Дневник офицера Великой Армии в 1812 году.
Шрифт:
Подле Вязьмы, 3 ноября. Ночь со 2-го на 3 ноября — ночь самая ужасная из всех!
Предупрежденный о приближении неприятеля [24] , вице-король отправил обозы ночью. Мы снимаемся до рассвета и двигаемся по направлению к Вязьме; корпус Понятовского нам предшествует; в восемь часов мы проходим деревню Максимово; Даву следует за нами, но на некотором расстоянии.
Вдруг значительный отряд казаков вылетает на большую дорогу и мгновенно отрезывает нас от корпуса Понятовского; королевская гвардия, находящаяся сегодня в авангарде, немедленно их рассеивает; но в то же время кавалерия неприятельского авангарда атакует левый фланг наших последних колонн и старается отрезать им дорогу.
24
Генерала Милорадовича, желавшего опередить французский арьергард на пути к Вязьме и действительно двинувшегося в эту ночь.
Между тем позади дело обстоит не так благополучно. Даву, который еще не прошел Федоровского, был атакован значительными силами. Вице-король, уведомленный об опасности, которая ему угрожает, заставляет наши колонны отступить, собирает их в отряд и спешно двигает их на помощь маршалу. Понятовский тоже возвращается и занимает позицию перед Вязьмой, влево от дороги. Небольшое количество кавалерии, которым мы еще располагаем, стоит вправо от поляков.
Вице-король, видя, какие силы русские выдвинули против Даву, чтобы отрезать его от нас, продолжает двигать назад свои дивизии до деревни Мясоедово и занимает высоты, стремясь зайти в тыл левому крылу Милорадовича. Артиллерия занимает позиции, и наши стрелки под прикрытием изгороди атакуют неприятельские ряды. В то же время главная часть корпуса Даву начинает действия, чтобы пробить себе дорогу.
Итальянские стрелки постепенно достигают русских центральных батарей и едва не овладевают ими. Подбегают неприятельские канониры и быстро их увозят. Вице-король отправляет тогда колонну пехоты через кусты в левый фланг русских. Вынужденные отражать нападение сзади, атакуемые со всех сторон, эти последние покидают свои позиции на дороге; сообщение между нами и Даву восстановлено.
Тем не менее все единогласно стояли за то, чтобы отойти к Вязьме. В то время как мы намечали этот план действий, канонада русских возобновляется и становится очень оживленной. Мы храбро сопротивляемся, но корпус Даву, деморализованный усталостью и всякого рода лишениями, которые ему приходилось переносить со времени выхода из Малоярославца, уже не держит себя так блестяще, как за все время кампании. Неприятель это замечает, становится отважнее и усиливает артиллерийский огонь. С нашей стороны дурное состояние наших лошадей задерживает движение артиллерии. Убежденный в своем превосходстве, Милорадович делает еще одно сильное нападение, стараясь охватить оба наши крыла. Но итальянские стрелки, баварцы и польские уланы (хотя лошади под уланами и были очень плохи) решительно устремляются навстречу русским и обращают их в бегство.
Наконец, главным образом благодаря нашим кавалеристам, пехота достигает высот, защищающих Вязьму, и располагается на них в следующем порядке:
Итальянская армия, состоящая приблизительно из 13 000 человек, стоит перпендикулярно к почтовой дороге, причем большая часть ее расположена по правую, а меньшая по левую сторону, образуя на левом фланге крюк, чтобы стоять лицом к лицу с казаками, которые нас окружают. Левое крыло Даву, дивизии которого могут выставить всего от 11 000 до 12 000 человек, соединяется с правым крылом итальянской армии. Правое крыло Даву доходит до Нея (приблизительно 6000 человек), который выставил бригаду, чтобы поддержать первый корпус. Таким образом, боевая линия Даву образует очень острый угол с почтовой дорогой. 3500 человек Понятовского и 3000, оставшиеся от 1-го и 3-го кавалерийских корпусов, занимают свои прежние места на второй линии.
Холод увеличивается, истощение солдат, еще ничего не евших, таково, что многие падают в обморок; другие почти не в состоянии нести оружие, но тем не менее желают боя, чтобы согреться, а может быть, надеются найти смерть, которая избавит их от этой долгой агонии. Среди командующих ими офицеров встречаются многие с рукой на перевязке или забинтованной головой. Одни ранены еще под Москвой, другие под Малоярославцем. Все стараются поднять мужество у наиболее отчаявшихся из солдат.
