Дневник грабителя
Шрифт:
— А как генерал с той базы отнесся к мордобитию? Неужели ничего не сказал?
— Может, и сказал что-нибудь, только не мне.
— А полиция почему не вмешалась в это дело?
— Я не знаю, Олли, не знаю. Не исключено, что несчастные жертвы и позвонили в полицию, а может, и нет, решили, что все справедливо.
— Да, но генерал-то не мог никак не отреагировать на происшествие. И не мог посчитать, что его бойцов отлупили по справедливости.
— Согласен с тобой, вряд ли он воспринял это как что-то само собой разумеющееся. Но о генерале я ничего не знаю.
— А почему они просто не пристрелили
— Понятия не имею, — говорит Зверь. — Может, не взяли с собой оружия. Я не знаю.
— А я думал, им разрешено носить с собой пушки куда угодно.
— Куда угодно? Да не знаю я, черт возьми! Говорю же: не знаю.
— Ну и ну. — Олли качает головой. — Весь твой рассказ — бред какой-то.
— Возможно, — выпаливает Зверь, поворачиваясь ко мне.
Я улыбаюсь. Олли просто обожает испортить какую-нибудь занятную историю кучей дурацких вопросов, которые, по сути дела, абсолютно не важны. Признаюсь, меня происходящее забавляет. А все потому, что не я рассказал эту байку. Кстати, Олли и на шутки реагирует так же.
Я сменяю тему, чувствуя, что, если я этого не сделаю, Олли спросит, почему Россия проиграла холодную войну.
— А за побои будет отвечать только хозяин?
— Что? А, да. Жених. Все остальные парни смотались из его дома еще до приезда полиции, он даже их имен не назвал.
— Какой благородный!
— Скот! Я лежал на полу и орал, чтобы эти твари остановились, но они продолжали меня дубасить.
Зверь трет лицо рукой в гипсе, возвращаясь мыслями в те кошмарные мгновения. По-видимому, даже вспоминать о них доставляет ему боль.
— Вот уж действительно твари, — говорю я. — Остановить грабителя, не дать ему возможности взять что-то из своих вещей — это я еще понимаю, но чтобы так разукрасить!
— Этот тип утверждает, что действовал в состоянии аффекта, — рассказывает Зверь. — Даже в редакцию местной газеты сходил и заявил, что возмущен моим поступком до глубины души и что непременно доведет дело до суда. Его поддерживает пол-улицы. Ублюдки.
— Но ведь он тоже совершил преступление, — говорю я. — Хочет, чтобы все жили в соответствии с законом, так пусть сначала научится сам не нарушать его.
— В газете он сказал, что не считает себя преступником, а это чушь собачья, ведь его обвиняют в нанесении человеку телесных повреждений, значит, чертов кретин ничем не отличается от настоящего правонарушителя. Это факт. А он в придачу еще и врун.
— Не считает себя преступником! — восклицает Олли. — Можно подумать, в этом есть что-то постыдное!
— Твое намерение украсть вещи этого дегенерата — не оправдание для его поступка, — говорю я. — Если бы, к примеру, я вышел сейчас в сортир, а вернувшись, не обнаружил бы своих сигарет на месте, увидел бы их на столе старика Альберта, я что, имел бы полное право настучать ему по башке? Думаю, нет.
— Ты и в газету не помчался бы с толпой ненормальных, жаждущих сделать из тебя гребаного героя, так ведь? — спрашивает Зверь.
— Само собой. Придурок, что тут говорить. — Я киваю. — Раздул из мухи слона.
— Точно, — соглашается на этот раз Олли. — Все равно как если бы мы постоянно лупили придурков, которые берут с нас деньги за прохождение техосмотра.
— По-моему, немного не из той оперы,
— Почему это?
— Я тоже считаю, что не из той, — поддерживает меня Зверь.
— Ну, не знаю!
Олли с недовольным видом откидывается на спинку стула.
— Как ты думаешь, что ему грозит? Тюряга? — спрашиваю я у Зверя.
— Сомневаюсь. Ты ведь знаешь судей. От них можно ожидать чего угодно. Не сильно удивлюсь, если этому кретину вместо наказания вручат медаль.
— Не говори ерунды. Он получит по заслугам, вот увидишь.
— Надеюсь, черт возьми, я очень на это надеюсь. Все должно быть по справедливости. — Зверь делает большой глоток пива. — Хотя, если ему удастся остаться на воле, тоже неплохо.
— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я.
— Тогда нам с братьями не придется ждать, когда его выпустят, чтобы самим свести с ним счеты.
28
Предельно непорядочно
Хотите узнать, что такое идеальное преступление?
Таких не существует в природе. Идеальное преступление все равно что идеальная женщина — найти их можно только на страницах продаваемых в аэропорту романов или в ночных фантазиях. У вас есть шанс повстречать в жизни некое подобие того и другого, но только подобие.
Тогда вы спросите, что собой представляет это самое подобие идеального преступления.
Я отвечу. Хищение, о котором заявить в полицию как о хищении невозможно. Другими словами, кража краденого. Явление это распространено гораздо шире, чем вы можете себе представить, просто о нем все по той же причине не принято много говорить.
В прошлом году в одной из газет опубликовали статью — вероятно, вы тоже ее читали, — о банде, напавшей на только что ограбивших банк парней. Банда перестреляла бедняг, забрала у них деньги и смылась. Потрясающе! Естественно, с четырьмя парнями посреди тротуара справиться намного легче, чем ограбить прекрасно охраняемый банк. В мире животных (я не имею в виду своего друга Зверя) к подобному способу прибегают нередко. По-моему, я уже приводил пример с львами и антилопами. Таков первый закон природы: постарайся с наименьшей потерей сил заполучить как можно больше.
По крайней мере я так считаю.
Но сам я ни разу в жизни не совершал идеального преступления. Идеальные преступления, равно как и женщины, — не для меня (только не передавайте мои слова Мэл). Большее, на что я обычно решаюсь, так это стянуть что-нибудь у своих приятелей.
Я помню, как говорил, что ничем подобным не занимаюсь, но, черт побери, я ведь не только вор, но еще и жуткий врун, а горбатого, как говорят, исправляет только могила.
И потом, сам я тоже не раз оказывался на месте жертвы. Так, например, совсем недавно, когда мы с Олли заехали после очередного ограбления в кабак пропустить по кружечке пива, какие-то кретины вытащили из моего фургона все награбленное нами добро. Вот почему я могу настолько философски относиться к своему занятию — неоднократно испытывал на собственной шкуре, что такое быть обворованным. Я прекрасно знаю, что ощущения эти не из приятных, но ведь не разражаюсь бесконечными тирадами, не рву и не мечу, не ору на всех перекрестках, что доберусь до обидчиков, верно? А все потому, что я не лицемер.