Дневник чайного мастера
Шрифт:
Я брала по отдельности каждый мешочек. Листья чая в первом были темно-зеленые — почти черные — и длинные, у них был немного сладковатый аромат. Во втором — ярко-зеленые листья, связанные в бутончики, — они должны раскрываться в горячей воде. У этих аромат был свежий и легкий — я даже представила, как они развернутся, как раскроется их аромат, если их заварить в воде из источника. В третьем зелень была с оттенком серебра, а листья скручены в форме капель — то, что я искала: аромат тёк — иначе и описать невозможно. В нем соединились тона свежесобранного чая, влажной земли и ветра, обдувающего ветки чайного куста, рождающего
— Этот, — сказала я, протягивая мешочек отцу.
— Сколько? — спросил он у Изельды.
Она назвала стоимость одного ляна, как это принято у торговцев чаем. Услышав цену, я не сомневалась, что отец откажется, однако его лицо осталось невозмутимым, и он назвал меньшую стоимость, предлагая Изельде поторговаться, но она с любопытством посмотрела на него и кивнула головой.
— Мы возьмем пол-ляна. Этого должно хватить для церемонии посвящения, — сказал отец.
Он достал из сумки пустой мешочек, и Изельда отмерила в него нужное количество чая. Еще мы взяли два ляна другого чая — подешевле — для менее праздничных церемоний, потом еще каких-то специй и продуктов, которых не продавали в деревне.
На обратном пути я старалась не смотреть на пустое переднее сиденье солнцекара. Смотрела назад — туда, где остался город, смотрела на уходящую назад пыльную равнину и удаляющуюся тонкую полоску моря на горизонте, сверкающую в лучах вечернего солнца, словно чешуйчатая кожа гигантского дракона.
Отец полностью сосредоточился на подготовке обряда моего посвящения. Он позвал нескольких мужчин из деревни подсобить ему с восстановлением чайного домика и сада. Ян, отец Саньи, тоже вызвался. Он внимательно присматривался к настоящим доскам и дорогому инструменту, заказанным отцом в городе; Ян был рукастым, только ему редко удавалось поработать с хорошим материалом. Отец проводил все время на стройке, а я тем временем прибиралась в доме и собирала поспевший урожай. Наши ягодные кусты и вишневые деревья немного пострадали при обыске, а вот грядка с овощами — та вообще была перерыта солдатами. Хотя кое-что осталось, так что работы хватало: из крыжовника сварить варенье, вишню и сливы засушить на зиму, из подсолнуха и амаранта вытряхнуть семечки, миндаль — собрать, пастернак и морковку — убрать. А еще нужно заказать у пекаря пирог, проверить состояние бутылок, сшить у портного одеяние чайного мастера для меня и каждый день по разу проходить весь ритуал посвящения от начала до конца.
Казалось, отец решил больше не говорить о мамином отъезде. На четвертый день он увидел меня с тряпкой и ведром, открывающей дверь в ее комнату, и сказал:
— Не нужно.
Я посмотрела на него и отвернулась, потому что не хотела видеть его лица.
— Пускай все останется, как есть.
— Если ты так считаешь, — ответила я и подумала, что все не может так оставаться, не может, как бы я или он этого ни хотели. Пыль скапливается вокруг ножек мебели, пауки плетут сети в углах, и книжные страницы желтеют в молчании. Стекло в окнах незаметно стекает вниз, природа за окном меняется каждый день: свет падает под другим углом, ветер треплет ветви деревьев быстрее или медленнее, зелень покидает листву, а по стволам деревьев бегут новые муравьи. Мы не видим, как все это происходит, и если на время отвлечься, то потом уже не признать того, что видел когда-то. Этот дом стал другим после отъезда мамы, и мы оба это знаем.
С дороги мама посылала нам сообщения, окрашенные настроением путешественника, дивящегося увиденному в большом мире.
«Мне никогда раньше не приходилось видеть такого огромного порта, — написала она из Нового Петербурга. — За 15 лет город вырос чрезвычайно. Ах, кого только не встретишь в поезде! Вчера ужинала за одним столом с семьей из пяти человек: они прибыли на корабле из Пиренеев и направляются на Урал. Уверена, что единственная причина, мешающая им выбросить своих беснующихся детей из поезда, это присутствие военных. Думаю о вас. Обнимаю, Л.»
Ты думаешь о нас гораздо меньше, чем мы о тебе. Перед тобой открыт весь мир, в нем нет наших следов, и они никогда не смогут медленно исчезнуть. А здесь только дом, где нет тебя, и мы бережем твои следы, чтобы они сохранились здесь надолго, чтобы ты признала их, когда решишь вернуться. Если вернешься.
В то утро я проснулась рано. Церемониальная одежда чайного мастера висела на плечиках на карнизе перед открытым окном, слегка покачиваясь на ветру. Ее время еще не настало. Накануне отец сообщил, что после завтрака мы сходим в тундру, конечно, за водой для чайной церемонии моего посвящения, но я знала, что речь идет о чем-то другом, иначе зачем я ему понадобилась. Я надела свою обычную одежду и походные башмаки на толстой подошве, позавтракала сваренной отцом пшенной кашей, налила в бутылку воды и положила в карман немного еды. Выходя на улицу, взяла с собой москитную сетку.
Отец разравнивал граблями сад камней. Нанятые им работники успели привести все в должный вид, оставалось совсем немного — сущие мелочи. Лужайка и сад выглядели, как и прежде, если не считать нескольких стершихся волн на песке. Чайный домик пострадал больше всего, часть пола даже пришлось заменить, и теперь разница между старыми и новыми досками бросалась в глаза. Все было в полном порядке и пригодно для церемоний. Глядя на это, я вспомнила слова отца о том, что несовершенство, недостатки и перемены являются частью чайного мастерства, что им следует отдавать должное равно как идеальному и незыблемому.
Отец увидел меня и с восхищением произнес:
— Тебе суждено стать гораздо лучшим мастером чайной церемонии, чем я даже могу себе представить.
Он вышел из сада камней и стер граблями следы за собой. Волны окружили грубые камни, словно молчаливое морское дно.
— Пойдем, нам предстоит длинный день.
Мы пошли в тундру тем же маршрутом, что и в первый раз, когда отец отвел меня к сокровенному источнику. Однако на склоне сопки вдруг повернули в другую сторону, затем прошли еще немного и остановились перед извилистой трещиной с гладкими стенками, на дне которой были камни и песок.
— Как ты думаешь, что это? — спросил он.
Конечно же я знала. Такое мне приходилось видеть и раньше.
— Русло высохшего ручья, — ответила я. — Судя по густым мхам на камнях, там давным-давно уже не течет вода.
— Молодец, умеешь подмечать детали, но ты должна научиться еще кое-чему. Наверное, мне следовало давно рассказать тебе о тайном знании чайного мастера, но традиция такова, что оно переходит от учителя к ученику именно в тот день, когда последний становится мастером чайной церемонии. У источника ты поймешь, что я имею в виду.