Дмитрий Донской
Шрифт:
«Гибель хана Мюрида, который был, вероятно, талантливым полководцем, развязала руки многим претендентам на трон, которые не рисковали прежде вступить с ним в соперничество. В Гюлистане провозгласил себя ханом и начал чеканку монеты Азиз-Шейх, наследник Мюрида; не покинул Поволжья и изгнанный Абдаллахом из столицы Мир-Пулад, против которого выступил очередной претендент Пулад (Деулиуллах) — Ходжа. Их соперничество позволило Азиз-Шейху занять в 1365 г. столицу. К 1367 г. ему удалось существенно расширить сферу своей власти: воспользовавшись тем, что Пулад-Тимур, беспокойный эмир Волжской Болгарии, потерпел от русских поражение на Пьяне, Азиз-Шейх обрушился на него, разгромил, взял в плен и казнил.
Азиз-Шейх основательно располагался в Сарае. А между тем в степях к западу от Волги собиралась с силами для новых походов на Сарай Мамаева Орда. Хан Абдаллах не терял надежды занять столицу и взойти на золотой трон Узбека. В бескрайнем степном покое события созревали медленно. Но однажды созрев, приобретали стремительность горной реки.
Позволим себе воспользоваться преимуществом историка и заглянуть на пару лет вперед. «При помощи русского и итальянского серебра Мамаю удалось переманить на сторону Абдаллаха несколько эмиров Азиз-Шейха. В результате против сарайского хана был составлен заговор, и в 1367 г. он был зарезан в постели… После убийства Азиз-Шейха хан Абдаллах беспрепятственно вступил в Сарай и вновь был провозглашен ханом единой Орды» (266, 129).
Никто кроме историков и прозорливых старцев не может знать будущее. Не знал его и Дмитрий Суздальский. Но общая тенденция политического развития Орды — объединение западных улусов и их стремление к всеобщей власти — ему была, конечно, понятна. Сарайский хан Азиз-Шейх опасался Мамая (в то время — сюзерена и покровителя московских князей) и не стал бы воевать с ним из-за русской дани. Вновь и вновь размышляя над своим положением, Дмитрий Суздальский приходил к печальному выводу: надеяться на военную помощь степняков против Москвы в обозримом будущем не приходилось.
Поразмыслив, суздальский князь решил предпочесть «синицу в кармане» (нижегородский стол) «журавлю в небе» (великому княжению Владимирскому). Он публично отказался от великокняжеских прав, предоставленных ему ханским ярлыком, в пользу Дмитрия Московского. Суздальский князь заключил с москвичами договор, по которому обещал впредь не искать великого княжения Владимирского. Внук Калиты, в свою очередь, обязывался помочь тезке в борьбе за Нижний Новгород с мятежником — братом Борисом.
Московские миротворцы
Московское боярство не скрывало радости по поводу раскола среди потомков Константина Васильевича Суздальского. Но теперь важно было не ошибиться и сделать правильную политическую ставку. Пообещав Дмитрию Суздальскому помощь в борьбе с мятежным братом Борисом, москвичи отнюдь не собирались терять своих воинов ради чужих интересов. Со времен Калиты москвичи привыкли избегать сражений и добиваться своего путем искусной дипломатии. Вот и теперь митрополит Алексей — верный хранитель заветов Ивана Калиты — решил воздействовать на нижегородского мятежника своим авторитетом главы Русской церкви. Не желая лично ехать в Нижний Новгород ради этой истории, митрополит отправил к мятежнику своих порученцев — архимандритов Герасима и Павла (43, 74). Но их убеждения не произвели на Бориса никакого впечатления.
На случай отказа посланные митрополитом иерархи имели особые полномочия. Они запретили совершать богослужение во всех городских и монастырских церквах Нижнего Новгорода. По существу, весь город был отлучен от церкви за несговорчивость своего правителя. В истории католической церкви такое наказание (интердикт) применялось достаточно часто. На Руси оно было редким, хотя в принципе известным делом. В 1329 году угрозой интердикта
Безусловно, интердикт был мощным оружием. Священники переставали крестить и соборовать, венчать и причащать прихожан. Смерть взрослого человека без исповеди и причастия, а младенца — без крещения означала прямую дорогу в ад.
Князь Борис, оказавшись виновником столь серьезного бедствия, вынужден был пойти на уступки. Он согласился послать в Москву для переговоров своих бояр.
Этот первый шаг на пути к примирению был сведен на нет диким поступком Василия Кирдяпы. Ослепленный ненавистью к нижегородским боярам, которые изменили его отцу и подвергли унижению его самого (заставив стоять перед закрытыми городскими воротами), буйный юноша не думал ни о чем, кроме мести. Подкараулив нижегородское боярское посольство где-то на полпути в Москву (скорее всего — на остановке в придорожном постоялом дворе), он «в нощь» (то есть как истинный разбойник) напал на них и захватил в плен. Лишь один боярин по имени Василий Олексич сумел вырваться и бежать в Москву.
Летописец не сообщает о реакции Москвы на действия суздальского княжича. Заметим, что такого рода беззакония (своего рода «княжеский разбой») были обычным явлением в ту пору. Всякий почтенный человек, пускавшийся в далекий путь, должен был прежде всего позаботиться о своей безопасности и заручиться гарантиями от местных правителей. Нижегородские бояре были, конечно, не дети и знали правила игры. Но они не учли одного: охранные грамоты от Дмитрия Суздальского (которыми они, безусловно, располагали) не могли остановить его буйного старшего сына, давно уже вышедшего из подчинения отцовской воле. Едва ли Василий Кирдяпа этим набегом осуществлял какую-то замысловатую политическую интригу. Скорее всё было гораздо проще. Поиздержавшийся в Орде молодой княжич решил немного подзаработать, отпуская пленных бояр на свободу за немалый выкуп…
В этом отношении очень интересна загадочная концовка летописного рассказа о захвате бояр. Добравшись до Москвы, спасшийся боярин «тамо урядися» (43, 74). Смысл этого многозначного слова в данном контексте — «устроил свои дела». Но в чем состояли его «дела» и как они были «устроены» — еще одна «тайна выцветших строк».
Как бы там ни было, но очевидным итогом этого налета был крах первой миротворческой инициативы митрополита Алексея. Князь Борис в Москву на митрополичий суд с братом не поехал, а посланное им боярское посольство было захвачено Василием Кирдяпой. Единственному добравшемуся до Москвы нижегородскому боярину оставалось только благодарить Бога и своего быстрого коня.
Посох преподобного Сергия
В Троице-Сергиевой лавре среди самых дорогих реликвий хранится посох основателя монастыря преподобного Сергия Радонежского. Это обычный посошок странника, вырезанный из легкого черемухового дерева и увенчанный рукояткой в виде буквы «Т». Известно, что преподобный Сергий никогда не садился на коня, считая это признаком власти и гордости. Все свои многочисленные походы по Русской земле он совершал пешком, с незатейливым посохом.
Обычным маршрутом святого был поход из монастыря в Москву, где ему приходилось улаживать дела своей обители, а позднее — выступать в роли духовного отца Дмитрия Донского. Но помимо этих привычных 70-верстных походов преподобный Сергий совершал и более далекие путешествия — в Ростов Великий, Серпухов, Рязань, Тверь, Переяславль. Самым далеким был поход в Нижний Новгород. Троицкий игумен предпринял его по поручению митрополита Алексея в 1365 году. Но сначала расскажем о предыстории этого похода…