Дневник Габриеля
Шрифт:
— А он знал, где я живу?
— Думаю, да.
— Но он не объяснил, зачем я ему, не говорил ли о моей дочери?
— Нет, он ничего мне не объяснил.
— А что случилось после того, как вы уехали от моего дома?
— Он завязал мне глаза, заклеил рот и связал руки. А потом поднес что-то к моему носу и заставил вдохнуть.
— И вы отключились?
Филипп кивнул.
— Думаю, я пролежал в машине долгое время, а потом он затащил меня обратно в квартиру.
— А он не упоминал имена Брим, Суини или Финли?
— Нет.
—
Филипп покачал головой. Я достала из бумажника дочкину фотографию и протянула ему.
— Вы когда-нибудь ее видели?
Он долго-долго рассматривал снимок и уже начал передавать его мне обратно…
— Подождите.
Мое сердце замерло, пока он снова пристально всматривался в снимок.
— По телевизору, на конкурсе красоты. Это она?
Я взяла фотографию и сунула ее обратно в бумажник. Здесь больше ловить нечего.
— Сейчас придет художник, чтобы составить портрет Габриеля. Скажите ему все, что можете, и как можно более подробно, насколько вспомните.
Я встала со стула и пошла к двери.
— Это ваша дочь? — спросил Филипп мне вслед.
Я остановилась и обернулась. Его присутствие практически не чувствовалось в комнате. Да, неправильно, когда человек рождается, чтобы в итоге сидеть обвешанным динамитом, как елка игрушками. После этого жизнь кардинально меняется. И все его грезы о рок-н-ролле, которые он привез с собой через половину земного шара, превратились теперь в слабые воспоминания. У этого человека отняли все, кроме его собственной тени, хотя даже она едва различима. У него были ввалившиеся уставшие глаза, как у привидения.
— Да, — ответила я.
— Он похитил ее?
— Может, и не он, но кто-то похитил.
— Она у вас очень хорошенькая. Мне жаль.
— Если вы вспомните еще что-то, о чем я не спрашивала, куда он ходил, что говорил, все, что угодно, даже мелочи.
Филипп кивнул:
— Он сказал, что скоро все о нем узнают и… будут его бояться.
Я вышла из комнаты для допросов, прислонилась к двери и закрыла глаза на несколько секунд. Когда я их открыла, передо мной стоял Гаррисон.
— Ты все слышал?
Он кивнул.
— Габриель.
— Или он думает, то архангел Божий, выполняющий работу Господа, или же выбрал себе псевдоним по названию гор Сан-Габриел.
— Возможно, тут что-то еще.
— Что?
— На иврите Гавриил значит «крепость Божья», — сказал Гаррисон.
Он несколько секунд смотрел мне в глаза, а потом отвел взгляд, словно извиняясь за свои слова. Я оглядела участок. За каждым столом сидел детектив или офицер полиции и разговаривал по телефону. Гул отдельных голосов перемешивался, казалось, что этот гомон высасывает весь кислород из помещения.
— Пришли художника, — попросила я.
— Он скоро будет.
— А что у нас еще есть?
— Мы проверили одежду, оставленную в квартире, она принадлежит человеку выше ста восьмидесяти пяти сантиметров. На пять или даже семь сантиметров выше Филиппа. Никаких документов нет, как он
— Отпечатки?
— Только частичные, на коробках с одеждой. Но это пока что, осмотр места преступления все еще продолжается. Бомба тоже никаких зацепок не дает. Взрывчатое вещество промышленное, ничего экзотического, отследить практически невозможно. Всю электронику можно купить в обычном хозяйственном магазине. Преступник очень осторожен.
— То есть опять ничего.
— Ну, имя и описание — это уже что-то.
Я покачала головой.
Неважно. Данных на него нигде не будет. Ни фотографий, ни отпечатков пальцев, ни документов из школы, где он учился. И какие бы безумные планы ни вынашивал Габриель, по каким бы то ни было причинам, будь то извращенная вера или политический фанатизм, они покрыты завесой тайны так же, как и его личность.
Я направилась к себе в кабинет, но Гаррисон за мной не пошел, и я встала как вкопанная. Случилось что-то еще. Я почувствовала это так же, как чувствуешь приближение шторма, и похолодела.
— Что?!
Он поморщился.
— Поступил звонок на ваш домашний номер, — сказал Гаррисон.
Внезапно я снова очутилась в коридоре дома Финли, и на меня стремительно летела дверь.
— И? — спросила я одними губами.
— Похитители выдвинули свои требования в обмен на освобождение Лэйси.
Мои колени подкосились. Тяжеленная дверь снова ударила меня по лицу.
10
Голос на пленке был лишен эмоций. Таким тоном можно было бы зачитывать список покупок — не забудьте купить молоко, хлеб, овсяные хлопья, кока-колу, салат латук, — а не требовать выкуп в обмен на мою дочь.
— У нас Лэйси Делилло. У нее маленькая родинка сзади на шее и ее еще одна на лодыжке. Мы хотим получить два миллиона долларов, или вы никогда ее больше не увидите.
Вот так. Я прослушала запись раз десять, и с каждым разом моя девочка ускользала все дальше и дальше.
— Два миллиона долларов, — шептала я, не веря собственным ушам.
Теперь жизнь моей девочки привязана к знаку доллара. Могло бы быть четыре миллиона, десять, сто, это неважно. Какую бы сумму ни потребовали похитители, нет никаких гарантий, что я увижу ее снова.
Прослушав запись, я в шоке обвела взглядом конференц-зал. Гаррисон стоял возле двери. Шеф полиции Пасадены Эд Чавес сидел во главе стола. Он был единственным мужчиной в нашем управлении, который верил в меня, когда верить в женщин-полицейских еще не было модно. Это он вручил мне значок. Он распределил меня в убойный отдел и в итоге назначил начальницей. Он знал Лэйси с рождения и даже считал себя ее крестным отцом. Бывший морской пехотинец, он и командовал нами соответственно. Вы считаетесь с его мнением, потому что по-другому и быть не может. Эду остался год до пенсии, так что он одной ногой уже стоял на своей яхте в бухте острова Каталина.