Для тебя эти горы

Согакян Николай

Мы заходим вглубь города, повернув от набережной к Russian Hill, туда, где фанкующие холмы достигают своей кульминации. Разноцветные домики, выстроившиеся в ряд, поднимаются или опускаются вместе с улицами. Деревья тут повсюду, ни одной улицы без деревьев с их пышной зелёной шевелюрой. Машины паркуют на улицах под углом в 45 градусов. Чтобы здесь гулять, нужно быть натренированным. Это как горный туризм. Lombard Street – венец безумия. К северу она начинает виться, как змея, образуя собой серпантинную дорогу между жилыми домами и цветочными клумбами.

В некоторых местах город напоминает мне Париж. Собор Grace Cathedral похож на Нотр-Дам, сбежавший с острова Ситэ и потерявший по дороге в Сан-Франциско несколько тонн. В этом квартале можно услышать французскую речь. Молодые французы с обострённым чувством достоинства и превосходства над остальными. Слишком надменные, если заговариваешь с ними. Фредерик посмеялся над

моей любовью к песням Сержа Генсбура. Жюльен воспрял, услышав имя Луи-Фердинанда Селина. Он считает его лучшим французским писателем. Ему нравится категоричность и беспринципность Селина. Манон отказалась говорить со мной по-французски. Она всегда смотрит с презрением. Наверное, изучая социальные институты, взаимосвязи и закономерности массового поведения людей, можно заранее возненавидеть каждого встречного. А иностранец, коверкающий родной язык своим диким произношением, доводит таких французов, как Манон, до бешенства. Другая Манон обворожительная, но очень простая. Мы впервые встретились с ней, как и с остальными французами, на курсах английского языка. Манон глядела в пол, смущаясь от того, что мужская половина аудитории пялится на неё и увлечённо разглядывает. Она пропустила пару следующих занятий. Когда она наконец-то объявилась, я предложил ей погулять. Мы дошли до Голден Гейт парк. Всю дорогу я еле сдерживал себя, завести её прямо на Хайт-стрит было бы символично, но терпел, обмениваясь дежурными репликами о скучной фигне, как обычно и делают незнакомые люди, у которых нет ничего общего. Я плохо слушал, но внимательно наблюдал. Белокурая красотка с редкими веснушками на идеально ровном лице. Я попросил её говорить со мной по-французски и чуть не растёкся по холмам Сан-Франциско от удовольствия. Qu’aimes-tu le plus en France? 15 – спросила она. Я пустился в балабольство. Рассказывал об уроках французского языка, что научился читать по-французски и по-русски практически одновременно. О том, как люблю Париж, что хочу там жить, желательно на левом берегу Сены, чтобы Люксембургский сад и Монпарнас были рядом с домом. Не знаю, возбудили ли её дифирамбы родному городу, всё-таки любовью к Парижу никого не удивишь, но, когда одновременно с языком действуют глаза и руки, скромная французская девушка с нескромным румянцем на щёках становится податливой. Поцелуй с оттенком Марсельезы пробудил в ней дьяволицу, и когда мы оказались одни в глубине парка, она расстегнула ширинку и начала действовать. Сена вышла из берегов и затопила Эйфелеву башню, Монмартр поменялся местами с Монпарнас, Булонский лес окружил Дом Инвалидов. Манон прокатилась по мне как торнадо разрушительной силой страсти, сминающей всё на своем пути. Мы почти не заметили, что где-то рядом появились люди – на расстоянии пятидесяти метров от нас. Её груди, выпрыгнувшие из лифчика, вряд ли остались незамеченными. Когда Манон заметила конфуз, раскраснелась ещё сильнее и быстро слезла с меня, дёрнула за руку, и мы побежали куда глаза глядят и заблудились. К вечеру мы вышли к трассе, сели в автобус и доехали до центра. Она снова была тихой девочкой, но щёки её горели. На следующий день она уехала в Лос-Анджелес.

15

Что ты любишь больше всего во Франции? – франц.

Один из самых колоритных районов Сан-Франциско – Chinatown. Китайский карнавал с утра до вечера. Музыка, сыгранная на ксилофонах и неведомых мне струнных инструментах. Сотни диалектов китайского языка, толпы старых и юных китайцев, торгующих всяким барахлом. Здесь можно очень дёшево пожрать. Например, купить булку за 75 центов. В других районах за эти деньги можно купить разве что воздух. Праздник здесь никогда не прекращается. И грязь с улиц не вычищают. Мы тут чуть не потерялись и не отравились едким запахом рыбы.

Ближе к вечеру нам нужно было оказаться на юго-востоке города, где собрались русскоязычные айтишники и стартаперы. Музыка в стиле техно, шашлыки на мангале, чипсы, канапе и много алкоголя – обязательный набор для таких вечеринок. Мы перезнакомились со множеством людей из России и Украины, которые приехали сюда обмениваться опытом. Все планомерно надирались вином или вискарём, успевая обсудить свои проекты, всучить визитки и заручиться поддержкой. Русские здесь даже пьют по-деловому, сохраняя лицо потенциального бизнес-партнера. Здесь Алекс достаёт контакты и нарабатывает связи, которые, правда, ещё ни разу в полную силу не заработали. Зато хорошо работает вино, чтобы провести хороший вечер и разойтись. И никогда не встретиться с большинством из этих людей, потому что друзьями они мне стать не могут. Они преследуют другие цели.

