Дмитрий
Шрифт:
– Нет, скверный юноша, ты не должен прикасаться ко мне, ты должен только любоваться мною. Право, нынче есть, на что любоваться, милый Дмитрий, – кокетливо улыбнулась она сквозь слезы.
Дмитрий, получив такое наставление, и впрямь залюбовался ее честными, выразительными, влюбленными глазами, блестящими то ли от радости, то ли от слез, ее бледно-зеленой юбкой, белой рубашкой и красным расшитым лифом, ее миниатюрными ножками в желтых сапожках, ее темными волосами, увенчанными кокошником и заплетенными нитками золотых и серебряных монет, – и чувствовал, что она права.
– Да, Наташа, твоя правда, уж ты больно ты хороша, чтобы разъезжать одной-одинешеньке по округе. Немногие девушки, могут сравниться с тобой, Наташа.
– Что ты знаешь о других девушках? Нечего говорить о них, Дмитрий, – вдруг сказала она, вновь приблизившись к нему. – А где твои красивые красные сапоги и другое платье, и почему ты так одет? Ты не похож на моего казака в этих ужасных старых лохмотьях!
– Да уж, – ответил Дмитрий, – эту одежду нарядной не назовешь, но ты же все равно любишь меня, Наташа, несмотря на ужасные старые лохмотья. А я вот уезжаю.
– Уезжаешь! – почти закричала она, крепко сжимая его руку и бледнея. Да как же это? – И подозрения, до сих пор смутные, в тот же миг заполнили ее сердце.
– Наташа, – неловко начал он, – помнишь, я тебе уже говорил, что, может статься, мне придется уехать. Я говорил тебе, что некто может позвать меня – и вот он позвал, и мне надо ехать.
– Ехать! – сердце Наташи упало, почти остановилось, она на мгновение прильнула к нему, и у нее закружилась голова. – Куда ты едешь? Почему надо ехать? Кто позвал тебя? Что ты там будешь делать?..
– Погоди, не так быстро, я не могу сказать тебе, Наташа, что я собираюсь делать – я и сам едва знаю. Странно это все звучит, но я должен ехать. Я Отрепьеву обещал.
– Так вот оно что! Ах, этот ужасный Отрепьев! Но ведь и мне ты обещал… Не езди с ним, Дмитрий. У него дурной глаз, он плохой человек, он тогда недобро смотрел на меня, – тебя убьют, Дмитрий. Дмитрий, ты сказал, что никогда меня не бросишь! Не уезжай, не оставляй меня – возьми меня с собой, возьми. Я и верхом умею ездить, и стрелять, оденусь, как ты, казаком, конюхом твоим буду. Возьми, возьми, куда хочешь поеду, – говорила она с необычайной быстротой, луч надежды зародился в ее душе.
– Нет, Наташа, нельзя тебе со мной. Эх, знала бы ты только … Никак нельзя – ты мешать будешь…
«Мешать!» – роковое слово. Она сделалась холодна и тверда, как камень. Ее подозрения превратились в уверенность и душили ее.
– Ах! ты устал от меня, вот и все! Мешать… И то верно, буду тебе мешать, – ее грудь вздымалась.
– Не смотри так, Наташа. Ты не понимаешь.
– Да, да, я понимаю. Конечно, я знала, что так будет. Устал ты от меня. Я ж и раньше это чувствовала. Пойду я, домой пора – поздно уже.
– Наташа!
– Прощай! – Она метнулась вон из укрытия и тотчас побежала обратно. – Дай мне взглянуть на тебя, дай мне взглянуть на твое лицо. Ответь мне теперь: ты хочешь уехать? Да! Не говори, не надо! Увижу ли я тебя когда-нибудь снова? Смогу ли я когда-нибудь… – С отчаянием в глазах она бессознательно схватила его за руку. Ее пыл был встречен его холодностью и замешательством, лишь подтвердив ее ужасные подозрения.
