Днепровский вал
Шрифт:
— Кто ты есть? Поляк малый. Який знак твой? Орел бялый. Поляк, а не русский! Орел, а не звезда! Помните об этом!
Мальчишки не боялись смерти. Происходящее казалось им приключением, где убивают других, но только не меня. Томек погиб первым, вечером того же дня. В этой войне не было места лихости и геройству, бездушная и безотказная немецкая военная машина перемалывала храбрецов стальными челюстями. Сначала накрывали артиллерийским огнем, затем танки с мотопехотой добивали уцелевших. Томек был убит осколком снаряда, в том бою даже не увидев врага.
Марек погиб на окраине Охоты на следующий день. У повстанцев почти не было артиллерии, чтобы бороться с танками, были лишь бутылки с бензином, кто-то из университета придумал подмешивать еще масло, сахар или клей, чтобы липло к любой поверхности, и еще что-то, чтобы
Зденека командир послал с донесением. И мальчишка старался быстрее выполнить приказ, чтобы не погибли товарищи. Он не знал, что ради этого на войне часто надо затаиться, переждать, ползти, идти в обход. И донесение не было доставлено, потому что двое посланных следом погибли так же. Они были храбры, бойцы Первого повстанческого батальона имени маршала Рыдз-Смиглы — но их не обучили воевать. В отличие от немцев, отведенных на отдых и пополнение после ада Восточного фронта, где неумелые не выживали.
Стефан погиб, когда эсэсовцы входили в Волю. Никто еще не знал, что наскоро сооруженные баррикады поперек улиц легко сметаются артиллерией и совсем не задерживают танки. После придумали сажать целый взвод или отделение метателей бутылок на чердаки и верхние этажи — до поры не выдавая себя и лишь слушая, как внизу движется танк, они одновременно по команде высовывались и бросали свои снаряды. Это оказалось успешным, удалось сжечь десяток танков и бронемашин, но уже на следующий день немцы стали сначала осматривать дома, заглядывая во все квартиры, и убивали на месте всех, кого находили там, и лишь после этого двигали вперед броню, подвалы забрасывали гранатами и выжигали из огнеметов. Или же саперы закладывали взрывчатку под несущие стены, обрушивая весь дом. Все это очень замедляло немецкое продвижение, но повстанцам нечего было ему противопоставить, его нельзя было остановить. И там, где прошли эсэсовцы, уже не было городских кварталов, не было домов и улиц — только земля, заваленная обломками, сожженная огнеметами, одна лишь выжженная земля.
А Варшава еще жила. Пока на окраине истекали кровью спешно набранные батальоны ополчения, по улочкам Старо-Мяста вечерами гуляли с барышнями бравые офицеры и клялись, что завтра Коморовский даст приказ и они погонят поганых швабов, «и вы все после будете вспоминать эти героические дни!». Воинственный вид и разговоры этих парней, увешанных оружием, внушал уверенность: мы не пропустим врага, немцы войдут в Варшаву только по нашим трупам — а потому, прелестная пани, будьте ласковы с солдатом, которого, очень может быть, завтра уже не будет в живых! Пани и паненки, впрочем, тоже часто выглядели как амазонки, в галифе и сапогах, в черных беретах, с бело-красным шарфом на шее, а иногда даже повесив на пояс что-то стреляющее. Горели огни кафе на первых этажах, звучала музыка оркестров. Будто шла какая-то совсем другая война, далеко отсюда, на чужой земле.
— Кто мы и кто они, пан учитель? Может быть, командующий бережет силы для решающего удара? Все мы делаем одно дело — сражаемся за Польшу!
Вацек был самым младшим, его хотели оставить дома. Он умолял, чтобы его взяли — хотя бы подносчиком патронов на передовую. Его убил немецкий снайпер. Все уже знали, что у немцев обычной манерой было подранить кого-то на открытом месте, а затем отстреливать, как в тире, пытающихся помочь. Но мальчик был убит пулей в голову — может быть, подумал учитель, в этом немце шевельнулась жалость или у него самого был сын.
— Это война, пан учитель! Надо продержаться еще немного. Все говорят, что завтра прилетят британцы и спасут Варшаву. И начнется новая, свободная Польша!
Янека схватили эсэсовцы в Мокотуве. Неприметные мальчишки проникали в тыл врага, вели разведку — в первые дни обычные немцы, не эсэс, даже не обращали на них внимания. Кто-то сказал, что у старого аэродрома стоят немецкие танки на ночлег — и мальчики взяли с собой бутылки с горючкой на случай, если удастся подобраться незаметно. Они не могли знать, что немцы из «Викинга» уже имели жестокий опыт встреч с русскими партизанами и диверсантами, на Восточном фронте под Брянском. Здесь, в Варшаве, немцы пойманных бутылкометателей не расстреливали, а привязывали к дереву или столбу и разбивали у ног их же бутылки. Или же, бросив на землю связанными, давили танком. И не говорите о жестокости, унтерменши, — а знаете, как нам гореть заживо в стальной коробке, если бы вы не промахнулись?
