Дневник наркомана
Шрифт:
Утонченные образы, столь неуловимые, и все же столь конкретные, наполнили мой ум воспоминаниями о мечтах детства. С ними я припомнил возможности любви и мира. Все это было мне знакомо, знакомо в самой настойчивой и пленительной форме. Вот что предлагает природа; это чистое и экстатичное блаженство является прирожденным правом человечества. Однако я, вместо того, чтобы довольствоваться им, как оно есть, желал Искусственного Рая, и променял на него реальные небеса. В природе коварно очаровывает даже меланхолия. Я подумал о Китсе, посвятившем ей целую оду, и даже о "Меланхолии, превосходящей все разумное" Джеймса Томсона, которую он обожал и положил свое окровавленное сердце на ее алтарь. Верно сказал Верлен: "Вырази
Но когда химическая субстанция заменяет натуральный стимул, наше отчаяние не пропоет никакой соловей. Даже крик грифа-стервятника не даст представления о нестройном и ужасном хрипе нашего отчаяния. Наши души были разодраны в клочья грязными рыболовными крючками, и их вопли лежали за пределами гаммы обычных мучений человеческой души.
Была ли все еще возможность вернуться? Или мы навсегда лишились права первородства, "за похлебку хуже той, которой давился Исав?"
Царь внимательно наблюдал за нами все время, пока Мейзи пела свою песню. Глаза Лу были полны слез. Они стекали по ее исхудалому, усталому лицу. Она не пыталась их утереть. Не знаю, чувствовала ли она их вовсе. Героин притупляет все физические ощущения, оставляя один едкий зуд, тупую нестерпимую потребность вернуться в бесформенное отупение, которое кажется вершиной благоденствия.
Но и у меня не было желания зарыдать; мне достались горькие и черные угрызения Иуды. Ведь я продал своего учителя, мою настоящую Волю за тридцать кусочков ядовитой меди, вымазанных ртутной слизью. И что я за них купил? — кровавый пустырь, где я мог только повеситься, так чтобы вылезли все мои кишки.
Царь Лестригонов встал из-за пианино с тяжелым вздохом.
— Извините меня за придирчивость, — медленно вымолвил он, — но вы только что испортили себе удовольствие от песни, когда устыдились привести себя в порядок, что можно было сделать, приняв нужный вам героин. Как часто должен я вам напоминать, что ничего не надо стыдиться, а напротив гордиться всем: Вы сами знаете, что подвергались большему риску, когда летали над позициями фрицев. Конечно я не хочу, чтобы вы этим хвастали; но и вы явно не желаете вести себя как школьник, курящий за забором свою первую сигарету. Бога ради, разве вы не видите, что половина опасности этого дела состоит в сопровождающих его секретности и двуличии?
Положим, мы также суетились бы вокруг еды, как вокруг выпивки и половой жизни. Разве вам не ясно, сколько зла это бы незамедлительно повлекло за собой? Вспомните карточки на продукты во время войны.
— Ей-Богу, я никогда об этом не думал, — воскликнул я в ответ, и мой ум поразила сотня полузабытых случайных происшествий.
Ведь и у людей, которые обычно ведут себя как стойкие законопослушные граждане, существуют всевозможные уловки, чтобы увильнуть от правил.
— Разумеется, мы нуждаемся в ограничениях, когда дело касается любви, выпивки и наркотиков. Ведь достаточно ясно, как страшно люди злоупотребили бы своей свободой, если бы им ее дали.
— Мне жаль, но я вынужден с вами не согласиться, — возразил Царь. — И как вы знаете, я имею бесконечные неприятности, не одни, так другие, придерживаясь своих взглядов. Но боюсь, я искренне думаю, что большинство этих неприятностей произрастает прямиком из неестественных условий, созданных попытками регулировать этот процесс. Ну и в любом случае, они влекут за собой настолько вредные для чувства моральной ответственности умонастроения, что я даже подумываю, а может действительно было бы разумным окончательно покончить с пуританскими и елизаветинскими законами. Вмешательство законодательной власти в обычаи людей порождает доносчика, шпиона, фанатика и ловкого симулянта. Возьмем финансы! Мошенничество превратилось в разновидность изящного искусства и повсеместно практикуется способами, которые были бы бесполезны, если бы не было законов, созданных для защиты общественности.
