Дневник, 2004 год
Шрифт:
Вечером поздно прибыл на электричке Витя с термосом красного летнего борща, который прислала В.С.
3 июля, суббота. Ездили утром за стройматериалами, надо доделывать террасу, которую зимой построил Толик. Купил вагонку, плинтус и раскладку, цены невероятные. Я теперь буду жить со знанием, что два метра тонкой реечки на подоконнике стоят, как килограмм первоклассной свинины. Витя очень терпеливо и аккуратно выправляет окна, я ему, когда надоедает читать или писать, помогаю. Лучше работать пилой, лопатой ли, нежели сидеть над бумагой. Как ни приятно ощущение строительства новой реальности, которая возникла у тебя в мозгах, а ничего труднее и изнурительнее, чем писательский труд, я не знаю. Тем не менее закончил трудную четвертую главу. На горизонте замаячила пятая — это будет большая прогулка по городу, мой любимый жанр. Как бы я ни хотел писать, как большинство писателей, с разговорами и так называемым действием, у меня этого не получается. Я все-таки выработал если не свой стиль, то свой ракурс изображения действительности, свою конструкцию диалога с читателем. А может быть, это вовсе и не конструкция, а просто существует множество
Вечером А. Герасимов рассказывал о пенсионной системе в Америке. Если вы все понимаете, значит, вам мало об этом рассказывают. Я во время передачи вспомнил горячие споры, которые услышал в строительном магазине. Речь шла о проездном билете, о его реальной стоимости. Наша система льгот как-то помогала людям чувствовать себя над гранью бедности, иметь хоть какие-то права. Потом, давайте также отметим, что все, что бы ни делало наше правительство, все, абсолютно все идет во вред народу.
Читаю работы иркутского семинара, прозу. Через иркутский семинар уже прошло двадцать человек. Качество прозы повсеместно повышается, но это все старые правила.
4 июля, воскресенье. Написал большое письмо Илоне Давыдовой, написал также врезку к рассказам и рассказикам Вячеслава Казачкова. Вот на это весь день и ухлопал. Варили грибной, с шампиньонами, суп, плов, борщ съели вчера. Позже, чем обычно, уехали в Москву, смотрел на кассете фильм Скорсезе «Бешеный бык», это черно-белая лента про боксера-чемпиона, про итальянские нравы. Играет Де Ниро, и опять новый характер и формула. Заканчивается все тем, что герой стал владеть баром и клубом. Судьба чемпиона в Америке.
5 июля, понедельник. К десяти приехал на работу, письма, звонки, абитуриенты, внутренне я уже настраиваюсь на новый учебный год, каникулы для меня уже прошли. Утром же объяснял В.Е. по поводу его действий в министерстве, у него ощущения молодца-временщика. Но у меня долговременная программа, по новому зданию и ремонту центрального здания. Положение у нас в институте тяжелое. Провели обследование состояние крыши и второго этажа, результаты безрадостные. Скорее всего, в этом году мы вынуждены будем второй этаж закрыть и устраивать учебу в две смены. Надо менять стропила и перекрытия, ставить металл и бетонные плиты, как в театральном крыле, за десять лет, когда мы последний раз проводили это обследование, здание постарело. Как достать деньги?
К двум часам поехал в министерство вместе с Харловым и Матвеевым по поводу тендера. В.Е., кивающий и поддакивающий мне, тем не менее все время ведет двойную игру. В частности, когда мы уже вышли из министерства, на пороге встретили руководителя фирмы Юрия Ивановича. А накануне я предупреждал В.Е., чтобы всю информацию о наших демаршах держать закрытой. Потом в машине у нас, в присутствии Харлова и шофера Миши, произошел скандал. Почему вы обвиняете меня в воровстве? На что я ответил, почему и на основании чего подозреваю как минимум в халатности. Ведь этот самый Юрий Иванович в устном разговоре выставил цену в один миллион, а на тендер — в три, поэтому мы и не постарались, чтобы участвовали какие-либо другие фирмы. Мог ли не знать этого В.Е., который уже третий или четвертый договор заключает с этой фирмой. Кстати, он тут же заложил, определив, что фирма пришла, будто бы через знакомства С.И.