Три французских корпусных командира, войска которых были в деле, стояли на возвышенности около королевской гвардии, вправо от почтовой дороги, и старались на этом пути сосредоточить свои действия; в это самое время русские колонны вдруг начали атаку. Стрельба вспыхнула по всей линии с необыкновенной силой. Наконец, в 5 часов вечера русские, утомленные таким упорным сопротивлением, прекращают атаку, и наши войска продолжают отступление.
Ней составляет арьергард; город в огне, и русский генерал (Чоглоков) входит в него с барабанным боем и развевающимися знаменами. Вязьма разделяет обе армии.
ГЛАВА XIX
Общее расстройство
Близ Вязьмы, 4 ноября. Ней остался на берегу реки. Итальянская армия расположилась лагерем по левой стороне дороги, лицом к неприятелю. Топливо оказалось в изобилии, и мы всю ночь поддерживали громадные костры. Палатка вице-короля была раскинута посреди полка велитов. Они всеми силами старались высказать принцу свою радость, которая, однако, не была искренней и не соответствовала общему настроению. Другие отряды выстроились в порядке движения эшелонами в лесу, который пересекается почтовой дорогой. Всю ночь время от времени слышались пушечные выстрелы. Наконец, в пять часов пополудни, мы покидаем окрестности Вязьмы, чтобы направиться по почтовой дороге, которая ведет в Новоселки. Мы встречаем обоз больных и раненых. Несчастные, лишенные в продолжение нескольких дней всякой помощи, стояли в лесу. Проводники, которые нигде не могут достать корму лошадям, решились, наконец, все бросить.
По пути к Дорогобужу, 5 ноября. В половине второго ночи вице-король нашел нужным, прикрываясь темнотой, сделать отступление и опередить немного русских. Мы идем ощупью по большой дороге, загроможденной повозками и артиллерией. Останавливаемся на каждом шагу. Слабость, как последствие всевозможных лишений, — наша ежедневная пища состоит из небольшой порции жареной конины, — и отсутствие отдыха заставляют нас еще сильнее чувствовать всю суровость погоды. Многие страдают от холода еще больше, чем от голода, и выбывают из строя, чтобы погреться около какого-нибудь большого костра. Но когда настает время уходить, эти несчастные предпочитают попасть лучше в руки неприятеля, чем продолжать свой путь.
Уже совсем рассвело, когда показалась деревня Поляново, близ которой протекает маленькая речка Осьма. Мост, построенный через нее, в неисправности и очень узок. Огромная толпа производит невообразимую толкотню, неслыханный беспорядок. Вице-король старается лично установить порядок при переправе.
Снег показался снова, хотя и не в большом количестве, а холод сделался еще резче.
Сегодня мы располагаемся лагерем в большом селе, в котором осталось теперь только несколько уцелевших домов.
Дорогобуж, 6 ноября. В эту ночь, с 5-го на 6-е, нам пришлось присутствовать при агонии одного из лучших наших товарищей, лейтенанта Бенде. Почти все офицеры велитов старательно ухаживали за ним, но напрасно. Укрывшись в каменном доме, который был без крыши, мы посреди развалин развели жалкий огонь. Около 11 часов Бенде, который с трудом дотащился сюда, позвал своего друга Раффалья и попросил придвинуть его еще ближе к огню. «Я чувствую, что умираю, — сказал он ему едва слышным голосом, — хорошенько запомни мои последние слова, но ты не расслышишь, если не наклонишься ко мне ближе».
Затем в присутствии всех нас Бенде сделал словесно свое духовное завещание. Мы старались его ободрить. «Вы все отлично знаете, что мы не боимся смерти, — продолжал он, — смерть покончит с моими страданиями. Я жалею только о двух вещах... что я не умер за свободу и независимость нашей Италии... и что перед смертью я не мог взглянуть на мою семью. По воле Провидения этого не случилось... Но сегодня вы мне заменяете ее... видеть вас — для меня утешение... Умоляю вас, идите отдохнуть... Вам предстоит перенести еще много страданий... Для этого надобны силы... Меня же через час не станет... Любите родину; небо, быть может, сподобит вас умереть в ее защиту». Он улыбался, глядя на нас и пожимая руки Раффалья и Пьерони.