Дневник, 2004 год

Есин Сергей Николаевич

Ни один Дневник, конечно, полным быть не может. Я со своим Дневником в последнее время стал немного буксовать. Это связано с отсутствием сопротивления и внутренней и внешней борьбы. У меня такое ощущение, что я примирился и с этой жизнью, и со своим собственным положением. Но душа требует обострения. Единственное, на что я сейчас по-человечески, для развития собственного характера, могу надеяться — это на уход с ректорского поста. Я предвкушаю мгновенное изменение в отношении ко мне окружающих: кто-то перестанет здороваться, кто-то, наконец, посмотрит с ненавистью… Как это всё интересно! Зеркало недаром изобретено человечеством, но надо иногда вглядываться в зеркало собственных поступков, познавать себя по чужим лицам и чужим взглядам. Многое я не могу писать в Дневнике, а главное — о внутренней жизни: она у меня мелка и недостаточно выражена. Но ведь были же и юношеские озарения и высокие переживания! Куда-то всё это уходит, а текущая и прожитая

жизнь заслоняет всё: и стремление к Вечности, стремление к Богу, и жажду заглянуть в открытое жерло могилы.

Не могу не сказать о целом ряде случившихся событий. Недавно Светлана Лакшина прислала мне три тома сочинений покойного Владимира Яковлевича. Я представляю, какая бездна интересного ожидает меня, сколько тонких соображений, замечаний! Но если бы можно было всё это перечесть! К моему удивлению, в самом конце, в разделе «Вместо предисловия» я увидел свое имя, рядом с пятью-шестью другими именами. Это было устное выступление на одном из Лакшинских чтений в ЦДРИ — такой свободный экспромт, в котором аккуратно поместились и две-три заготовочки.

Не успел посмотреть передачу, которую делал Третьяков, услышал ее уже в Москве, записанную на магнитную плёнку. И как во время записи не понимал две трети из того, что говорили мои партнеры (потому что говорили они на каком-то своеобразном, по-своему научном языке, как бы перебрасывались цитатами), так и сейчас понял лишь слегка, как мелодию, догадавшись о смысле сказанного скорее по вибрации голосов. Я единственный из них говорил по-русски, недаром потом один из партнеров заметил: вот, дескать, Сергей Николаевич, хоть и говорит, что не владеет научным словом, но тем не менее в своем косноязычии открывает нечто провидческое. Я высказал лишь две мысли: первая — все национальные распри кончаются тогда, когда возникает политическое и экономическое благополучие титульной нации; вторая — о соотношении верховной власти (т. е. Путина) с политической элитой крупного капитала и обнищавшим народом. Все это разные течения, идущие в различных направлениях. Но взаимодействие разных слоев может привести к тому, что гидрологи называют гидроударом.

Теперь, собственно, перехожу к сегодняшнему, довольно тяжелому дню. Приехал рано, к половине десятого, сделал массу мелких дел, в том числе поговорил опять с Мамаенко, убедив ее, что ей надо уезжать, нашел деньги. В два часа поехал на экспертный совет. На этот раз что-то в совете изменилось. Все стали требовательнее, нет уже оголтелого желания либерально-театральной новизны. Мы проголосовали лишь за один проект, который я же и рецензировал: за пьесу Вл. Леванова из Тольятти «Воздушный шар братьев Монгольфье». Утром же до совета продиктовал Е.Я. рецензию на нее, так что повторяться не буду. На фоне других предложений эта работа достаточно человечная и ясная.

В шесть часов начали запись передачи по «Культуре», которую ведет Ал. Архангельский. В партнеры мне достался Ясен Николаевич Засурский. Передача приурочена к началу экзаменов в вузы. Говорили о гуманитарном образовании, о запущенности подготовки школьников. Я.Н. хвалил университет, я — Литературный институт и ни в чем старому профессору не спустил, в том числе и то, когда он похвалился своими многочисленными учениками, работающими на центральном телевидении. Тут же я заметил, что теперь буду знать, кто так неграмотно с экрана говорит. Архангельский был вполне лоялен, он даже вспомнил мой старый, еще из юности, рассказ «При свете маленького прожектора», когда-то культовый, но кто из современной молодежи его знает? Вот так скоро уйдет последний читатель, знавший ту литературу, и …

16 июня, среда. Еще в воскресенье вечером, видимо, как-то не так согнулся, а может быть, старость — радикулит разбил меня. Я не могу даже надеть на себя носки, но была назначена встреча с архитектором Еленой Мальчевской по поводу ремонта ограды, и надо было ехать на работу. На встрече был еще представитель фирмы, которая готова сделать нам ограду за три, немыслимых для нас, миллиона. Вскрылись неожиданные подробности — оказывается, реставрацию эту можно сделать частями, а это меняет дело, так как при начатой работе всегда можно попросить деньги и в минкультуры, и у мэра. Видимо, будем проводить новый тендер и базироваться на фирму, предложенную Мальчевской, во всяком случае за те же деньги мы получим качество. Так экономически опасно стало жить!

Писал рецензии на работы студентов, разговаривал с Вишневской, продиктовал Е.Я. предисловие к возобновляемому альманаху «Библиофил». Да, что-то возвращается. Может быть, действительно, жить становится легче.