В министерстве, на первом этаже, где уже стоит рамка металлоискателя, густой запах денег. Встретили нас представители госпредприятия, которое занимается заключением контрактов и проведением тендеров. Один вальяжный молодой мужчина — видимо, чеченец, а второй — армянин. Разговор был почти пустой, но в результате я выяснил, что повторный тендер провести возможно, это одно из условий контракта. Проводя тендер, ребята даже не поинтересовались по-настоящему лицензией: в ней нет основных наших работ по металлу и работ с природным камнем, а лишь возможность быть «генподрядчиком». Значит, все будут заказывать фирмам, которых из тендера отжали. Кстати, мы поиграли там довольно крепко словами. Иногда я прикидывался черпаком, который просит посоветовать ему, слабоумному.
Забежал к Ю.И. Бундину. Он готов посоветовать Киселеву, начальнику департамента, повторить наш тендер. Кстати, интересная подробность: как в свое время, уезжая из кабинета, Сидоров оставил мне массу подписанных ему книг, так, съезжая из своих апартаментов, Михаил Ефимович оставил на полках и мой «Дневник ректора». Видимо, он книгу и не посмотрел. Я подержал книжку в руках, прочел свое посвящение. Уехал из министерства в нервной накрутке, в таком гневе на обман и ложь, на формальное и бездушное решение дел.
В жутком состоянии, щемило сердце, поехал на дачу. Вот так проходит мой отпуск. Единственное утешение — дорога была почти свободная. Приехал, поел и сразу в свое логово на втором этаже.
Когда лег, сразу же схватился за «Воспоминания» Зинаиды Николаевны Пастернак. Об этой женщине я, конечно, читал, но все в намеках, в отдельных высказываниях, в сопоставлениях и подробностях, которые не очень хорошо говорили, стараясь, правда, ничего плохого не говорить. Ушла от мужа, от знаменитого пианиста Генриха Нейгауза, с которым прижила двух сыновей, к другому, к другу мужа, к поэту, какое-то время, мучаясь, конечно, переходила от одного к другому. Все это с поразительной откровенностью, так же как и о том, как в пятнадцать с половиной лет «сошлась» со своим двоюродным братом, который был старше ее лет на двадцать пять. Однако заслуживает эта женщина огромного уважения не только своей откровенностью, но еще и редчайшей самоотверженностью к семье, старой ли, новой, к великому мужу, старому ли, новому. Это надо читать. Одному она доставала для концерта в разоренном городе рояль и перекладывала печи в консерватории, другому ставила клизмы и была сиделкой. Но ведь была еще и женщиной высокого полета в искусстве: с Генрихом Нейгаузом, с которым перед уходом прожила более десяти лет, играла в четыре руки. Сорт женщин, которые умеют выбирать великих мужчин и быть с ними наравне. Удивительные литературные подробности. По привычке выписываю цитаты. Естественно, выписал то, что меня интересовало.
«Когда я познакомилась с Борей, он носил обувь с утолщенной на три сантиметра подошвой на правой ноге» (стр. 141). Как известно, Б.Л. в детстве повредил ногу, и она у него неправильно срослась. Следующая цитата направлена против моих знакомых — писателей и литераторов, желающих во что бы то ни стало стать писателями. Как же они боятся любого физического усилия, они боятся спугнуть свое интеллектуальное воображение. «Он говорил, что поэтическая натура должна любить повседневный быт и что в этом быту всегда можно найти поэтическую прелесть. По его наблюдениям, я это хорошо понимаю, так как могу от рояля перейти к кастрюлям, которые у меня, как он выразился, дышат настоящей поэзией. Он рассказал, что обожает топить печки. На Волхонке у них нет центрального отопления, и он топит всегда сам…» (стр. 43). На ту же тему, как эстетическое шагает рядом с физическим и физиологическим: «он любил, например, запах чистого белья и иногда снимал его с веревки сам» (стр. 43). Теперь пассаж, относящийся непосредственно к Литинституту. Квартира Пастернака находилась на первом этаже, рядом со входом на заочное отделение, слева. «Как ни странно, через две недели дали нам квартиру на Тверском бульваре из двух комнат, со всеми удобствами. Но квартиру надо было чем-то обставить, и Генрих Густавович, опять весьма великодушно, отдал кое-что из мебели. Мы купили какую-то дешевую кровать для себя. Несмотря на бедную