Дневник метаморфа
Шрифт:
Умелец улыбнулся в пышные седые усы.
— Научи меня всему поскорее! — взмолилась Тенго.
Но удивительный собеседник покачал головой.
— Искрителя учат, едва он встанет на лапы, — возразил он. — Ты до сих пор можица, хоть и взрослая. Можешь, как ребёнок, и не умеешь, как и он. Почему тебя не учили?
— У моего народа больше не родятся искрители, — Тенго опустила нос. — Только яйценосцы и голосистые, изредка — шаман.
— Значит живёте безопасно и сыто, — кивнул Умелец. — Но вот родилась ты.
— Я не была такой, — стыдливо призналась Тенго. — Жила с замужней сестрой,
В следующий же миг Умелец оказался рядом и схватил её за лапу. ТРЫСЬ! Тенго пронзил удар блескавки, её затрясло как кувшинку, которую кромсает ящер. Она попыталась вырвать лапу, но не смогла — прилипла к старику. Перед глазами сами по себе вспыхнули недавние воспоминания — она в садке — КЛЕТКЕ, она в ЛАБО РА ТОРИИ, пиявка, болезнь, Больной Братец, первая кладка, первая искра, гроза, Первоприют. И вдруг всё закончилось — Умелец отпустил её и теперь внимательно рассматривал чёрными глазами в обрамлении седых ресниц, в зрачках плескались искры.
— Нет разницы, как ты родилась, — сказал он. — Ты получила не яд, а лишённых дома Хранителей крови. Раз они создали искрителя, значит так было надо, и понадобишься скоро либо ты сама, либо твои дети. Грядут тяжёлые времена.
— Где брать искру для ракушки-блескавки? — спросила Тенго.
— Здесь, — умелец развёл лапами, указывая на светящиеся ветви. — Выбирай любую, мотай на лапу, бей.
— Ты научишь меня? — с надеждой спросила Тенго.
— На это нет времени, — Умелец вздохнул. — Шаман уже уснул. Слушай Хранителей крови, старайся не обидеть их непочтением, и всё освоишь.
Он вскинул обе лапы. ТРЫСЬ! Гиганской силы блескавка ударила Тенго в грудь, сжигая вибриссы и шерсть. Её отшвырнуло. Дыханье спёрло — не продохнуть, даже сердце на мгновенье остановилось. Тенго сдавленно вскрикнула, хватая воздух ртом, и села на ложе Первошамана, вся распушенная в шар.
— А эфо у наф фо? — с набитым ртом бубнил неподалёку муж.
Она потянулась, пригладила шерсть и сразу проснулась. Роды! Неужели сон продолжался, или это явь такая, удивительнее любого кувшиночного сна?! Они в самом деле были в Первоприюте, как и первый Вечный, спящий в своём сберегательном садке. А ей-то приснилось, что он выбрался наружу и сказал ни о чём не тревожиться, а как следует вздремну-уть, что он поможет Нико, только сперва напугает за плохое поведение и за ВАКЦИНУ-У, потому что её Нико засранец, а засранцев надо у-учить, или они такими останутся навечно. Спорный вопрос, Тенго ничего такого в муже не видела, хвост у Нико всегда был чистым и под хвостом тоже, она сама следила и помогала, когда он с яйцами никак не мог нагнуться, но одно неоспоримо: раз вечный сказал спать — надо ложиться. Она задремала и сразу встретила второго вечного, вот это приключение! Вот бы всех четверых посмотреть! Да только, пока она смотрела, родились дети.
С замирающим сердцем она подбежала к Нико и принялась вылизывать двух лысых детёнышей, которых он носил одного во рту, другую в лапах, самца и самочку, потянулась к ним волной, окутала теплом: всё хорошо! Легонько потрогала носом, чтоб
— Нельзя так делать, — пояснила Тенго мужу, — так очень неправильно делать, но мы сделаем разок, а то времени нету, а пища есть.
Она указала на шишки с жидкостью, где плавали спящие рыбы.
— Это же генетический банк! — воскликнул Нико с негодованием. — И музей пропавших видов!
— Форель точно никуда не делась, мы её разводим!
Тенго решительно коснулась пузыря когтем, и шишка лопнула от блескавки. Большая, живая, свежепойманная рыбина забилась в её лапах. Не раздумывая, Тенго зубами вырвала её мягкое брюхо и стала пережёвывать детям жир.
Нужно было спешить вернуться в их плавучий дом, пока вода не спала и они не остались навечно привязаны к Первоприюту.
Брошенная кувшинка оголодала и соскучилась, но корнями за Первоприют держалась крепко, менялась с ним волной и, судя по птичьим перьям, успела поохотиться. Их возвращению дом обрадовался, потянул к Нико сосало и дружелюбно ощупал.
— Бобик, фу! — ответил муж, повыше поднимая детей.
А потом немало удивил Тенго: уцепился за усики-тычинки вокруг сосала и ткнулся в них мордой.
— Я понял, — пробубнил Нико прямо в тычинки. — Цефалоты — идеальные редуценты, они обладают зачатками телепатии и сами выращивают нужное, главное объяснить ему, что надо…
Пока Тенго вернулась с маленькой хищной губкой (другие в Первоприюте не водились, а если и водились давно, то хищные их подчистую выели, и дальше друг другом питались) — дом вырастил детское ложе с высокими стенками, Тенго отродясь такой странной шишки не видала — с четырьмя углами!
— Кроватка, чтоб не вылезли потом, — пояснил муж и поощрил цефалота какашкой.
Тот засветился от удовольствия и вытолкнул из себя шишку-садок для рыбы. Как здорово у Нико получалось управляться с кувшинкой! Какой домовитый муж ей достался!
Они взяли рыб пожирнее, чтобы детям жевать, и рыб, которых не знали, и тех улиток, что перестали водиться, и других, вообще не виданных. Жидкость для хранения принесли из комнаты Первошамана в лепестке, а новую, такую же, дом сделал сам. Нико подумал о чистоте и захватил небольшую хищную губку. Когда собрались, Тенго распушилась, бросила искру в домашний корень, и тот испуганно сжался, отпуская своего гигантского родича.
— Цефалот отчаливает, йиху-у! — закричал муж и оба весело загудели.
— Прощай, Первоприют! — закричала Тенго, рыбкой прыгая в воду.
Она толкнула дом и тот медленно поплыл в сторону реки, она плыла следом и придавала ему скорости.
— Почему дакнусы не вернутся сюда? — спросил муж, выглядывая сверху между лепестками и приставив руку к глазам, от солнца. — Тут Первошаман, тут ништяков куча. Целый город в цефалоте!
— Есть легенда, что мы вернёмся, — сказала Тенго, изо всех сил работая лапами и хвостом, — перед тем как Мировое яйцо лопнет и мир родится. Тогда повсюду разольётся море, а Первоприют закроется, опустится на дно, и снова всех спасёт.