Дневник чайного мастера
Шрифт:
Яма была настолько глубокая, что вечернее солнце не доставало до дна, однако это не мешало разглядеть на дне каменную кладку, явно сделанную руками человека, а еще ниже поблескивала вода, словно слеза в глазу земли. Я попыталась прочитать хоть что-нибудь на лицах родителей, и тогда уже второй раз за короткое время они показались мне совсем чужими. Я не знала всего того, что знали они, и не знала, сколько они мне успели рассказать.
Солдат зачерпнул из ямы мутной воды специальной емкостью на телескопической трубе и подал Таро, тот приподнял сетку, окунул палец в воду и облизнул
— Кажется, на ваших землях имеется пригодная для питья вода, — медленно произнес он и пристально посмотрел на отца. — Могу предположить, что вы не знали о ее наличии?
— Если бы я знал, то разве скрыл бы это от вас? — ответил он, не отводя глаз.
— Вы и ваша семья, мастер Кайтио, свободны. Не сомневайтесь, мы будем держать вас в курсе всех последующих действий.
Отец медленно повернулся, собираясь уйти, затем посмотрел на маму, на меня, и тут его лицо переменилось: отец двинулся к Таро прямо по краю ямы. Солдаты попытались ему помешать, но командор жестом приказал им оставаться на месте. Отец подошел к Таро, и так они стояли напротив друг друга, между землей и небом, рядом с разгромленным чайным домиком, — лощеный офицер в синей форме и мой отец с проблесками седины в волосах, одетый в простое льняное одеяние чайного мастера.
— Послушайте, Таро, — сказал отец, — вы верите, что можно владеть всем, что ваша власть простирается повсюду, но есть вещи, которые заковать невозможно! Я еще буду танцевать на вашей могиле. И если не мое тело, то моя душа, освобожденная из телесной клетки, обязательно совершит это.
Таро немного повернул голову и, не отводя взгляда, произнес:
— Я вам так скажу, Кайтио, мы осмотрели здесь все во дворе, и теперь настал черед вашего дома. Рядовые Лиухала и Канто, проводите мастера Кайтио и его семью обратно и приступайте к обыску. Приказываю искать под каждым гвоздем!
Солдаты шагнули к отцу — он не шелохнулся. Мне показалось, что отец вот-вот ударит Таро, но он, посмотрев командору пристально в глаза, повернулся и пошел к дому. Солдаты не отставали. Мама, за все это время не проронившая ни слова, взяла меня за руку, и мы тоже отправились за ними.
Она шла медленно и, когда мы отстали на достаточное расстояние, прошептала:
— Я много раз исследовала участок и знаю, что здесь ничего не найти. Это просто дождевая вода, скопившаяся на дне давным-давно заброшенного колодца.
— Почему бы вам не сказать им об этом?
— Лучше, если они сами догадаются. Они останутся в дураках и уйдут ни с чем. Может быть, кто-нибудь из них даже попросит извинения.
— Только не Таро, — сказала я, вспомнив лицо командора, — этот точно ни в чем не уступит.
— Да уж, — вздохнула мама.
Когда мы вошли в дом, солдаты уже начали сбрасывать книги с полок, выворачивать ящики и вытаскивать их содержимое на улицу. У двери в кухню я увидела сгорбленную фигуру отца: он держался рукой за грудь и тяжело дышал.
— Все хорошо? — спросила мама.
Отец ответил не сразу, затем выпрямился, согнал боль с лица и произнес:
— Ничего страшного. Просто немного запыхался.
Позже я пыталась вспомнить, что сделала мама, пыталась найти в ее голосе или ее движениях подтверждение тому, что это был всего лишь вопрос, без подтекста. Потом я думала наоборот, искала доказательства тому, что она понимала больше и знала, что в тот момент отец в душе начал прощаться с жизнью. Пыталась и не находила никаких знаков, могущих убедить меня в том или другом. Между нами — пропасть, которую мне никогда не преодолеть, пропасть времени, изменений и неизбежных итогов, прошлое, которое останется навсегда таковым. И поскольку эту пропасть невозможно преодолеть, я должна идти по ее краю, должна позволить ей быть частью моей жизни, одной из темных трещин, существование которых невозможно отрицать и которые невозможно осветить.
Мама знала. Мама не знала.
А где же Санья? Она отстала на несколько шагов и не пошла в дом — надо бы ее проводить. Я оставила родителей смотреть, как солдаты переворачивают все вверх дном, и вышла на крыльцо.
Я увидела ее, стоявшую на дорожке в компании со светловолосым офицером, который часто сопровождал Таро и был, вероятно, его адъютантом. О чем они разговаривали, я не слышала, лица Саньи я тоже не видела, но держалась она напряженно. Офицер что-то сказал — Санья явно забеспокоилась, а заметив меня, вздрогнула.
— Мне пора, — сказала Санья то ли мне, то ли военному.
— Передавай своему отцу привет, — ответил тот и пошел к чайному домику.
— Это старый школьный приятель моего отца. Задавал всякие каверзные вопросы.
Когда я сейчас, после всего произошедшего думаю о ней, то этот эпизод встает у меня перед глазами четче всех остальных. Я тщетно пытаюсь воссоздать другие образы, но все равно вижу, как она стоит у ворот, ее черные волосы прилипли ко лбу и щекам — такая худая и угловатая под льняным балахоном. На ее лицо падает резкая тень от сетки, а нас окружает нежный шепот ветвей деревьев и потом медленно уносит ее прочь.
Я не поднимаю руки.
Я не говорю ни слова, чтобы задержать ее.
Я стою и смотрю на плавный танец теней деревьев на ее спине и на руках, стою молча, не двигаясь, и она уходит, не оглядываясь.
Наконец через два дня военные свернули все свое оборудование и уехали. Коротышка в очках зачитал нам официальное постановление: «Обнаруженную воду признать дождевой, скопившейся в заброшенном подземном коллекторе. В ходе обыска ни в доме, ни в саду не выявлено признаков иной системы подачи воды, кроме смонтированного на законных основаниях и имеющего все соответствующие разрешения на эксплуатацию водопровода».
В довершение всего они сломали замок книжного шкафа в гостиной и вытащили оттуда на улицу три дюжины хранившихся в нем дневников предыдущих поколений чайных мастеров. Отец было запротестовал, увидев такое кощунство:
— Вы ничего важного в них не найдете! Это личные дневники нашего рода. Зачем же ломать, если бы вы попросили, я мог бы вам дать ключ от замка.
Солдаты, выносившие дневники, не обратили на его слова ни малейшего внимания.
Они оставили после себя перерытый сад и искореженный чайный домик. Отец обратился к присутствовавшему тут же Таро: