Дмитрий Донской
Шрифт:
Неудача миссии архимандрита Павла и игумена Герасима объяснялась не только упрямством Бориса Городецкого, но и позицией, которую занял местный, суздальский епископ Алексей. Он был поставлен на эту кафедру незадолго до описываемых событий (43, 75). Под его юрисдикцией находился и Нижний Новгород. Митрополит Алексей надеялся, что владыка Алексей станет его верным помощником. Однако вскоре отношения между иерархами испортились, и примерно год спустя митрополит свел своего тёзку с суздальской кафедры (42, 5). Потрясенный этим, опальный иерарх вскоре скончался (43, 78).
Судя по всему, причиной отставки суздальского епископа и была позиция, которую он занял в московско-суздальском и суздальско-нижегородском конфликтах. Сложнее ответить на вопрос: чем именно епископ Алексей разгневал свое московское чиноначалие? Наши скудные источники дают основания лишь для одной гипотезы. Именно владыка Алексей должен был — невзирая на проклятия простонародья и угрозы знати — провести в жизнь митрополичий интердикт, объявленный архимандритом Павлом и игуменом Герасимом. Но доброе пастырское сердце не могло примириться с необходимостью отказать людям в главнейших христианских таинствах. Суздальский владыка не исполнил тяжкое повеление митрополита. Духовенство Нижнего Новгорода продолжало обычное служение. Народных волнений против князя Бориса (которых и добивались москвичи) не произошло. Весь план митрополита Алексея по разрешению династического спора в нужном для Москвы направлении рухнул. Расплачиваться за всё пришлось суздальскому владыке…
Но митрополит Алексей был не из тех, кого побеждает демон уныния. Неудача первого нижегородского посольства заставляла тщательнее продумать второе. От прежнего сценария — официальные представители митрополичьей кафедры, жесткий тон, угроза интердикта — уже нечего было ждать, кроме провала. Но оставался другой путь — путь прямого и, так сказать, «неформального» воздействия на христианскую совесть князя Бориса. Для этого нужен был человек с репутацией святого, человек, слово которого звучало как апостольское поучение.
Напомним, что это была эпоха пробуждения русского монашества после двухвековой спячки. По пыльным русским дорогам бродило тогда немало людей, которых потомки назовут святыми. Но среди этого славного сообщества был лишь один человек, способный не только взять на себя, но и выполнить сложнейшую миротворческую миссию. Звали этого человека — игумен Сергий Радонежский. К нему-то и обратился за помощью митрополит Алексей.
Под 6873 (1365) годом Никоновская летопись после известия об отставке суздальского владыки Алексея сообщает: «В то же время от великого князя Дмитреа Ивановича прииде с Москвы посол преподобный Сергий игумен Радонежский в Новъгород в Нижний ко князю Борису Константиновичу, зовя его на Москву; он же не послуша и на Москву не поиде; преподобный же Сергий игумен по митрополичю слову Алексееву и великого князя Дмитреа Ивановича церкви все затвори» (42, 5).
Вчитываясь в эти скупые строки, можно прочесть нечто и «между строк». Так, примечательно, что Сергий пришел в Нижний Новгород не от митрополита Алексея (престиж которого после первого посольства и неудавшегося интердикта сильно упал в глазах нижегородцев), а от великого князя Дмитрия Московского, имя которого звучало здесь достаточно весомо.
…Не знаем, о чем говорили в уединенной беседе эти два героя своего времени. Вероятно, Сергий с Евангелием в руках призывал Бориса к смирению и братолюбию, убеждал положиться на слово митрополита и смело явиться в Москву на суд с братом перед лицом юного великого князя Дмитрия. Борис чтил «великого старца» — но ехать в Москву не хотел. Искушенный в политических интригах, он понимал, что московские правители могут использовать доверчивость и искренность Сергия в своих интересах. Стоит только Борису явиться в Москву — и дверца клетки захлопнется за ним, как за глупым снегирем.
(Политика — не дело святых. Будущее показало, что Борис имел все основания не слушать преподобного Сергия и не ехать в Москву. Два или три года спустя тверской князь Михаил Александрович явится на суд в Москву, получив гарантии неприкосновенности от митрополита Алексея. Но в Москве он будет схвачен и брошен в темницу.)
Что касается второй части сообщения Никоновской летописи — о том, что Сергий, не договорившись с князем Борисом, «церкви вся затворив» в Нижнем Новгороде, — то эта информация не заслуживает доверия. В нашей биографии преподобного Сергия Радонежского мы подробно останавливаемся на этом сюжете (101, 109).
Возвращаясь из Нижнего Новгорода, преподобный Сергий шел, вероятно, обычной для того времени дорогой: Нижний Новгород — Владимир — Суздаль — Юрьев Польской — Переяславль — Троицкий монастырь. Безусловно, он посетил Суздаль, где князь Дмитрий Константинович с нетерпением ждал исхода переговоров.
Напомним, что это был страшный для Руси 1365 год. «Великий старец» шел пешком через опустошенные чумой деревни, через темные леса и выжженные засухой поля. Воистину, это был самый бесплодный по практическим результатам, но и самый удивительный по героизму и самоотверженности миротворческий поход преподобного Сергия.
Дуумвират
Убедившись в бесплодности попыток «по-хорошему» заставить Бориса вернуться в его удельный Городец или хотя бы явиться на третейский суд в Москву, митрополит Алексей «умыл руки» и предоставил дальнейшее московским воеводам. В Москве и в Суздале начались спешные военные приготовления. Оба Дмитрия понимали, что кампания должна быть скоротечной и победоносной. Для этого требовалось подавляющее численное превосходство. Московский летописец не забывает несколькими штрихами подчеркнуть справедливость действий князя Дмитрия Ивановича, который «послы своя посылал межу их о том деле и вдасть силу старейшему на меншаго брата, князь же Дмитреи Костянтинович еще к тому в своей отчине в Суждали събрав воя многы, в силе тяжце поиде ратию к Новугороду к Нижнему и егда доиде до Бережца и ту срете его брат его молодшии князь Борис съ бояры своими, кланялся и покорялся и прося мира, а княжениа ся съступая» (43, 78).
Село Бережец находилось «на левом берегу Оки, несколько выше устья Клязьмы» (201, 226). Таким образом, Борис встретил московско-суздальское войско на самой границе нижегородских земель и великого княжества Владимирского. Между братьями начались переговоры, итогом которых стало получение Дмитрием Суздальским нижегородского стола. При этом он сохранял за собой и своими сыновьями и суздальский стол. Борис возвращался в свой удельный Городец и, может быть, получал какие-то дополнительные владения в восточных областях Нижегородского княжества (201, 227).
Чем объяснить столь необычное миролюбие князя Бориса, его готовность на уступки старшему брату? Боец по натуре, Борис готов был сражаться и в меньшинстве. Однако стоявшие за его спиной нижегородские бояре, по-купечески рассудительные и дальновидные, понимали, что вторжение московских войск в Нижегородскую землю будет опустошительным. Пользуясь случаем, москвичи не преминут отомстить своему главному на тот момент политическому сопернику — Нижнему Новгороду.
Что касается Дмитрия Суздальского, то он в этой ситуации еще более, чем обычно, не желал войны с Борисом и опустошения своих будущих владений.