Дневник начальника следствия из «Матросской Тишины»
Шрифт:
Тут вообще интересно поставлено: хочешь иголку, нитки, ножницы – пиши заявление. Без заявления не выдают. Есть какие-то просьбы – пиши заявление. Естественно, заявления нигде не регистрируются, и никто на них не отвечает, а если не напишешь, и слушать не будут. Жалуешься на здоровье – пиши заявление. Все заявления рассматривает «прокурор Корзинкин», ответа только не дает.
Вернемся к воспоминаниям. Приблизительно через месяц, как я попал в изолятор, меня вызвали в санчасть по моим жалобам на состояние здоровья, обследовали и предложили лечь в больницу, но я отказался. У меня должно было состояться судебное заседание по моей кассационной жалобе на арест, и я рассчитывал, что выпустят, ведь прошло пять лет с момента совершения преступления, я не скрывался, не мешал им расследовать, связь с преступниками не поддерживал. Наивный!
Я все думаю, наверное, трудно им, вот так принимать решения, заведомо зная, что судишь невиновного, спать не можешь, хотя вряд ли. Человек ко всему привыкает: и убивать по заказу, и сажать по заказу. В общем, не выпустили меня, и тут мне сообщили, что хотят нас отправить в Москву. Я, честно говоря, не понял, зачем. Ведь вся бригада работает в Питере, потерпевшая – в Питере, все свидетели – в Питере, зачем отправлять? А потом ездить в Москву, везти туда свидетелей, отправлять следователей. Только потом до меня дошло. Это чтобы мы не обращались в судебные инстанции Питера, боялись, что освободят. Да и там запугать будет легче, родные далеко, и связи никакой. В Питере я мог пользоваться интернет-почтой, родные знали, что у меня все в порядке, и мне сообщали, что у них происходит. Я хоть не волновался. Не то что в Москве. Тут и письма не пропускают вовремя, с передачами задерживают, психологически давят изоляцией.
В один из дней сообщили, что с вещами на выход. Ночь продержали «на сборке», утром пришел конвой из оперов, и нас пятерых посадили в автозаки и повезли в аэропорт. Там по одному, в наручниках, скрутив голову вниз, повели в самолет.
Мне все хотели голову вниз опустить, я категорически отказался, у меня ведь шейный остеохондроз, я мог сознание потерять. Опера покрутились, но потом успокоились. Нас усадили на места, и только потом запустили остальных пассажиров в самолет. Люди с испугом смотрели: «бандитов везут», а я думал: «За что? Денег государственных не жалко?»
В Москве в аэропорту нас уже ждали, опять – в автозак, и повезли: троих в «Матросскую тишину», а двоих – в соседнюю, 99/1. Вот так я оказался здесь. Поместили меня как особо опасного в спецблок, камеру специально выделили. Уважают! Не пойму только за что.
Целый день играем в домино и читаем. Хорошо, хоть библиотека есть. Мысли все время на «воле». Как там Белла, как дети? Очень сложно в таком возрасте переносить несправедливость. В любом возрасте плохо, но в моем особенно. Только воспоминания успокаивают и то, что я не первый и не последний, надо держаться. Раз выпала такая судьба, я должен все выдержать, это испытание силы и воли. Ведь раньше было еще хуже, в России все время стараются пропустить как можно больше людей через лагеря. Я не единственный. Перечитываю Солженицына, журналиста Г. Пасько, книги людей, прошедших тюрьмы и лагеря, таких много, к сожалению, очень много, и количество их не уменьшается.
16 июля 2010 года (пятница)
Подъем. Зарядка. Очень жарко. Передают, что в городе до 35 градусов. У меня в «хате» дышать вообще нечем, да и на прогулке не легче, как в парилке. Да и там-то всего час. Хорошо хоть вода есть, обливаемся целый день. Книги и домино, лишь бы с ума не сойти. Врач меня так и не вызвал, сегодня буду выяснять, когда он должен прийти. Так мне придется провести время до середины августа. Мурвалов сказал адвокату, что планирует проведение очных ставок в августе. Берут на измор, но, по-моему, им просто наплевать на человека и его судьбу. Я представил себя на его месте. С учетом всех показаний давно бы приехал, хотя бы переговорить с обвиняемым и постараться понять его позицию. Но, видно, другие времена, другие следователи. Правда по делу их не интересует. Действительно, они просто стали «опричниками».