Трудно было принять такую точку зрения. Я с трудом верил, что Царь говорил это серьезно; но все же я мог видеть, как помогает современному криминальному миллионеру витиеватые законы о компаниях. Простому человеку невозможно в них разобраться, поэтому беспринципный тип, вооруженный солидными познаниями в этой сфере, куда быстрее извлечет выгоду из своих неосторожных сограждан, причем гораздо большую, чем в былые дни, когда его деятельность ограничивалась наперстками или обманом на спичках.
— О, Бэзил, — вмешалась Мейзи, — расскажите же нашим друзьям то, что вы говорили давеча про Острова Южного Моря.
Царь весело рассмеялся.
— Отлично, малыш, в самую точку! Я немало странствовал по самым диковинным краям и, как вы знаете, в некоторых все еще действуют табу насчет еды, охоты и рыбной ловли — всевозможных вещей, к которым мы в Англии относимся совсем просто, вследствие чего они не причиняют беспокойства.
Однако там, где человек перед обедом должен подумать о тысяче вещей: что он ест, и как оно было убито, и кто его варил, и так далее до бесконечности, — у него не остается возможности развивать свой ум в более важных направлениях. Табу ответственно за низкий умственный и моральный уровень развития у народов, которые от него страдают больше, чем кто-либо. Аппетит следует удовлетворять простейшим и легчайшим способом. Как только вы начинаете волноваться и думать, что правильно, а что нет, вы занимаете свою голову природе вопреки, и начинаете толковать вкривь и вкось о том, что явно не имеет никакого отношения к еде.
Вспомним Королеву Испании. Ее понесла лошадь, и она лишилась жизни только из-за того, что рядом не оказалось слуги, который, согласно этикету, должен был помочь ей спешиться.
Мы все засмеялись; девушки, кажется, от души, а вот я не без явно болезненного, неуютного предчувствия того, что Царь ступил на опасную почву.
— Что есть современная беллетристика? — вопрошал он. — От Томаса Гарди и Достоевского до поставщиков макулатуры для горничных — это не более чем отчет о сложностях, обусловленных преувеличенным значением сексуального аппетита двух или более двуруких обезьян в их собственных глазах или глазах их соседей. Большая часть неприятностей и так называемых преступлений, связанных с полом, причиняли бы совсем мало вреда, если бы никто не придавал никакого значения тому, что имело, а что не имело места.
На такие доводы, конечно, имелся ответ, но я не знал какой именно. Я чувствовал себя не в своей тарелке. Царь Лестригонов направлял удар своего топора на самый корень древа цивилизации. Это было очевидно.
Должно быть Лу уловила мою мысль. Она процитировала не без сарказма:
O woodman, spare that tree,Touch not a single bough,In youth it sheltered meAnd I'll protect it — yow!Поведение женщин стало эксцентричным после войны. Мне не нравился тон разговора. Я инстинктивно посмотрел на Мейзи Джэкобс, ища поддержки.
Еврейской традиции, которая, в конце концов, является основой так называемой христианской точки зрения, несомненно можно доверять. Однако Мейзи лишь отпарировала несколькими строчками Гейне, показав, что полностью находится на стороне противника.
Царь заметил мое раздражение, и торопливо сменил тему.
— Боюсь, что вам остается только одно, — сказал он мне, — приковать себя к ограде Букингэмского дворца и объявить голодовку до тех пор, пока они не выдадут вам разрешение голосовать раньше и чаще обычного, после чего вы совсем перестанете ходить на голосования. Это еще один пример все той же старой истории. Как бы мало нам ни хотелось иметь какую-нибудь вещь, мы поднимаем вой, узнав, что не можем ее заполучить; и получив ее, мы в тот же момент не хотим на нее смотреть.