Для тебя эти горы

Согакян Николай

Но вот океан. Тихий, бескрайний, холодный. Могущественный. Здесь лучше остановить все слова. Что может чувствовать человек, который только что познакомился с Pacific Ocean? Который только что чуть не провалился в песке. Которого чуть не смыло водой. Который забрался на скалы и откупорил бутылку виски. И так бы сидел он здесь, не переставая глядеть на океан, наблюдая за тем, как вода медленно ласкает берег, как в шуме набегающих волн открывается божественная мудрость, и нужно быть океаном, чтобы её постичь. Здесь нужно остановить все слова и мысли, воспоминания, мнения, суждения, сентенции, теории, принципы, регламенты, постулаты, замечания, утверждения, сомнения, требования, голосования, позиции, реплики, ремарки, пометки, исправления, письма, звонки, беседы, коммуникации, прикосновения,

объятия, соития, прибытия, отъезды, свадьбы, похороны, разводы, молитвы, соревнования, состояния и прочие многозначные и не значащие ничего вещи. Одно сплошное созерцание, растворение, проникновение в небытие, которое поглощает все синонимы и антонимы. Для тебя, для тебя этот солнечный свет. Для тебя эти горы, небеса и рассвет. Для тебя, для тебя, этот солнечный свет. Ты прости меня, Боже, я-то знаю ответ. Я думаю, Михей присмотрел тут себе местечко. И поёт про Джуманджи всем слетающимся сюда бродягам потустороннего мира. Болтаясь между нами, трогая нас, но мы этого не чувствуем. Мы чувствуем, как океан швыряет волны этому городу в лицо. Нам в лицо. Мы подставляем его под удар. Позволяем океану разбить его в кровь, в месиво человеческих заблуждений и страстей, которые необходимо смыть. И пока солнце со скоростью червяка падает за горизонт, у нас есть шанс прожить лучшее мгновение дня. Нам было необязательно хлестать виски, чтобы напиться и уйти отсюда пьяными. Для кого-то это всё обыденное дело. Частные дома стоят прямо через дорогу от пляжа. Кому-то повезло приходить сюда каждый день. Но мы не будем стучаться в их двери и спрашивать, осталось ли что-то в них от первоначального восторга и удивления. Мне просто дико хочется понять самому, что это значит – жить всю жизнь – или хотя бы малую её часть – на берегу Тихого океана. Станет ли это для меня привычной картиной мира. Или я по-прежнему буду заниматься мистицизмом. Как сейчас. You realize the sun doesn't go down. It’s just an illusion caused by the world spinning round 30 . Kiss Pacific Ocean with your flaming lips 31 .

30

слова из песни The Flaming Lips – «Do You Realize?»: Представь, что солнце не заходит. Это просто иллюзия, вызванная вращением мира – англ.

31

Целуй Тихий океан своими пылающими губами – англ.

На обратном пути мы внезапно наткнулись на синагогу. Добрый бородатый раввин Лёва пригласил нас зайти внутрь, но мы отказались, потому что еле стояли на ногах. Мы сказали, что придём в следующий раз.

V

Теперь я знаю этот город достаточно хорошо и не заблужусь ни при каких обстоятельствах. Таких городов у меня четыре. Москву мы исходили вдоль и поперёк. Все улицы и переулки центра мы помечали на карте, не глядя в неё. Карта памяти Москвы прогружается в голове даже с бодуна. Вот здесь, через Яковоапостольский переулок, мы выходили на Лялин и проулками, по Барашевскому, доходили до Покровки, минуя церковь Введения Пресвятой Богородицы во храм. В районе разъединения бульваров можно было выбрать, куда идти. Если налево, то Покровский бульвар приведёт тебя в конечном счёте к Котельнической набережной, а там, если будет желание, можно перейти Большой Устьинский мост и последовать по Раушской набережной вдоль Москвы-реки. Если направо, то Чистопрудный бульвар выведет тебя к Мясницкой, предложит пересечь Тургеневскую площадь и завернуть на проспект Академика Сахарова, либо продолжить путь по Сретенскому бульвару, Рождественскому, Петровскому, Страстному и далее по бульварному кольцу. Если прямо, то можно вместе с Покровкой перетечь в Маросейку, там, где вливаются друг в друга Старосадский и Армянский переулки, и выйти к станции метро «Китай-Город». И потеряться среди быстробегущей толпы и быстролетящих машин, обдумывая, повернуть ли направо, к улице Мясницкой, либо налево – к Ильинским воротам, «Китайскому лётчику Джао Да» и Варварке. Либо спуститься к подземке и пойти прямо на Ильинку. Сейчас я бы выбрал второй вариант, но повернул бы налево ещё на Спасоглинищевском переулке, который провёл бы меня мимо Московской хоральной синагоги к улице Солянке, но тогда я взял и повернул бы в сторону Славянской площади, а там самое время броситься на Варварку, пройти мимо Зарядья, взглянуть, как разбивают парк на месте, где царапало небо и портило вид здание ГЦКЗ Россия, и пройтись по Большому Москворецкому мосту, либо вернуться к Гостиному двору и, виляя между проулками, выйти к Никольской улице, которая в 2014 году засияла и заблестела: я успел застать её расширенной, отреставрированной и пешеходной. Мало кто знает, насколько тихой и приятной может быть Москва в центре. Мы очень многое узнали о ней, о её полифонии, разноцветных платьях и других секретах.

