии, Единственной и Несравненной, побывал таинственный незнакомец. Для начала он оборвал лепестки роз, украшавших камин ее величества, и усыпал ими паркет. Затем он проник в личную гардеробную королевы, где разбил банку с сухой ароматической смесью и с помощью рассыпавшихся на полу осколков и трав изобразил начальную руну имени королевы.
Как сообщает наш специальный корреспондент, столь галантный поступок вызвал умиление и сдержанную улыбку со стороны ее величества. В конфиденциальной беседе со своими придворными дамами королева Сиропия выразила намерение ограничиться небольшим выговором храбрецу, осмелившемуся проникнуть в ее покои. А если он добровольно вернет взятую на память о визите к королеве жемчужину, то и выговор превратится в формальность». Дальше еще про то, что принц-консорт возмутился и потребовал утроить караулы у дверей спальни его жены, и что королева разрешила какой-то мадам Белль использовать случившуюся историю как основу романа. Так что, Касси, придется тебе выбрать другую добычу…
— Не смей называть меня этой кошачьей кличкой, — полыхнула гневом иберрийка. Однако не успел шокированный Огги спросить, что донна имеет против кошек, донна де Неро снова была сама любезность: — Но ты ведь настоящий сеньор, и не будешь отказываться от своих слов, правда ведь?
— Конечно, — расплылся в щербатой улыбке Огги. Кассандра ласково потрепала его по щеке — почти то же самое, что погладить кота, только не мягкого и пушистого, а покрытого наждаком, — и направилась к выходу. — Ты только не забывай, дорогуша ты моя, Кайт-Кассандра-Аурелия, что с тебя аванс. И вознаграждение за мою любезную помощь.
Кассандра замерла на пороге.
— Жадность еще никого не доводила до добра, — наконец, проговорила она.
— Напротив, — возразил Огги. — Это лишнее добро еще никогда никого не подводило. Хотя и обременяло частенько…
Как же невыносим этот самодовольный хам!
Очутившись в уединение собственной комнаты, Кассандра в сердцах швырнула скомканную газету, пнула ножку кровати, отшвырнула кресло. Рука сама нащупала кинжал, перехватила рукоять и бросила стилет в столбик кровати.
Не помогло.
О, с каким наслаждением она бы сейчас вонзила сталь не в безобидную деревяшку, а в шею Огги Рутферу! Самовлюбленный болван, придурок, прохвост, мерзавец…
— Он просто вор, — прохрипела Кассандра, постепенно приходя в себя. Грудь девушки бурно вздымалась, самым благоразумным сейчас было бы расшнуровать корсет и освободиться от надоевшего платья… Но для этого пришлось бы звать Лусу или Любомарту, а видеть их хитрющие физиономии Кассандра хотела еще меньше, чем ухмыляющуюся рожу Рутфера. — Он просто вор и ничего удивительного, что он пытается получить из сложившейся ситуации собственную выгоду. Можно подумать, что ты на его месте попробовала бы вести себя иначе, моя дорогая, — спросила донна де Неро у своего отражения.
Отражение поправило ворот платья, вырвало стилет из деревяшки и ответило хищным взглядом.
— Будем решать проблемы по мере их поступления, — уже совсем успокоившись, Кассандра подняла опрокинутое кресло, развернула его спинкой к ширме, лицом — к туалетному столику, подняла с пола газету и расправила смятый лист. — Сейчас главное — не упустить инициативу. Столько сил вложено в кавладорский вариант, что я просто себя не узнаю, тружусь, как влюбленный гном. А починка ожерелья всего лишь вопрос времени; не получилось с Вайли, получится с кем-нибудь другим… Мало, что ли, дураков среди магической братии? Ха… рыжуня опять не знает покоя! « Купленное 10-го числа траурное платье совершенно выходит из-под контроля. Срочно требуется вмешательство специалиста! Если же платье уйдет к другой покупательнице, мы будем весьма недовольны и пригласим нового портного». Какое искусство конспирации! — фыркнула донна Кассандра. Переносная ширма в углу комнаты согласилась с ней тихим шуршанием. — Очевидно, дама Мелориана считает, что я — ее комнатная собачка, и делаю стойку по первому же свистку! От рыжули придется избавиться… Но не сейчас. Сейчас у нас есть занятия поважнее, правда, моя дорогая?