Дневник горожанки
Шрифт:
Конечно, я не одна в такой ситуации. Имя нам — легион. Государство скинуло на нас свои вечные функции обеспечить пристойную жизнь слабым, старым и больным. Зачем? Есть же дети… Не знаю, как это назвать. Я бы назвала это геноцидом. Геноцидом не против стариков, как таковых, хотя множество воспитанных этой системой врачей за пациентов их не считают…Это геноцид против народа. Государство махнуло на нас с мамой рукой. Мы — не очень юные и не очень здоровые ему не нужны. Вернее я-то пока вроде нужна. Чтобы платить налоги и доплачивать медсестрам и врачам недоплаченную государством зарплату.
Моя мама пережила войну и эвакуацию. Она закончила наш знаменитый
Возникла одна конструктивная мысль. А что, если вместе с обнародованием своих доходов мэры и чиновники размесят рядом говорящие цифры: доход практикующего врача, участкового врача, медсестры, сиделки… Я говорю об официальных цифрах — во сколько государство оценивает труд сестры-сиделки, которая выхаживает вашу старенькую маму после тяжелой операции? А труд хирурга? Я не буду называть эти цифры, мы примерно представляем, какой процент от дохода чиновника составляет эта сумма. Пенсия моей мамы — 9 000 рублей. Говорят, это немало. 20 000 черных рублей мы заплатили за послеоперационный уход, потому что государство платить — отказывается… И это лишь один пример. Мне стыдно жить в такой стране.
2010
Фото Галины Зерниной
Трудности перевода
В конце лета в кафе на Невском сидел грустный турист-американец и смотрел на карту, как на новые ворота. Я попыталась помочь разобраться, где Петропавловка и с чем ее едят. Он обрадовался, заволновался, залопотал на калифорнийском английском. По всему выходило, что Петербург его разочаровал. Во-первых, москиты. Они кусаются. И нигде нет screens — таких специальных экранов на окнах, а есть странные штуки, которые втыкают в розетку. И вопреки сложному устройству десять москитов укусили его за ногу.
Во-вторых, он солнечно улыбается прохожим. «Я устанавливаю контакт глаза в глаза. А они думают, я crazy». В-третьих, остановки в метро объявляют по-русски. Это никуда не годится, тем более что он в метро вообще первый раз в жизни. Он не был в Нью-Йорке. Он не был в Вашингтоне. Однажды выехал из своей деревушки в Сан-Франциско. Зато теперь он в Санкт-Петербурге. И знает пока только название своего района «Весь-олый па — селок». Там живет девушка, которая позвала его в Россию, а теперь исполнительно ходит на работу, бросая его на произвол судьбы. «Жаль, что здесь нет моего грузовика» — тоскует калифорниец. «И океана тоже нет…» На океан он обычно ездит на своем грузовике…
Он здорово меня утомил. «А вы знаете, что в районе Литейного моста, например, течение довольно сильное. А у Летнего сада глубина — метров 18?…» — спрашиваю его. И повествую о затонувших в Неве и заливе кораблях, о Невской губе и Финском заливе, об окне в Европу, о Петре и недавнем перезахоронении в Петропавловской крепости… Он недоверчиво улыбается, потому что не верит. Не верит, что все так сложно и интересно и жаждет родных океанских просторов. Надеюсь, эта жертва любви по Интернету все-таки не пожалеет о лете в России. Но, кажется, он уедет разочарованный. Он ничего не понял. А непонимание рождает страх.
На стажировке в США меня попросили прочитать лекцию 20-летним студентам о современных российских СМИ. Из всех работавших на факультете журналистики этого крупного университета профессоров, только двое выезжали из США дальше Канады. Они для своего вояжа выбрали Великобританию — там им проще общаться. Им не очень интересен мир другого полушария.
А, с другой стороны, кому он интересен в России?
Где ухаживания строго регламентированы — на первом свидании проводить, на втором — поцеловать, на третьем… ну и так далее… Обилие клише в поведении и в языке порождают строгую упорядоченность жизни. С сказать «Дайте мне, пожалуйста, кофе» — нельзя, это грубость. А надо «Добрый день. Я бы хотела чашку кофе…»
Если вы думаете, что все это неважно — ошибаетесь. И тут не подходят оценочные эпитеты. Мы должны просто понимать, а не оценивать друг друга. А кто-то вместо этого с идиотской задорновской улыбкой тянет «Ну, ту-у-пы-ы-е…» Типа, презирает.
Они же видят вечно хмурого Сергея Лаврова, слышат суровые речи президента и, конечно, боятся. Или — опасаются. Нам нужно, чтобы они боялись? На страхе можно построить нормальные отношения?
Это, конечно, сильно нам поможет их понять.
Это здорово им поможет в разгадке тайн российской души.
2010
Фото Владимира Григорьева
Беда России — мастера и отремонтированные ими квартиры
Лето — пора путешествий. В далекие края или… в ближайший магазин стройматериалов. Немногим удается совместить эти удовольствия в рамках одного отпуска. И тем, кому доведется выбрать второе — я искренне сочувствую. Наша борьба за чистоту и цивилизованность среды обитания носит мучительный характер. Привести свое жилище в соответствие европейским стандартам с малыми потерями удается немногим.
В ситуации, когда, покупая новую квартиру, ты оказываешься в недостроенной коробке, или, сдирая обои в старой, вдруг обнаруживаешь огромные щели между стенами и полом, твои страдания могут затянуться. Ремонт по-русски имеет интересную особенность: раз начавшись, он норовит длиться вечно. Выжившие долго приходят в себя, перебирая детали.
Мы с подругой одновременно превратились в прорабов. Она в своей квартире пыталась заменить пол на кухне — и все закончилось полным разгромом с крушением стен и необходимостью покупать новую сантехнику, мебель и стиральную машину. Муж бежал на дачу, холодно заявив, что «с него хватит».
Я же хотела ограничиться скромной косметикой в комнатах и увязла в ней по самые уши.
Давно заметила: наша битва за чистоту и приличный вид жилища — это как битва за урожай со стихией, причем в роли стихии выступают строительные рабочие всех мастей и калибров.