Было время, когда Санкт-Петербург мистически воздействовал на юношей и девушек, начитавшихся Достоевского и наслушавшихся русского рока. Мода на грязные парадные Питера нулевых, набережные Невы, на поребрики вместо бордюров, на хабарики, которые шипят под каблуком. Мы все слишком рано прочитали «Преступление или наказание» и представляли себя Раскольниковым, шляющимся по Гороховой улице и теряющимся на Сенной площади. Гоголя мы прочитали ещё раньше, поэтому некоторые воображали себя Пискарёвым, пропавшим в толпе на Невском проспекте. У каждого, в сущности, был свой Петербург, и очень часто книжный. Петербург Белого, Петербург Мережковского, Петербург Аствацатурова, Петербург Стогова. Питер был музыкальным. Нас тянуло на Рубинштейна 13, на Ротонду, на так называемую улицу Джона Леннона во дворе на улице Пушкинской. Мы помним, как школьниками нас водили по Литейному, и мы ловили портреты Виктора Цоя на жёлтых стенах. Как ходили теми же дорогами, по которым в течение известных четырнадцати дней бродил Родион Романович. Застревали на Кокушкином мосту. Сворачивали с Вознесенского проспекта на набережную Фонтанки. Поднимались на чердак дома номер пять в Столярном переулке. Видели маляров в парадной, спускающихся впереди нас. Это всё приводило в восторг. Но таким Петербург оставался в юношестве, а затем приобретал новые черты. И мы скорее походили на героев фильма «Прогулка», за один день повидавших всевозможные улицы и дома центрального Петербурга. Традиция – каждый год приезжать в Питер хотя бы один раз. Чаще всего это были шумные компании. Концерты. Пьянство на Фонтанке. Мне нравилось играть в петербуржца. Я выходил из рассыпающегося дома на Обводном канале, сворачивал на Черняховского, чтобы не пропасть без вести на переполненном Лиговском, убегал на Разъезжую, брал правее на Марата, а затем дворами добирался до Рубинштейна, там уже пахло близостью Фонтанки, набережной, на которой всегда хотелось жить. Фонтанка постоянно вела меня к Инженерной или Итальянской, там можно было выбрать любой из близлежащих скверов и передохнуть, выпить холодного сидра, потрепаться с Максимом или Ксенией. Или с ними обоими. Можно было дойти до Михайловского сквера, что интереснее, или Михайловского сада, что лучше. Последний выводил нас к Мойке и каналу Грибоедова, и тут мы ломали голову, куда идти, потому что вариантов продолжения прогулки возникало множество. Но лично меня тянуло к Дворцовой набережной. Я любил глядеть на Ростральные колонны, и пусть лучше Биржевая площадь остаётся по ту сторону Невы. А потом всё повторялось снова: Казанский собор хостел «Друзья» Зингер Бар Ливерпуль Чёрная речка улица Седова и её беспросветная канава и ряды алкашей – позавчера я окончательно сорвался в поганую полусмерть на углу Лиговского и набережной Обводного канала в отделении для буйных проснувшись cimex lectularius 32

32

постельными клопами – лат.

Конец ознакомительного фрагмента.