Днем и ночью хорошая погода (сборник)
Шрифт:
Зельда: Он занимается садоводством не от нечего делать, а потому что он садовник. У него диплом садовника — и золотые руки, как я только что сказала.
Дорис (оторопело): Но… Но я думала, вы лодочник…
Зельда: Может, ты обойдешься без снобизма?
Лоранс и Этьен покатываются со смеху.
Дорис (обиженно): О чем ты? Какой снобизм? Мне совершенно все равно,
Зельда: Ну вот, опять ты! Это бестактно!
Дорис (четко выговаривая слова): Все! Хватит! С меня достаточно!
Этьен: Дорис, дорогая, не надо так нервничать. Зельда просто хотела сказать, что наш «шестой» имеет к тому же склонность к садоводству. Господин Мансар, то есть Поль, поедет с нами в Каренак и станет опекать там и розы, и нашу дорогую Зельду. Вот и все, что тебе хотели объяснить.
Дорис: Хорошо, так бы сразу и сказали.
Этьен: Это было не так просто сделать. Мы же не могли сказать тебе: «Вот господин Мансар, через “а”, который был лодочником в Брабане, а летом поедет садовником с Зельдой в Каренак». Ты все равно ничего не поняла бы. Ну ладно, что, пойдем? (Подталкивает Дорис, Лоранс и Зельду к двери и останавливает проходящего мимо Поля.)Я очень рад, что вы поедете с нами, мсье. Не потому, что вы садовник, а потому, что вы займетесь Зельдой. Возможно, она вам уже говорила, но я хочу сказать сам: мы с женой всегда были большими друзьями. И любой, кто сможет способствовать ее душевному равновесию или счастью, будет мне другом.
Поль: Очень любезно с вашей стороны, что вы так говорите.
Этьен: Я хотел, чтобы вы не испытывали неловкости.
Поль (улыбаясь): Я никогда не испытываю неловкости, тут другое. Но я хочу заверить вас, что сделаю все, чтобы она была счастлива… Что же до ее душевного равновесия, вы же, как и я, отлично знаете, что оно всегда было отменным…
Он выходит, а Этьен несколько мгновений стоит у двери, озадаченно глядя ему вслед.
Действие II
Сцена 1
Большой дом на юго-западе Франции. Смесь роскоши и семейных воспоминаний, смягчающих эту роскошь. Гостиная, сверкающая полированным деревом, за окнами — солнце. Шторы в глубине приспущены, чтобы сохранить в помещении прохладу и полутень. Чувствуется, что снаружи очень жарко. Зельда в халате, насвистывая, ставит в вазу цветы. Входит Лоранс, тоже в халате, и останавливается в дверях.
Лоранс: Зельда, вы уже на ногах? В такую рань? Что случилось?
Зельда:
Лоранс (смеясь): Правда, вы само совершенство. Но скажите честно, что вы делаете в такую рань?
Зельда: А вы, юная дева? Какая бессонница, какое застарелое отрочество привело вас на рассвете в эту гостиную?
Лоранс: Меня разбудил петух. Это тоже напоминает открытку, но это чистая правда: моя комната выходит окнами прямо на курятник, а эта тварь не знает устали.
Зельда: Надо будет свернуть ему шею или поменять вам комнату. А меня разбудил мой садовник, когда отправлялся на свои грядки. Похоже, садоводством можно заниматься только на заре. Мне здорово повезло… Хотите чашечку чая? Там, на подносе.
Лоранс садится и, помешивая ложечкой в чашке, смотрит на Зельду, которая продолжает возиться с букетом.
Эти яблоневые ветки немного густоваты, вам не кажется? И в этом красном пятне я не уверена… (Отступает на шаг.)Ах, а вообще-то мне совершенно все равно. Плевать мне на этот букет! Что изменится, скажите мне, от того, удачно или неудачно я расставлю эти цветы? Интересно, как это женщинам, которые живут, так сказать, нормальной жизнью, удается не спятить окончательно. Чтобы вести домашнее хозяйство, надо быть маньяком, психоманьяком, ненормальным. Вы не находите?
Лоранс: Боюсь, что в этом смысле я до ужаса нормальна. С утра до вечера пребываю в полном беспорядке и сплошных развлечениях. Знаете, Зельда, мне так нравится Каренак, это просто чудесное место!
Зельда: Надо же? Мне очень приятно. Я и сама любила Каренак, когда была маленькая, да и потом тоже. Очень и очень любила.
Лоранс: А почему в прошедшем времени?
Зельда: В прошедшем? И правда. Я уже сама заметила, что после Брабана о многих вещах говорю в прошедшем времени. Но в некоторых случаях я этому рада.
Лоранс: Например?
Зельда: Например, я очень любила кокаин, я очень любила стомиллионные ставки, я очень любила всякую уличную шпану, я очень любила допинг, я имею в виду и людей, и таблетки.
Лоранс: А теперь вы больше не любите всего этого?
Зельда: Нет. Вернее, у меня нет желания проверять, люблю я это или нет, что очень важно для спокойствия бедной Дорис и бедного Этьена. Врачи сделали свое дело: они меня «успокоили». А может, уже возраст сказывается?