Для убийства нужны двое
Шрифт:
Если бы Томашевский не перешел дорогу… Нужно было сделать это еще тогда. Я часто представлял, как задушу его или застрелю… И наконец это случилось! Мы с тобой принадлежим друг другу, а тот, кто станет между нами, плохо кончит!
Она погладила его, поцеловала, нежно расчесала пальцами густые волосы, потом пощекотала.
— Мы имели право его убить. Не сделай мы этого, он бы тебя прикончил. Так что это — законная самооборона. И мы ведь рисковали. Еще немного, и он мог нас обнаружить. И что потом? Мог застрелить нас обоих. — Она умолкла, потом совершенно переменившимся голосом спросила: — Скажи, куда ты дел пистолет?
— Ведь я тебе уже говорил…
— Скажи!
— На обратном пути недалеко от моста я его бросил в канал Гогенцоллернов.
— Хорошо… — Она закурила. И снова нежно спросила: — Как прошел первый день на фирме?
— Вполне прилично. Все мне старательно кланяются. Герр управляющий, скажите, герр управляющий, взгляните… Видят, что поезд ушел, и хотят успеть вскочить в последний вагон.
— Как сложился разговор с Паннике?
— Паннике? — Он ухмыльнулся. — Откровенная антипатия с первого взгляда. Между прочим, взаимная. Он с виду очень дружелюбен, но постоянно на меня косится. Ужасно неприятный тип!
— Ты справишься!
— И деньги пришли, — сказал Фойерхан, опустив глаза.
— Перестань! — Она закрыла ему рот. — Со своими деньгами я могу делать, что хочу. И если ты отказался принять то, что я тебе обещала…
— Прошу тебя! Ведь не могу же я… Не могу я брать от тебя деньги — теперь, при таких обстоятельствах…
— О… я так счастлива… — Глаза ее сияли. — Вот я их и перевела на фирму, которой ты руководишь!
— Во всяком случае, корабль остался на плаву. — Тема ему явно была неприятна. — Всего несколько дней, когда фирма смогла работать с крадеными деньгами, совершили чудо. Достаточно преодолеть критическую точку, и все пойдет само по себе. — Он покосился на часы. — Послушай, мне пора. Пойдешь со мной?
— Куда?
— Я ведь тебе сказал. Сегодня день рождения у Айлерса — тридцатилетие, собирается большая компания. Я просто обязан там быть. Я собираюсь его сделать бухгалтером, когда уйдет Паннике.
— Айлерс? Из торгового отдела?
— Ну да.
— Конечно пойди, это улучшит атмосферу в фирме. Но у меня сегодня нет настроения. Люди по-прежнему так на меня косятся… К тому же я устала.
— Жаль!
— Потом поедешь к матери?
— Да, придется.
— Как-нибудь нужно заехать во Фронау и покосить газон.
— Можно завтра. Пошман для этого слишком благородна, да?
— Она занимается только домом.
— А что дальше? Переедем туда на следующий год или хочешь продать этот претенциозный сарай?
— Еще не знаю.
— Лучше продай; ведь есть и другие дома — дома, в которых меня не держали взаперти.
— Ну ладно, иди уже, а то толку не будет.
— Спешишь от меня избавиться?
Хотя сказал он это в шутку, она тут же ощутила горячий ком где-то в горле. И подумала: «Он все еще мне не доверяет, все еще меня боится, не верит мне, раз я уже решилась на убийство… Первая идея оказалась гениальной, и он теперь боится следующей. Да, как-то раз я над этим задумалась. Он точно угадал. Но… Нет-нет, он дорог мне не только потому, что все обо мне знает».
— Ты же знаешь, что я тебя люблю, — вздохнула она. — И никогда не захочу с тобой расстаться.
Он ее обнял.
— Я бы тебе и не советовал.
Прошло еще немало времени, прежде чем Фойерхан покинул квартиру. Ее это вполне устраивало: теперь она могла спокойно восстановить в памяти картины последних часов и насладиться воспоминаниями. В ее ушах все еще звучал его голос — мягкий, обаятельный, звучный, ласковый, порывистый и мужественный. Она все еще мысленно видела его тело — стройное, с бронзовым загаром, крепкое и неутомимое, гибкое, знакомое насквозь. Она все еще ощущала запах соли и табака, пота, спермы и нафталина. Мать его повсюду держит нафталин; самое время с этим покончить.
Но упоение исчезало тем быстрее, чем судорожнее она пыталась его продлить. Мысли, которые поглощали весь мозг, не удавалось уловить грубой сетью воли. Все вновь и вновь всплывали новые сомнения.
В самом деле она его любит или просто уговаривает себя, чтобы оправдать свое преступление? Ведь если на то пошло, Фойерхан — просто хладнокровный убийца, и кто поручится, что она не станет его очередной жертвой? Не выбрал ли он ночь, в которую она умрет, — разумеется, после свадьбы? Ведь заодно он бы избавился от соучастницы своего преступления.
И хотя двойственность чувств ее ничуть не волновала, она была на грани слез. Нет, что-то в ней самой всегда губит ее возможное счастье. Ведь нет пока ни малейших причин сомневаться в преданности и любви Фойерхана.
Ну а если он вероломен и коварен и только прикидывается? Ведь он типичный бесстыдный лжец…
Она содрогнулась.
Кто-то звонит?
Приглушив радио, Сузанна прислушалась. Да, в самом деле. Наверное, что-то забыл — права или еще что… Откинув назад длинные волосы, Сузанна встала, надеясь, что по ней ничего не заметно, и по пути к дверям состроила пленительную улыбку — свою проверенную маску.
Но, распахнув дверь, окаменела и глупо спросила сорвавшимся голосом, сразу бледнея:
— Вы, герр Манхардт?
— Простите… — Манхардт казался смущенным.
— Ну вот сюрприз! — воскликнула она излишне бодро. — Как мило, что вы снова заглянули! Ведь прошло уже несколько дней… Время так быстро раны не лечит, но… — Она все говорила и говорила, чтобы преодолеть непонятную напряженность ситуации. Судя по всему, Манхардт явился не по делу. Она была уверена, что совершила идеальное убийство, а идеальное убийство раскрыть нельзя; это должно быть ясно и чиновнику вроде Манхардта. Остается тогда лишь вторая возможность: он ищет приключений. В прошлый раз он едва владел собой — от ее внимания это не ускользнуло.
— Надеюсь, не помешал? — заметил Манхардт.
— Ну это как посмотреть! — Она уклончиво усмехнулась. Мерзкий тип. В темно-синем костюме он напоминал громадную медузу, из тех, что каждый год портили ей удовольствие от купания в Северном море.
— Можно войти?
— Я как раз занята.
— Но фрау Томашевская!.. — Он делано рассмеялся. — Ведь вы сами предлагали заглядывать, когда я окажусь поблизости. Слово нужно держать!
— Лучше бы как-нибудь в другой раз. Поймите, я…