Она бросилась прочь, вскочила на лошадь и ускакала.
Дмитрий хотел было пойти за ней, нерешительный и пристыженный, после остановился, провожая ее взглядом, пока она не исчезла в океане травы. Так он стоял довольно долго, рассеянно глядя на ее след в степи. Наконец он глубоко вздохнул, отвязал коня, сел в седло и поскакал в сторону Киева.
V
Лунный свет падает на холодные темные воды Днепра, длинная дрожащая серебристая дорожка танцует на ряби. По ту сторону реки в небо вздымается двойной холм Киева со спящим монастырем – черно-серебряная масса. Глубокая впадина посередине погружена во мрак. То тут, то там одинокая вспышка, скудный луч какого-то полуночного фонаря вглядывается в ночь.
По всему Русскому Иерусалиму красные костры паломников, собравшихся со всех концов Святой Руси, бросают зловещий свет на их движущиеся фигуры или мягко озаряют стоящие или сидящие темные группы на равнине. Слышится низкий гул бесчисленных голосов – слабый, таинственный, неописуемый шум огромного множества. Вверху темно-синий небесный свод и безмолвные, бдительные, вечные, безжалостные звезды.
В одной из таких групп, на самом берегу реки, мерцающий свет костра освещает высокого человека в монашеской рясе, его смуглое лицо измождено не то лишениями, не то излишествами, в его глазах блестит энтузиазм, он очаровал своих слушателей одной из старинных русских легенд.
“И бродил я на рассвете по берегу, и услышал я звук, доносящийся с моря. И посмотрел я в сторону моря и увидел лодку, а на носу и корме сидели гребцы, но их лица были скрыты туманом. А посередине, сияя в пурпурных одеждах, стояли два сына святого Владимира, святые мученики Борис и Глеб. И сказал Борис: “Брат Глеб, вели гребцам поторопиться, ибо мы должны помочь нашему сроднику Александру, сыну Ярослава 8 .”
8
Князь Александр Невский (1221–1263).
– Тогда меня, – сказал финн Пелгусий 9 , – охватили великий страх и трепет. И пока я смотрел, корабль исчез с глаз моих.
Затем, когда Александр услышал его историю, он возрадовался, ибо знал, что Господь и Благословенные Братья были на его стороне. И он напал на язычников, и поразил их острым мечом, и загнал их обратно в Неву, и не осталось ни одного язычника на его земле. Потому его и по сей день называют Невским, героем Невы”.
Оратор сделал паузу, его губы дрожали, все его тело дрожало от волнения. Слушатели молчали, затаив дыхание.
9
Воевода Пелгусий (позднее крещеный в Православие под именем Филипп) – старейшина небольшого племени ижоры, соратник Александра Невского.
– Теперь нету героев, – заметил, наконец, башкир из Тобольска, чье коричневое и грязное лицо, похожее на спелый грецкий орех, выглядывало из гнезда мехов, – перевелись герои с тех пор, как Ермак 10 помер. Он последний был, но он помер, а больше никого нету.
– Нет нынче героев! – воскликнул монах, и его голос сорвался на крик, он вскинул руки и шагнул ближе к огню. – Нет нынче героев – а почему? Почему? Потому что русские забыли своего Бога и утратили род Рюриковичей, потому что у них вместо царя язычник и татарин, который призывает своих татар в святую Русь и отравляет наших царей, который поджигает наши дома и навлекает на людей язвы и голод. Почему у нас голод? Потому что Бог гневается на нас, и поэтому Он посылает Свой голод, чтобы уморить нас до покаяния. Да, это Борис Годунов-татарин, он – проклятие России. Но Господь пошлет избавителя. Да! Говорю вам, настанет день, скоро настанет, когда восстанет избавитель. Мне приснился сон, и Господь говорил со мной:
10
Ермак Тимофеевич (1532–1585) – казачий атаман, исторический завоеватель Сибири для Русского государства.