Дневник эфемерной жизни (с иллюстрациями)
Шрифт:
— Ой, как холодно! Этот иней лучше всякого снега! — закрыв рты рукавами, в таком виде стали просить меня, как хозяйку. Мне очень странно было слышать их бормотание.
Десятая луна тоже прошла в постоянной тоске от чувства одиночества.
В одиннадцатую луну было то же самое. Двадцатого числа появился Канэиэ, а потом он не показывался больше двадцати дней. Раза два только были от него письма. И хотя душа моя не успокоилась, я уже устала от мыслей, у меня кончились душевные силы… А тут от Канэиэ принесли удивительно теплое письмо, где в числе прочего было написано: «Четыре дня у меня тянулось религиозное воздержание. Теперь я думаю, что сегодня буду у тебя». Это было в шестнадцатый
Немного погодя все небо вдруг нахмурилось, пошел дождь. Я выглянула наружу и подумала, что вряд ли он рискнет теперь выехать: все вокруг потемнело, казалось, наступает ночь. Дождь лил и лил, и мне казалось, что скорее всего он станет помехой для Канэиэ… И в то же время я вспоминала старые времена, когда такой дождь не мешал ему… Заливаясь слезами, переполненная чувствами, отправила я к нему посыльного, написав стихотворение:
Как жаль,Что ты откажешься приехатьВедь бог Исоноками [58] ,Как меня учили,Так не поступал.И когда я ждала, что посыльный вот-вот прибудет обратно, за южной стеной дома, где ставни были закрыты, кто-то как будто появился. Домашние еще ничего не могли знать, только мне показалось, будто что-то изменилось, и вдруг распахнулась дверь в спальню и вошел Канэиэ. Ливень был в самом разгаре, поэтому звуков было не слышно. Только теперь я услышала громкие голоса:
— Скорее вводи экипаж!
— Хотя ты и сердишься на меня годы и месяцы, — говорил мне между тем Канэиэ, — но за сегодняшний мой приход, я думаю, ты мне должна все простить. Дело в том, что завтра другое направление для меня будет запретным, а послезавтра у меня начинается религиозное воздержание, так что некоторое время я не смогу приходить, — утешал он меня.
Я подумала, что мой посыльный разминулся с ним и испытала облегчение. Ночью дождь не кончился, и Канэиэ вернулся к себе, сказав на прощание:
— Вечером приеду опять.
Поскольку другое направление ему было запрещено, я ожидала, что он выполнит свое обещание, но Канэиэ так и не показался.
«Прошлой ночью у меня были гости, а потом было уже поздно, и я не поехал к тебе, а вместо этого читал сутры. Видимо, ты думаешь обо мне как обычно», — писал он назавтра.
После моего затворничества в горах меня прозвали Амагаэру — Дождевою лягушкой — или по-другому — «Монахиня вернулась», я так отвечала на это письмо: «Уж коли не ко мне, так куда же мог поехать ты еще — то направленье было для тебя запретным...
И богиЛистьев подорожникаНе помогли.Лягушка понадеяласьНа обещанье».При таких обстоятельствах тянулись дни, пока не наступил конец месяца.
Мне говорили, что в ненавистном мне месте Канэиэ бывает каждую ночь, поэтому на душе у меня не было покоя. Так проходило время, и настала пора Изгнания демона [59] . Все вокруг перестали думать о гадком, дурном; люди — дети и взрослые — кругом громко кричали:
— Черти, вон! Черти, вон!
Только я молча смотрела и слушала их. Все выглядело так, будто и в этом году все с удовольствием все это проделывают. Кто-то сказал, что идет сильный снег. Пусть в конце года не останется никаких горьких раздумий — все растают как снег.
Книга третья
Итак, снова наступил Новый год, называется Тэнряку третий [1] . В этом году тоже будут и радости, и горести, думала я, но начался год
Третьего числа отмечали совершеннолетие государя; все шумели. Миновало и седьмое число, была процессия Белых коней [2] , но я неважно себя чувствовала и не пошла на нее.
Канэиэ, который показался у меня только восьмого числа, наутро уехал, сказав на прощание:
— Сейчас удивительно много разных празднеств, за которыми нужно присматривать.
Один человек из его свиты, покуда он некоторое время отдыхал здесь (Канэиэ был у меня), написал стихотворение и передал его моим дамам:
Эта крышка от ведраИз СимоцукэНе годится никуда —Хоть на зеркало похожа,Только ничего не отражает.Дамы положили на эту крышку сакэ [3] и фруктов, а в глиняный сосуд положили записку с ответным стихотворением:
Посмотрите на крышку,Что посылаем Вам,И не отчаивайтесь сразу —Хотите видеть чей-то образ,Так выпейте сакэ.Из-за своего трудного состояния я даже не участвовала в том праздничном переполохе, который устраивали все кругом, и так прошло двадцать седьмое число. Четырнадцатого числа Канэиэ прислал мне свое старое платье и передал: «Это надо переделать». Поскольку он велел сказать мне: «Надеть это я должен в такой-то день», — я и не думала спешить, но когда наутро пришел посыльный и поторопил: «Скорее!» — я передала с ним такое стихотворение:
Боюсь, работа будет долгой.А если станешь надеватьВсе то же платье,Быть может, к нам былое возвратится.Уж лучше отошлю нетронутым шитье!После этого я не написала ему ни строчки, пока не сделала всю работу.
— Сшито неплохо, — заметил Канэиэ, — одно плохо, что делала ты эту работу неохотно.
Я в раздражении послала ему стихотворение:
В волнении шуметьИ торопитьТого, кто стар,Не нужно было —Ни это платье, ни меня.После этого не слышно было, чтобы от Канэиэ прибыл посыльный.
Двадцать третьего числа, когда еще не были подняты шторы, одна из моих дам встала с постели и толчком открыла дверь.
— Оказывается, выпал снег! — воскликнула она, и тут я услышала первую песню камышевки. Однако чувствовала я себя слишком старой и даже не подумала сложить обычное для такого случая стихотворение.
Был посыльный, сказавший, что двадцать пятого Канэиэ назначили старшим советником Я подумала тогда, что для меня это означает еще больше ограничений, и людей, которые подходили ко мне с поздравлениями, я воспринимала, как желающих пошутить, и совсем не испытывала радости. Только наш сын ничего не говорил, но в душе был очень доволен.