Дневник начальника следствия из «Матросской Тишины»
Шрифт:
С утра меня подняли и загнали на «сборку», в одиночку: три шага вперед и три назад, настоящие казематы, дышать нечем. Главное для меня сейчас терпение, терпение и еще раз терпение. У следствия задача меня сломить, заставить признать то, что я не совершал, рассчитывают на мой возраст и состояние здоровья, а моя задача – выстоять. У меня есть примеры: Нельсон Мандела, Луис Корвалан были в таком же возрасте в застенке, громкие имена, они боролись за свободу своего народа. Но ведь это ориентир, на кого надо равняться, и потом, я ведь тоже борюсь, но только за свою свободу и за справедливость.
Повезли в суд, там четыре часа
Особенно тяжело, когда тебя ведут. Я преступник! Люди с испугом смотрят на тебя, и ты не можешь объяснить, кто ты и за что ведут. Я опасен для общества. Это я, заслуженный юрист Российской Федерации, полковник юстиции, свыше 30 лет боровшийся с преступностью, не «крышевал», взяток не брал и ничего, кроме болячек, не заработавший. За 30 лет службы получивший выходное пособие в размере 30 тысяч рублей, по тысяче за год. И за первый месяц работы в должности генерального директора охранного предприятия получивший зарплату в 30 тысяч рублей. Вот так государство ценит свои кадры.
Но сейчас для меня главное другое. Кто меня заказал? Ведь им никаких моих показаний не надо. Только признание своей вины, другое их даже не интересует.
Каждый день, находясь в тюрьме, просыпаюсь с одной мыслью: почему это со мной произошло? Наверное, это все-таки наказание, только за что? Ведь всю жизнь стремился к одному – быть честным и порядочным человеком. Видно, этого мало.
10 июля 2010 года (суббота)
Подъем, зарядка, завтрак и целый день читаю все подряд, лишь бы не думать. Да, еще прогулка: целый час в каменном мешке. Обед такой, что кушать не хочется, но есть что-то надо. Настроения писать нет никакого. Хотя бывает и хуже, но реже.
11 июля 2010 года (воскресенье)
Подъем, зарядка. Это обязательно, для поддержания духа и воли. Стараюсь не думать о родных, иначе горло сжимает, и подступают слезы. Жалко себя, жалко их. Ну ладно об этом. С утра все спят, подъем ведь в шесть утра, требуют вставать и заправлять «шконку», а потом опять можешь ложиться. Я же пользуюсь этим временем, никто не мешает, стараюсь все вспомнить, что же произошло?
12 мая 2010 года на мобильник позвонил опер МВД. Звонок не был для меня неожиданностью, я знал, что идет расследование по старому уголовному делу «У Казанской», но полагал, что следствие, тем более Генеральной прокуратуры, сумеет разобраться, кто есть кто. Наивный!
В конце прошлого года ко мне обратился Сергей Новиков, мой заместитель по юридической фирме, с которым я познакомился у Бадри Шенгелии Он сказал, что со мной хочет встретиться Панов. Я отказался, так как Панова не переносил на дух, жулик он, да и только. Через некоторое время Новиков передал мне, что Панов заявил, что если я не встречусь с ним, то он возьмет меня в соучастники. Я опять отказался. И это была моя ошибка, к сожалению, не первая в связи с этим делом. Я хотел по этому поводу обратиться в следствие, но меня отговорили, сказали, что лучше не лезть самому. Когда надо позовут, ты все объяснишь. И это была моя вторая ошибка: никто не позвал и слушать не стал.
Накануне звонка опера я позвонил Сергею и от него узнал, что следствие задержало Алексея Косенко и решается вопрос о его аресте. Поэтому я уже ждал вызова.
Опер
Когда приехали на Мойку, где размещалась бригада следователей, меня завели в комнату, следом зашел, как я потом узнал, руководитель бригады Пипченков. Он грозным тоном спросил у оперов: «Кто это?» – и, услышав мою фамилию, изрек: «Задержать и арестовать». Затем, гордый и страшно довольный собой, своим величием и властью, данной ему над людьми, удалился.
Я сразу понял, что никакого выяснения моей роли в совершении преступления не будет, все уже решено и определено. Пытался выяснить у оперов, чего они хотят. В ответ я слышу: «Признание своей вины и только признание». Я заявляю им: «О каком признании может идти речь, если они даже не знают, какое отношение я имею к этому делу». Никто слушать не захотел. Далее появился следователь, «шестерка», который даже не знал обстоятельств совершения преступления. На мой вопрос «Как же вы будете допрашивать, если не знаете обстоятельств совершения преступления?» он ответил: «Что скажете, то я и запишу». Видно, что-то новое в тактике следствия появилось.
По моей просьбе вызвали в качестве адвоката Горшкова Вадима и, как только он приехал, записали мой допрос в качестве подозреваемого. Я не пишу «допросили», потому что следователь был, как баран: что скажешь, то и запишет. Без всякого понятия. После допроса повезли опера меня в ИВС на Каляева. По дороге опять убеждали меня, что могут отпустить, если я признаю свою вину. Это я, бывший начальник следствия, у которого таких следаков было 120 человек, должен признаться в преступлении, которого не совершал. Бред, да и только.
И вот я в камере-одиночке. Держусь из последних сил, хоть головой об стену бейся, все бесполезно. Что делать? Признать свою вину? Но при этой мысли меня такая злость захлестывала, что все остальное отступало. Если бы я действительно был причастен, я бы согласился. Но преступление было совершено за моей спиной, и я даже не знал и не допускал, что Шенгелия может его совершить. Ведь мы с ним только юридическую фирму открыли, зачем же было так подставлять ее.
И опять я прокручиваю события пятилетней давности.
В то время я работал четвертый год генеральным директором охранного предприятия, принадлежащего иностранной фирме. Хозяева фирмы менялись, перепродавая фирму друг другу, но деньги вкладывать в свое развитие никто не хотел, а прибыль требовали, причем постоянно, клиентов мы должны были искать сами. Такая постановка вопроса стала меня нервировать. Надо было искать что-то другое.
Решили вместе с Сергеем Корякиным организовать свое охранное предприятие, что и сделали. Некоторых клиентов дал Сергей, некоторых я. Предприятие прибыли не приносило, но и дополнительных затрат не требовало, само себя окупало. Так и жили.