Долго раздумывал: идти или не идти на объявление результатов конкурса «Российский сюжет — июнь 2004 г.»? Скорее — нет, потому что разбил радикулит, у меня дела, кончается учебный год, грядет кинофестиваль, надо писать роман, делать прививку собаке, красить дачу и проч. и проч. Но главное — навалилась усталость собачья… Но, с другой стороны, я уже давно заметил, что жизнь очень резко меняется, в смысле уровней. Это я по-прежнему думаю, что живу роскошно — трехкомнатная квартира с ложно-старой мебелью карельской березы и огромной библиотекой и т. д. А на самом деле (я сужу по кино и по своим соседям) люди на джипах ездят утром на час играть в большой теннис, прогуливаются с таксами; тем, кто живет в подмосковных коттеджах, по утрам подают для верховой прогулки лошадей, зимой эти люди ездят на снегоходах, выходят на яхтах на Средиземное море, скупили там роскошные виллы. Это я не потому, что завидую: свою судьбу я не променяю ни на какую, потому что считаю свою жизнь сложившейся фантастически и феерически, редко у кого она так складывается, особенно если иметь в виду тот низший социальный слой, из которого я вышел. Но ведь мне, писателю, надо знать и ту, другую жизнь, и если я этой другой жизнью не живу, то хотя бы должен иметь ее в виду. Поэтому я собрался идти на тусовку, проводимую в «Палас-отеле» в зале с символическим для меня названием — «Ломоносов». Помню, как на Франкфуртской книжной ярмарке я участвовал в презентации этой программы, тогда было нас трое, может — пятеро. Я, Таня Набатникова, и вместе мы поддерживали Георгия Урушадзе, очень он был милый и веселый. Еще было одно соображение: ведь кормить должны были по высшему разряду, а я обжора, к тому же исхудавший. Поэтому и начну с еды.

Что касается зала «Ломоносов», то это обычная, скучаная, современная с претенциозностью архитектура. Презентация происходила там же, где кормили, только отодвинули к стене стулья и раскрыли горячие мормиты. Были совершенно великолепные салаты с креветками и всяким иным морским гадом, салаты с тунцом, которые очень люблю. Все мясо пропускаю, да и рыбу, красную и белую, тоже. Мне недавно попалась памятка врача-диетолога: он разрешает эту еду раз в году, на Новый год, включая и селедку. Тут же была вареная красная рыба в зеленом соусе, но главное — была курица в ананасах. В самом конце я, не утерпев, прошелся еще по тортам и салатам. Я знаю: критики, которым попадаются мои Дневники, всегда меня ругают за страницы, посвященные еде, но в наше время — это форма приобщения бедной интеллигенции к жизни и столу богатых. В свое время царь тоже кормил тьму народу. Теперь кормило всех — НТВ, так как весь этот русский сюжет был сделан по его инициативе. Задача была найти какие-то новые сюжеты, другие, нежели с поднадоевшими уже убийцами, бандитами, с примелькавшимися сексуальными ляжками плохих актрис, — это все старые фокусы, это попытка найти идеологию вне социального. Но так ее не найти, еще Белинский писал, что такие вещи нельзя назвать внесоциальными, он считал это самой социальной основой литературы.

Итак, были такие номинации (я по сути, а не так, как они назывались — «серебряный квадрат», «серебряный круг» и т. д.). Любовно-романтический сюжет; любовная мелодрама; психологический сюжет, психологическая драма; детективный сюжет, приключенческий и военный детектив; героико-приключенческий сюжет и военные приключения; события в «горячих точках». И экономический сюжет. И политический триллер. Было еще пять дополнительных премий. Объявили совет экспертов во главе с Мих. Бутовым, автором скучнейшего букеровского романа; объявили жюри во главе с Александром Калягиным. Судя по тому, что туда вошли люди, причастные только кино, можно было предугадать внутренний ход развития конкурса: Дондурей, Квирикадзе, Юрий Коротков (сценарист, писатель, режиссер). Вёл программу какой-то парень и актриса Амалия Мордвинова, которая стала Гольданской. Вела она себя довольно развязно. Церемония проходила на новейший манер, с длинноногими девушками и вскрываемыми конвертами. Называть победителей, пожалуй, не стану, но их было много, много также провинциалов, и молодых, и очень «припожилённых». Кто-то из лауреатов замечательно сказал — и в этом, собственно, смысл всего: их, людей из народа, к публике вытащили практически за уши. Конкурс действительно был большой, чуть ли не 8 тысяч рукописей. Среди лауреатов — два наших выпускника: Толя Курчаткин со своим романом, печатающимся в «Знамени», и еще один парень, окончивший институт вместе с Таней Набатниковой. У Толи теперь точно хватит на очки. Слава Богу, ведь это все-таки 10 тысяч долларов. Там же узнал и об оплате экспертов: один доллар за печатный лист — работа, на которой не разбогатеешь. Это я все к тому, что жизнь меняется. И очень важно от нее не отстать.

Теперь самые последние события. Постоянно идут взрывы в Багдаде. Насколько я понимаю, борьба идет против ставленников американцев, но это, естественно, рикошетит и по своим. Уже прошла волна демонстраций по поводу льгот для пенсионеров и инвалидов, которые, по сути, у них отнимают.

Последнее, маленькое наблюдение несколько недель назад, когда ехал на работу: горит одно из зданий на Крымском валу. Несколько дней я думаю о том, что пожар этот, видимо, был не случаен, ведь здание не реставрируют, а над ним делают надстройку в целый этаж.