— Война, пан учитель! Каждый должен исполнять свой долг!
А по Старо-Мясту гуляли с барышнями веселые и хмельные офицеры — ожидая, когда Коморовский даст приказ. Первые дни немцы методично сравнивали с землей квартал за кварталом, и лишь закончив с одним, переходили к следующему, на прочие же районы снаряды и бомбы падали не так часто. Затем, кажется, десятого, было затишье, и все заговорили, что русские перешли границу, вступили на польскую землю и идут сюда. Вечером на улицах появились патрули из «службы безпеки», всех призывали соблюдать порядок, возле Цитадели расстреляли каких-то: одни говорили, это были немецкие шпионы, другие же это были людовцы. На стенах появились плакаты. На одном усатый комиссар звероподобного вида со звездой на шапке, отвесив Гитлеру пинка, прижимал к стене паненку в белом платье, млеющую от ужаса; на другом огромный мохнатый медведь в русской каске, ступая на задних лапах, волок на аркане толпу каких-то связанных людей, и на дорожном указателе было написано: «в Сибирь»; на третьем была наступающая дикая орда, убивающая без разбору всех на пути, и немцев, и поляков.
Беззаботные военные с улиц куда-то исчезли, зато учитель несколько раз видел марширующие подразделения, причем однажды за ними везли пушки, а затем проехал самый настоящий танк — один из тех двух, которые, как знала вся Варшава, удалось захватить повстанцам. Эти грозные боевые машины даже имели собственные имена: «Костюшко» и «Домбровский». В толпе все говорили, что завтра русские будут здесь, и как было бы хорошо, если бы они с немцами перебили друг друга, и никто не тронул бы Варшаву — «а потому, друже, надлежит нам завтра стоять с винтовкой у ноги, не вступая в бой, но быть готовыми отразить посягательство на нашу свободу!»
Но русские назавтра не пришли. Зато над Варшавой разверзся ад. Если раньше, как было сказано, немцы почти не трогали центр города, то теперь их бомбардировщики заполнили небо, страшнее, чем в тридцать девятом. Они взлетали из Окенце, совсем рядом — северный аэродром, Бабице, был выведен повстанцами из строя. Били прицельно, по самым важным объектам — электростанция, водокачка, телефонная станция, радиоузел. Били по всему городу, высыпали огненный дождь фосфорных бомб и бросали тяжелые фугасы, от которых оседали в пыль многоэтажные дома. Проносились вдоль улиц, стреляя из пулеметов по обезумевшим, бегущим людям. И когда самолеты улетали, пожарные и санитарные машины не могли проехать по улицам, заваленным обломкам, и некуда было везти раненых, потому что госпитали тоже бомбили, и не было смысла тушить пожары, потому что самолеты очень скоро прилетали снова и опять бросали бомбы. Страшно было видеть человека, облитого горящим фосфором, и стену дома, обрушивающуюся на мечущихся внизу людей. Но никто не знал еще, что столбы дыма, поднимающиеся в небо возле Цитадели, страшнее — это горели склады, провизия и топливо, которые никто не озаботился убрать в безопасное место.
Продукты, исчезнувшие из магазинов в первые же дни? Их тащили в свои квартиры — и теперь те, кто остались бездомными, разом потеряли все, и никто не думал их кормить. Зато большую цену приобрели подвалы и погреба. И, конечно же, в выигрыше оказались служившие у повстанцев и получающие паек. Вот только каждый из них думал: «Если меня убьют, кто поддержит мою семью?»
А немцы в тот день не наступали. Стреляли, бомбили — но не наступали вообще. Отчего, стало ясно завтра.
Русские пришли. Только они носили форму СС, украинцы из «Галичины», панически боящиеся Восточного фронта — советские их в плен не брали — зато люто ненавидевшие поляков. Еще дивизия Бронислава Каминского, бывшая армия так называемой «Локотской республики», своими зверствами превзошедшая даже зондеркоманды СС. Еще казаки генерала Краснова. Еще сборище штрафных батальонов из уголовной сволочи всей Европы — этим было обещано, что если не покажут рвения, то все попадут на Восточный фронт, откуда не возвращаются — «вы-то точно сдохнете там все!» Кто пугал варшавян нашествием дикой озверелой орды — так получите! А за Вислой было тихо — те русские, которых ждали, не пришли.