Вечером мы вернулись в Беркли и поехали в Окленд на концерт Interpol. Всё было бы очень хорошо, если бы этим парням не вздумалось посадить свои песни на суперскоростной экспресс. Мы вышли из клуба-театра обескураженными. Макс, Рус и Ханна – потому что разочарованы. Я – потому что, когда заиграла «The Lighthouse» 16 , всё провалилось в бездну. Шумное море выбросило рыбу-меня на берег, я дышал свинцом, застрявшим в моих жабрах, и я бы сдох, если бы меня не подобрал свет маяка. Я выплыл из зала, как корабль, начинённый взрывчаткой. В эту минуту я хотел умереть, и чтобы рядом непременно была М. Она бы сумела меня оживить.

16

Маяк – англ.

XII

Утро – точно иллюстрация мифа о Сизифе. Спуститься на второй этаж – испытание. На рассвете меня разбудили крики. Как будто пытаются вломиться в наш дом. На улице грязно матерился чернокожий, я различал только «fuck» и «shit», остальные слова эти ребята произносят на перевёрнутом английском, смешанном в лучшем случае с дворовым суахили. Я посмотрел в форточку и увидел парня, который по утрам забирает мусор. Перетряхивая trash и recycle, он читал рэп, жестикулируя так, будто объявлял нам войну. Словно мы забросали контейнеры фекалиями и битым стеклом. Чернокожие парни выглядят точно так же, как в клипах Кендрика Ламара. Мешковатые штаны и широкие балахоны – повседневные шмотки. Их невозможно понять. Приходится переспрашивать, что они имеют в виду. Некоторые из них лишились домов. Шляются по улицам с крадеными тележками из супермаркета. Там у них вся жизнь. Вещи и жратва. У Berkeley Bowls каждый день сидит престарелый бедолага с газетами и протянутой рукой. Иногда мы подкидываем ему центы. Он всегда здоровается, даже если не получил ни цента. Малолетние чернокожие парнишки в Окленде могут нагрубить. Выходя из кафе, я неуклюже надевал крышку на стакан с фраппучино и всё расплескал. Ребёнок передразнил меня и показал средний палец. Его мамаша сделала бы то же самое, если б громко не орала в смартфон.

Когда мусорщик ушёл, стало тихо, как в раю. Но в голове шумел ад. Я заставил себя встать и спуститься. Рус и Мариан ещё спали. Они проснутся в лучшем случае в два часа дня. Ребята живут ночью, работают, кодят, дизайнят, курят, спорят и почти не отвлекаются. Мы говорим не так часто. Иногда выдаётся свободный час, и мы с Русом берём гитары и рубим бритпоп или фанк. Когда Рус бьёт по струнам, он входит в экстаз, запрокидывает голову и открывает рот, словно впал в блаженство. Русу не хватает безумия, поэтому его быстро заносит. Как и всех в этом доме. Они интроверты, но если поймают импульс, то способны на дикость. Их американская история – само по себе безумие.

Ханна пьёт кофе и курит в саду. Каждое утро мы встречаемся там и болтаем. В Харькове она изучала экономику и ходила в студенческий театр. У неё полно знакомых в родном городе. Она не скоро их увидит, потому что на днях получила политическое убежище, и просто так ей домой теперь не попасть. Ханна работает официанткой – в двух ресторанах по очереди. Половину зарплаты она отправляет матери.

Ханна предлагает мне связаться с одной белорусской и устроить с ней фиктивный брак. Девушка ищет напарника и готова взять на себя половину расходов. Это рискованное дело, и если проколоться хотя бы на одном вопросе, можно попасть под суд. Адвокатам нужно заплатить десять тысяч долларов. То есть, если я соглашусь, мне нужно достать пять тысяч. Ханна меня огорошила, и я отказываюсь почти сразу. Ханна начинает меня уговаривать.

– Что ты теряешь? Этот дом, солнце и сад, они от тебя никуда не денутся. Ты будешь кайфовать. Жить в Калифорнии. Ты же этого хотел! Не отказывайся. Это хороший шанс.

Но я решительно против. Никаких фиктивных браков.

Этим делом сейчас занимается наш знакомый Никита. То есть, он уже прошёл интервью и не прокололся. Его фиктивная жена живет в Чикаго. Никита мечтал убраться подальше от Москвы. Когда он приехал в США первый раз, ему пришлось потом вернуться. В Москве он не находил себе места. Его бесило всё, особенно родное шоссе Энтузиастов и московские ларьки. Теперь он в Калифорнии, и хотя у него сплошные долги, он счастлив.

Макс заикается. Его комната – проходной двор. Через неё можно выйти в гостиную, спустившись со второго этажа в ванную и оттуда зайдя к Максу. Он постоянно вертится. Так можно совсем лишиться сна и одуреть. Я не знаю, как он держится. Наконец, его всё достало. Он соорудил себе ширму, прибил к ней занавеску, и теперь мы не видим, как Макс мечется на матрасе.

Мариан по утрам готовит превосходную яичницу. Он работает поваром в итальянском ресторане. В Кишинёве ему было душно.

– Пускай я ёбаный пиццедел, но зато в Калифорнии, а не в Кишиневе, – говорит он.