Дмитрий Донской. Искупление
Шрифт:
— Сей сотона ня по мне!
— Ня по мне! Тябя ж лось ногама топтал и рогама бол!
— Ня выйду, понеже с этаким бугаём пупок скрянешь!
Воины ведали, что меж них великий князь в доспехах своего мечника, и часто поглядывали туда.
— Где рус-батыр? — ещё громче выкрикнул в нетерпении Темир-мурза и смело приблизился к стене русских. Он что-то залопотал по-татарски, из чего Дмитрий да и многие поняли, что он издевается, грозя один передавить русские полки, надеть на копьё десяток самых сильных воинов, зажечь Москву и зажарить на том великом костре свои жертвы. Он оборачивался к своим и кричал, что выбросил на подстилку верблюдам все свои
Визгливым хохотом ответила стена татар, и Дмитрий почувствовал, что ещё мгновенье — и всё то, что он воздвигал в душах всех воев своих в последние дни и сегодня поутру, растает при этом хохоте врага, как последние клочья тумана, отшедшего к Дону. Так же, как чуть раньше Елизар Серебряник, Дмитрий окаменело глядел в одну точку вперёд, видел там, на Красном холме, жёлтое копыто Мамаева шатра.
В плечо толкнули. И тут же послышался многотысячный вздох облегчения: от большого полка, обтекая левый край передового и выправляя на середину, выскакал конник на белом как снег коне.
"Серпень!" — едва не выкрикнул Дмитрий и обеими руками вцепился в древко копья. Хотелось пробиться в самую переднюю линию, но конь был прочно зажат другими, и всё же, привстав в стременах, можно было хорошо видеть чёрную мантию, свисавшую на конские бока, и куколь, прикрывавший шею и грудь, на которой мелькнул крупный, шитый золотом крест, и клобук — всё говорило воинам, что монах этот, в котором Дмитрий сразу узнал Александра Пересвета, — монах не простой, а самой высокой степени пострижения, тремя заборами отгородившийся от суетного мира. И вот он здесь, в миру, в самом сердце Куликова поля... Вот он подъехал к Темир-мурзе, заслонив его от Дмитрия и заслонив ставку Мамая, потом оба развернулись и отскакали к своим.
— То Пересвет! Инок Пересвет!
— Наш! Брянской! — послышались возгласы. Александр Пересвет на миг приостановился, обратясь лицом к русскому воинству, обвёл, сколь хватило око, все полки смиренным взором и возгласил громко:
— Отцы и братия! Простите мя, грешного... Дмитрий ещё видел, как он перехватил копьё, как погладил своего любимца Серпеня по шее и тронул широкой, мощной ладонью морду коня и ухо с серым серпиком на краю.
Пересвет только-только развернул Серпеня, а Темир-мурза уже взял разгон и гнал своего косматого коня на Пересвета. Серпень потерял ещё несколько мгновений, пока понял, чего хочет от него хозяин, пока вставал на дыбы, но вот он подобрал голову к груди, ударил светлыми копытами и, заржав, ринулся навстречу, выкинув под ноги Тютчеву два кома чёрной земли Куликова поля.
Они не сошлись, не встретились, не обменялись ни криком, ни ударами, они сшиблись и оба пали замертво. В глухом стуке был слышен слабый треск копий, мелькнувших на миг, как две изломанные молнии, да ржание коней, тоже павших и бившихся ещё в судорогах.
— Сверху! Наш сверху!
— Мантией покрыл нечестивого!
Их не успели отнести, да никто и не решался на это, потому что две стены людские, изведённые ожиданием, кинулись одна на другую, будто пали, лишившись последних рухнувших опор. Первое, что бросилось Дмитрию в глаза, была туча стрел — тысячи их были пущены с обеих сторон, и летели они туча за тучей, торопясь, пока ещё оставалось время до встречи грудь в грудь, лицо в лицо...
В следующий миг всё поле было наполнено грохотом, лязгом, воплями отчаяния, злобы, боли, предсмертными криками и стонами. Перед Дмитрием только что было два ряда своих, и вот уже мало осталось
Дмитрий принял удар сабли на щит и резко, чуть сбоку ударил татарина по плечу в то место, где начиналась кольчуга, и увидал, как выпал у врага щит, а чей-то топор разнёс раненому голову.
— Елизаре?
— Куда ты прёшь?.. — в сердцах укорил великого князя Елизар и пошёл махать топором, кованным Лагутой, направо и налево.
Чья-то сабля звякнула Дмитрию по шлему, он принагнулся и скоса заметил, как рука с той сабли падает отдельно от тела к нему на седло: кто-то отрубил руку. Конь стал спотыкаться о трупы. Стало тесно, душно от странного запаха, какой не раз он чуял на бойне — тёплый запах плоти и крови... Он сразил татарина со знаком сотника на груди, но с затаённым страхом ощутил, что рука его не обрела твёрдость. Вот он увидел, как кинулись слева на Тютчева два пеших и конник, и Елизар упредил одного топором, двое других ударили его, но оба в щит, и тут же один пал под ударом меча Тютчева, а второй опять сильно впорол копьё в бок Елизара. Дмитрий вытянулся и достал мечом руки врага. Копьё выпало, вторым ударом он снёс голову. На миг — на один миг! — мелькнул бело-розовый срез шеи, страшный, с тёмным провалом горла, и тут же кровь брызнула фонтаном куда-то в сторону, направляемая падающим телом.
— Не страшись, Квашня! — послышался голос Тютчева. — Не поддавайся!
Дмитрий опять заметил, что свои обтекли его справа и слева, как бы храня его. Он огляделся, привстав в стремени, и увидел, что битва началась повсюду, что передовой полк оттеснён к большому, что осталось от него совсем немного, а впереди, подымаясь на грудах павших, появилась страшная генуезская пехота, положив длинные копья на плечи идущих впереди.
— Мяня лось ногама топтал! — послышался близко крик Рязанца и после лязга и других криков: — И рогама бол!
"Жив ещё... — мелькнуло в сознании Дмитрия, но он тотчас пригнулся в седле: несколько стрел жарко шоркнули у самой головы. — Вот и подымись..." Он бросил коня в образовавшееся пространство вперёд, где желтели рыжие волосы Елизара, достал кого-то мечом по спине, хотел добить, но конь заржал и поднялся на дыбы. В тот же миг чёрное генуезское копьё прошло через гриву коня и торкнулось в панцирь на груди. Резко обрубил Дмитрий конец копья с рожном, но второе копьё метило прямо в горло снизу, и не видать бы больше белого свету, да конь, уже раненный в грудь, резко кинул шеей на сторону и отбил копьё. Сильным ударом, с оттяжкой, как учил его Боброк, Дмитрий порушил правое плечо генуезца и вторым сшиб с него шлем, и наёмник пал замертво. Только сейчас он почувствовал, что размахался, что только сейчас наступает его час.
— Братия! Потянем заедино! — воскликнул Дмитрий и услышал ответ Фёдора Белозерского:
— Потянем, княже!
Брата его и сына Дмитрий уже не видал, а хотелось увидеть этих самых отчаянных воинов в битве... Пали, должно быть...
Елизар, в крови, но ещё свеж и толков, тянул из сутолоки коня. Это был конь Тютчева...
— Княже! Пересядь скорее! Твой падёт вот-вот!
Дмитрий отбил кривую саблю, принял второй удар татарина на щит и в тот же миг коротко, но сильно ткнул концом меча под пояс врагу.