обстановку, мы были очень счастливы. При доме был садик, где я гуляла с детьми, а обеды мы брали тут же в литфондовской столовой. Таким образом я обходилась без работницы» (стр. 56). Теперь бытовые подробности, говорящие, что совершенно не обязательно быть графом или помещиком, чтобы стать писателем, но быть человеком дисциплинированным и работящим обязательно. Мелкие вкусовые привычки здесь не в счет. «Ежедневно зимой и летом, когда бы он ни лег спать, он подымался в восемь часов утра. После завтрака шел в кабинет, работал до часу и потом сразу уходил гулять. В полтретьего он занимался водными процедурами, в три часа садился обедать. После обеда спал, хотя врачи запрещали ему это. Спал недолго, минут сорок. Напившись в пять часов крепкого чаю (чаем заведовал и заваривал его он сам), снова садился работать до девяти-десяти часов вечера. Перед сном гулял полтора часа — иногда вместе со мной. Он всегда любил плотно ужинать часов в одиннадцать, несмотря на запреты врачей» (стр. 143). Теперь кое-что вызывающее у меня не свойственную мне зависть. «Он знал три языка — английский, французский и немецкий, но не так блестяще, чтобы не работать над каждым ответным письмом без словаря» (стр. 154). Ужас эпохи, объем и масштаб: «В Переделкине арестовали двадцать пять писателей» (стр. 75). Деталь, демонстрирующая социальный уровень жизни писателей и подробности личностных пристрастий: «Летом 1940 года мы отправили Адика и Стасика в Коктебель в пионерский лагерь для детей писателей, а сами увлеченно занялись посадками на новом участке. Борис с упоением копал землю и трудился на огороде. Работая, он раздевался и, оставшись в одних трусах, загорал на солнце. Перед обедом принимал холодный душ, после обеда отдыхал час и садился за переводы» (стр. 81). А вот Шиллер писал, выпив полбутылки шампанского и поставив ноги в таз с холодной водой. Началась война, эвакуация, Зинаида Николаевна как мать и жена великого писателя в одном лице. «В дорогу не разрешалось брать много вещей, но я захватила Ленины валенки и шубу и завернула в нее Борины письма и рукопись второй части «Охранной грамоты»: они были мне очень дороги, и я боялась, что во время войны они пропадут. Благодаря этому письма и рукопись уцелели» (стр. 86). Теперь эпизоды с «Живаго», к роману и друзья, и интеллигенция относились неоднозначно. «Работа над романом подходила к концу. Боря собирал людей и читал им первую часть. На первом чтении присутствовали Федин, Катаев, Асмусы, Генрих Густавович, Вильмонт, Ивановы, Нина Александровна Табидзе и Чиковани. Все сошлись на том, что роман написан классическим языком. У некоторых это вызвало разочарование» (стр. 138). Но какова объективность любящей жены. «У некоторых это вызвало разочарование»! Теперь очень интересная мысль о коллективе писателей, мне она близка: «…в 1945 году Пастернак рассказывал Исайе Берлину, он говорил еще и о том, что писатели не должны объединяться» (212). Смерть, легенды о подлости и предательстве: «От Литфонда прислали венок с надписью: «Члену Литфонда Б.Л. Пастернаку от товарищей» (стр. 170).
6 июля, вторник. Ночью отвратительно спал, это все переживания вчерашнего дня. Передо мною сидит ситуация, когда героям отступать некуда, но они знают, что я ничего не докажу. Отменять тендер, не отменять, Владимир Ефимович ведет себя, как глупый лис, который залез в курятник. У меня лишь несколько словесных обманов, которые я сейчас, как бы даже в гневе, но обговариваю на публике, затверждаю. Спасает от постоянных мыслей только книга, проснулся в половине шестого и продолжаю читать воспоминания Зинаиды Николаевны Пастернак. Редчайшая книга, которая, кстати, так много и хорошо говорит и о великом поэте. Начал вчера вечером, читал утром до восьми, до девяти снова поспал и потом почти до двенадцати, не отрываясь. Особенность этих воспоминаний в том, что это еще и мое время. Все помню, даже ту знаменитую травлю Пастернака. Помню, как на углу Никитской и улицы Наташи Качуевской, которая снова превратилась в Скарятинский переулок, я на стене, еще мальчиком, читал в «Литгазете» письмо Пастернаку от редакции «Нового мира». Потом на номере этой газеты с этим письмом Юра Космынин отпечатал прекрасный свой графический портрет Б.Л.