Дмитрий Ульянов
Шрифт:
И все же Мишина забрали в контрразведку. Полковник Смирнов допытывался, с какой целью матрос посещает дом номер пять по Новороссийской улице. Мишин ожидал такого вопроса и заранее приготовил ответ. По этому адресу живет его друг Владимир Макаров.
Через несколько дней Мишина отпустили на корабль, но оставили под надзором. Список подозреваемых лиц был сокращен. Выпадал из этого списка и военврач Ульянов. И все же начальник контрразведки продолжал за ним наблюдение. Основание — брат Ленина.
По сообщению осведомителя, Ульянов перед рождеством посетил кофейню, где встретился с художником Владимиром Кирилловичем Яновским. Разговор шел о предполагавшейся
«Дорогая Маняша! — писал Владимир Ильич. — Получил сегодня твое письмо от 14.XI и очень был ему рад. Адрес ты написала нашей старой квартиры. Теперешний адрес: Distelweg. 11.
Насчет того, существует ли здесь бюро для сведений о пленных русских, постараюсь навести справки, а равно и о том пленном, про которого ты спрашиваешь. Может быть, по случаю предстоящих праздников, не сразу это узнаешь, но во всяком случае постараюсь.
Мы живем ничего себе, тихо, мирно в сонном Берне. Хороши здесь библиотеки, и я устроился недурно в смысле пользования книгами. Приятно даже почитать — после периода ежедневной газетной работы. Надя имеет здесь еще педагогическую библиотеку и пишет педагогическую работу.
Писал Анюте насчет того, нельзя ли найти издателя для аграрной книги: я написал бы здесь. Ежелибудет случай, узнай и ты.
Почему ничего не написала о себе, — как здоровье? Имеешь ли заработок? Какой, где, сносный ли? Черкни при случае.
Крепко, крепко жму руку.
Твой В. Ульянов» [37] .
Красным карандашом Смирнов подчеркнул слова: «Мы живем ничего себе, тихо, мирно в сонном Берне» и отдал приказание обыскать квартиру Яновского.
37
В. И. Ленин.Полн. собр. соч., т. 55, с. 356–357.
Сразу же после рождественских праздников в Севастополь приехал Елизаров. На нем была новая казенная шинель чиновника пароходства «Волга». Она плотно облегала его худощавую фигуру. В усах и бороде уже пробивалась седина, на высоком лбу лежали глубокие морщины.
Марк Тимофеевич выложил новости, перечислил приветы и поклоны. Затем сообщил, что власти разрешили ему остановиться в Севастополе только на одни сутки. И еще сказал, что за всеми Ульяновыми усилена слежка.
Из Севастополя в Петроград на Фонтанку, 16, в Департамент полиции, была доставлена срочная депеша. Полковник Смирнов настаивал произвести обыск на квартире художника Яновского. Обыск ничего не дал: письмо Ульянова обнаружено не было. Но, словно в ответ на депешу, Департамент полиции ставил полковника Смирнова в известность, что в ближайшее время Севастополь намеревается посетить царь. К его приезду необходимо очистить крепостной гарнизон от «нежелательных элементов». Что же касается персонально военврача Ульянова, за ним усилить наблюдение и при необходимости подвергнуть аресту.
1916-й. ТОЛЬКО ТРЕВОЖНЫЕ ВЕСТИ
Второй год громыхала война. Широким потоком с Румынского фронта шли санитарные транспорты. Пристань Русского общества пестрела белыми халатами и серыми солдатскими гимнастерками. Близкое дыхание войны ощущалось во всем: и в огромном скоплении раненых, и в постоянном реве гидропланов над севастопольским рейдом, и в свирепости военно-полевых судов…
Приближался день приезда царя. В городе наводили порядок. Нижним чинам запрещалось появляться за пределами казарм. Усилилось патрулирование улиц, прилегающих к вокзалу. Вокзал был наводнен шпиками. Смирнов передал градоначальнику контр-адмиралу Бурлею список подозрительных офицеров, которые, по его мнению, подлежат аресту. Контр-адмирал нашел, как он сам считал, очень простой выход: в целях безопасности императора предложенных флотских чинов отправить в Балаклаву, брата Ленина — в тюрьму.
Лейтенант Лунин, случайно увидевший ордер на арест Ульянова, передал врачу Шведову, что их общий друг в опасности. Шведов тотчас отправился в терапевтическое отделение к Дмитрию Ильичу и предложил ему немедленно «заболеть», иначе не избежать ареста.
Предложение резонное. Единственно, о чем попросил «заболевающий», это передать рабочему Ржанникову пакет с листовками для расклейки по городу в день приезда царя.
В полдень Ульянов «почувствовал себя плохо», и главный врач госпиталя отправил его домой. А на следующий день к дому Дмитрия Ильича подкатил пароконный экипаж. В присутствии офицера контрразведки врач удостоверил, что господин Ульянов действительно нездоров. Непрошеные гости застали Дмитрия Ильича — в постели. Он в самом деле чувствовал себя плохо, у него была высокая температура. Крупозное воспаление легких — таков был диагноз.
Дмитрия Ильича навещали знакомые, приносили новости. Как-то забежала медсестра Носова, с восторгом сообщила, что по городу расклеены листовки. Называются они «О поражении своего правительства».
Царь не стал дожидаться предполагавшегося парада кораблей Черноморского флота и вечером отбыл в Ялту, в свой ливадийский дворец.
Появление в севастопольской крепости листовок с текстом ленинской статьи дорого обошлось начальнику контрразведки. Директор Департамента полиции генерал-майор Климович перевел полковника Смирнова на Балтику с понижением в должности.
Март был на исходе. Дмитрий Ильич «выздоровел», опять приступил к исполнению своих трудных обязанностей. Ждал вестей из Швейцарии. Из Петрограда. Из-подо Львова, где не утихая шли ожесточенные бои. Там в санитарном поезде служила сестрой милосердия Мария Ильинична.
Однажды, заехав по делам в городскую больницу, Дмитрий Ильич лицом к лицу столкнулся с доктором Бирулей. Бируля с фарисейской миной на лице выразил «коллеге» сожаление по поводу смерти… старушки Ульяновой.
Дмитрий Ильич поспешил на городской телеграф. Разыскал телеграмму. Читал — не видел букв. «Мама скончалась».
В конце июня 1916 года здоровье Марии Александровны резко ухудшилось. Врач Штремер, лечивший ее, нашел слабость сердечной мышцы. 5 июля Анна Ильинична послала брату срочную телеграмму. «Мама больна. Без сознания. Приезжай». Но Дмитрий Ильич телеграмму не получил: задержала военная цензура. Ее вручили вместе со второй только через три недели.
С телеграфа Дмитрий Ильич медленно побрел по булыжным севастопольским улочкам. Брел не зная куда. Остановился на Приморском бульваре. За севастопольским рейдом садилось солнце и ослепительно ярко отсвечивало в окнах домов. В скверике под брезентовым навесом гремела медь духового оркестра. Музыканты в бескозырках, разомлевшие от жары и усталости, исполняли что-то из «Травиаты». Дмитрий Ильич закрыл глаза. Вспомнил домик в Симбирске, представил, как мать играла эту мелодию на рояле.