Дневник чудотворцев
Шрифт:
– Право, Борис Борисович, – задумался Кваг – Вы полагаете, что сейчас то самое время, когда необходимо старые добрые поношенные сапоги оставить в шкафчике для всякого хлама? Смею, вас огорчить, мой дорогой друг, – вновь улыбка озарила его бледное воздушное лицо – Уже через пару дней наша достопочтеннейшая Академия позволит сколотить одну призамечательнейшую экспедицию на Уральский хребет, которую к величайшему вашему изумлению возглавит никто иной, как лично Фёдор Вильгельмович Кваг – довольный учёный в очередной раз соскочил со своего изъёрзанного места, чтобы выдать низкий поклон слушателям – Это ли не чудно, мой уважаемый?
– Это очень занимательно, – ответил в своей свойственной манере несокрушимого спокойствия Сапожковский, видимо даже ничуть не удивлённый данным фактом – И что же вы намереваетесь там отыскать? Может быть, поведаете?
– Ах, дорогой мой! – не прекращал поэтично двигаться по комнате Кваг – Наш мир требует неминуемого вмешательства в его пристальное изучение! Сколько ещё сокрыто таинств в тех самых местах, где, казалось бы, человеческое существо обошло всё вдоль и поперёк, считая окружение полностью открытой книгой? Сколько ещё придётся провести в кропотливом труде дней и ночей гениальным деятелям, чтобы добиться, наконец, окончания поисков непознанного? Да! Да, друзья мои, мне предстоит возглавить экспедицию, которая в будущем, возможно, положит начало формирования нового взгляда на существующую действительность. И этому точно не будет предела!
– Что же вам удалось отыскать? – поинтересовался Сапожковский, слегка прищурив правый глаз.
– В вечном беге за исследованиями самых удалённых уголков нашей прекрасной Земли, – продолжал эмоциональный учёный – Мы не минуемо теряем ту тонкую ниточку для изучения собственного же родного дома, который постоянно находился рядом и не требовал колоссальных усилий для устанавливания с ним тесного контакта – Фёдор Вильгельмович выдержал некоторую паузу и, наконец, занял своё место – В одном из поисков нам удалось столкнуться с примечательно интересной легендой, которая требует к себе особого внимания. Речь идёт о диких существах имеющих множество разных названий: хозяева леса, лешии, менквы, комполены… В разных местах их называют по-разному. Мне вот привычнее слышать сноманнен. В наших краях, конечно, это определение не популярное, но именно оно мне кажется подходящим. Так вот! Мы найдём это загадочное существо и, наконец, раскроем его таинственную природу – в конце фразы Кваг будто бы поставил точку, показательно сложив руки на груди.
– Что ж, – подытожил Сапожковский, ничуть не смутившись сообщением своего товарища – Одобрение Академией данного предприятия позволяет питать надежды, что возможно мы двигаемся в правильном направлении. Я очень рад за тебя, Фёдор, как твой коллега! Но как твой друг, категорически против, чтобы ты после столь продолжительного своего перерыва вернулся на стезю практического исследователя.
– Что ты, друг мой? – весьма любезно добавил Кваг – Это истинное лекарство для меня! Возможно оно единственное моё спасение!
– Тогда желаю лишь успехов! – проговорил профессор, вновь подняв очередную чашку с чаем, со звоном соприкоснувшись с наполненными чашами компаньонов.
Всё услышанное Пётр впитывал как губка, совершенно не пытаясь вмешиваться в подобные разговоры. Он дивился реакции Сапожковского, который вовсе не отговаривал друга от кампании, представляющей реальную угрозу для здоровья, действительно прислушиваясь к зову его собственного сердца, лишь оставив дружеские наставления. Дивился он и тому, что в поисках самих себя эти старики готовы пойти на самое невообразимое путешествие в их жизни, чтобы попытаться найти то самое недостающее звено, которое навсегда утолит их душевную потребность. Вероятно именно в такое же мероприятие ввязался и сам Пётр, последовав за Сапожковским, но тем оно становилось ещё более к себе манящим, от чего совершенно нельзя отказаться.
Этот день был завершён. Профессор почему-то так и не рассказал своему другу истинное назначение экспедиции, уверяя, что путь их ведёт к Пермскому университету. Возможно, была в этом какая-то выгода, но вряд ли её можно разгадать сейчас. Время покажет. Сегодня был прекрасный день, полный загадок и новых знакомств, Пётр искренне надеялся, что все последующие дни будут подобны этому. С такой мыслью он и закутался под пушистое одеяло на втором этаже самого гостеприимного дома, с душевной лёгкостью вспоминая о покинутом родном крае лесов и рек, доме на Кикиморской горе, дорогих родителях, верных друзьях и своей Аннэт.
«Спокойной ночи…»
Глава третья
Утро следующего дня началось очень скоро. Петру даже показалось, что он успел только моргнуть, как его уже пробуждал Сапожковский, сильно теребя за плечо. Юноша понял, что профессор не хочет терять ни минуты, поэтому требовал особенной быстроты для того чтобы собраться, позавтракать и отправиться в путь. В комнате весьма сильно пахло кошачьим присутствием, чего Пётр не заметил вчера вечером, но на что обратил внимание сам Борис Борисович, сообщив:
– Фёдор обожает кошек. Это его особенная страсть. Обычно в доме происходит кавардак, а эти животные хозяйничают здесь слишком вольготно, но к приезду гостей он тут же производит тщательнейшую уборку, причём по большей части самостоятельно, а кошек отдаёт на попечение в дом своей прислуги, которую весьма добротно содержит, потому-то те не особо и отказываются ему помогать. Кстати, во дворе здесь обычно тоже весьма шумно, поскольку помимо кошачьего помешательства он просто влюблён в человеческие столпотворения, поэтому предоставляет место для торговых рядов и проведения еженедельных ярмарок.
Кваг уже ожидал внизу, приготовив столь же душевный завтрак, как и прошедший ужин. Изрядно подкрепившись, гости очень скоро покинули гостеприимный приют, благодарив хозяина за добро. Запряжённая тройка уже ожидала у порога с всё тем же приветливым, но молчаливым кучером, как и сами пассажиры. Сапожковский попрощался со своим приятелем крепкими объятиями, пожелав успешного завершения дела, на что Кваг отвечал взаимностью, подмигивая своими маленькими глазками и мило улыбаясь, как это было свойственно ему одному. С Петром хозяин также обнялся, не поскупившись на тёплые слова, на что ему оставалось только застенчиво благодарить и повторять «Вам того же». Сцены прощания могли бы продолжаться ещё очень долго, если бы Сапожковский не находился уже внутри экипажа, напоминая своим другу и помощнику, что ими уже пора:
– Фёдор Вильгельмович, обязательно пишите на мой адрес в Вятке! А сейчас отпустите моего студента, нам нужно ехать! Назар, – обратился он к почтальону, которому оставалось только дать команду лошадкам чтобы отправиться – Трогай!
Профессор же, как ни в чём не бывало, взялся за свои любимые записки и карандаш, не обращая никакого внимания на отряхивающегося помощника, который в этот момент едва успел запрыгнуть в кузовок, пробежав пару саженей следом за уезжающим дилижансом. Так путники, под громкое поэтическое «Прощайте, друзья!» старого Квага, покинули Осокино, проезжая мимо всё тех же покосившихся домиков и кривых мшистых заборов. В отдалении вновь показались ещё одни вытянутые по земле сарайчики с высокими трубами, кузницы и водяные мельницы завода на Омутной и нескончаемая вереница горняков-тружеников.