17 июля 2010 года (суббота)
Подъем. Зарядка. И так день за днем. Тяжело проходит день, очень жарко. Температура выше обычного на пять-шесть градусов. В камере духотища. Хорошо еще, что нас только двое, хотя она рассчитана на четверых, и есть душ. Вентиляторов не выдают, а купить и передать мне здесь некому. Хотя бы можем мыться по несколько раз в день. Сижу уже третий месяц, а со стороны следствия нет даже попытки встретиться. Хотя при аресте Мурвалов обещал приехать и поговорить обо всем. Затем передал через адвоката, что ехать ему незачем, так как приезжал опер, и я свою позицию не изменил.
Я понимаю, что в какой-то начальный момент опер может ввести следователя в заблуждение относительно участия каждого. Они готовят первичные материалы. Это видно по справке, которую они подготовили для суда при аресте. Полнейшая фальсификация. Я представлен там чуть ли не главным консультантом «Васи Брянского», человека, которого я в жизни никогда не видел, и перечислены все фирмы, где я когда-то работал или был соучредителем, при этом, как мои собственные. Им-то что, ведь информацию никто проверять не будет. Но со временем следователь ведь обязан проверить, что ему подсунули, тем более, если обвиняемый не признает свой вины. Можно поднять, в конце концов, оперативное дело пятилетней давности по группе «Шенгелия», там все расписано, кто есть кто. Но у них нет желания разбираться, что подсовывают, то и глотают. А может, это заказ? И все подстроено, поэтому и не хотят разбираться. Вот в чем вопрос…
Ладно, надо заняться чем-то серьезным, а то можно так сидеть и думать все время только о деле. Начну все-таки писать рассказы. Белла меня все время подбивала писать о работе милиции. Здесь делать нечего, мысли бродят все время и заводят, куда не надо. Буду направлять их в нужное русло. Правда, я не чувствую себя писателем, ну и ладно. Внуки и внучки, может, прочтут, каким был их дед, и то хорошо. В общем, начну писать рассказы о милиции, день за днем. Начну с того, как я попал в милицию, и называться рассказ будет «Милиционер».
18 июля 2010 года (воскресенье)
Подъем. Зарядка. Ставлю для себя это законом. Иначе развалюсь. Целый день валяешься на «шконке», так называется теперь койка. (Надо привыкать к блатному жаргону, раз уж в тюрьму попал). Сама по себе «шконка» представляет собой металлическую кровать, чаще всего двойную, я имею в виду двухъярусную. Вместо основы, где обычно находится панцирная сетка, расположены металлические полосы, причем расстояние между ними около 25—30 сантиметров, в виде квадратов или прямоугольников. Матрасы тонкие, и когда ложишься, то, если толстый, части тела проваливаются в эти дырки, а если худой, то лежишь на костях. И в том, и в другом случае очень неудобно, приходится пристраиваться на какой-либо одной полосе. Первое время было трудно спать, но потом ребята научили: дырки перевязываешь веревками, которые делаешь из старых простыней, и вроде ничего. Одна проблема только: веревок не должно быть в камере, могут повеситься, поэтому их забирают. Коридорные понимают, что спать очень плохо на таких койках, но делают вид, что не знают, а некоторые специально обрезают веревки, это им, видно, доставляет удовольствие. Ведь кто захочет повеситься, так и на простыне можно, в чем проблема?
Вот так, приходится приспосабливаться к существованию. Человек такое существо, что может приспособиться к любой окружающей обстановке. Поддерживает только мысль, что раньше, я имею в виду 30-е годы, войну, концлагеря, людям было гораздо тяжелее, и они выживали. У меня по сравнению с ними «курорт», только очень жарко, температура держится около 33—35 градусов, а на солнце, наверное, все 50. Хорошо, что есть вода, обливаюсь каждые полчаса. И так день за днем.
Скоро завтрак. Но тут почему-то завтрака нет, каши не дают, что для меня очень плохо, язва может проявиться. Утром дают только сахарный песок на каждого и все. Приходится что-нибудь придумывать. Надо попросить, чтобы прислали побольше быстрых каш, будет хоть завтрак. Выдача сахара в семь утра, между 13 и 14 часами – обед. Тут уж как повезет. Впечатление такое, что повар работал в колхозе, где готовил пойло для свиней. Суп – это где все продукты сброшены в кучу и сварены. На второе – каши с водой и мясом. Мясо, видно, покупают по большому блату, чтобы откат получить. Если картошка, то почему-то порезана как жареная и сварена вместе с мясом или курицей, и много воды в ней. Зачем воды столько? Наверное, как говорится, «если пожиже развести, то на всех хватит». На ужин – опять каша или картошка. Иногда рыбу дают. Что интересно, она кажется копченой и в то же время жареная. Думаю, что повар на соревнованиях по приготовлению пищи определенно бы занял призовое место. Хотел написать первое место, но почему-то стало неудобно. Это уж слишком.