Дневник посла
Шрифт:
К юго-востоку от Кракова австро-венгерские войска отступают.
Папа римский Бенедикт XV обратился к русскому правительству с предложением, чтобы оно дало согласие на прекращение военных действий во время рождественских празднеств.
Поблагодарив его святейшество за этот милосердный замысел, императорское правительство ответило, что оно не может согласиться на перемирие, во-первых, потому что православное Рождество не совпадает по срокам с католическим Рождеством, и, во-вторых, потому что оно не может доверять любым обязательствам, взятым на себя Германией.
Когда
– Идея «Божьего перемирия» была блестящей; вы должны были согласиться с ней. Ссылка на наличие двух календарей не выдерживает никакой критики; вы могли бы настаивать на втором перемирии на время ваших рождественских празднеств через тринадцать дней после католического Рождества. Что же касается нарушения условий перемирия со стороны Германии, то в этом случае против нее восстало бы всё здравое общественное сознание во всем мире и оттолкнуло бы от нее всю ту духовную силу, которую представляет Ватикан.
Сазонов поспешил ответить мне порывистым, нетерпеливым тоном:
– Нет и еще раз нет! Это было невозможно… невозможно!
Очевидно было, что весь этот разговор ему неприятен. В его бескомпромиссной позиции я увидел старую вражду, существующую между Восточной и Римской церковью. Кроме того, Синод должен был бы вмешаться со всей своей рутинной нетерпимостью, выступив против шага, предпринятого папой римским. Тем не менее я продолжал развивать свою мысль:
– Ватикан может пойти еще дальше по предложенному пути… Если он время от времени будет высказывать сострадание или осуждение, то война, может быть, станет менее бесчеловечной. Вот вам пример: разве не ужасно, что нельзя помочь раненым, упавшим на колючую проволоку перед траншеями, и их стоны и крики о помощи слышны каждый день?!. А судьба пленных? и бомбардировка неукрепленных городов? Какое поле деятельности для посредничества Ватикана! Мы просто обязаны не обескураживать его в первом же его шаге в этом направлении!
Но я чувствовал, что всё, что я говорю, бесполезно.
Вторник, 8 декабря
Со всех сторон я получаю информацию о том, что русская армия испытывает недостаток в орудийных снарядах и в ружьях. Я направился к генералу Сухомлинову, военному министру, чтобы получить от него достоверную информацию по этому вопросу.
Он оказал мне очень дружеский прием. Мигающий добрый взгляд его глаз из-под сдвинутых бровей – во всей его персоне чувствовалась громадная физическая усталость, но в то же время и скрытность.
Я расспрашивал его, тщательно подбирая вопросы. Он вновь и вновь повторял: «Не беспокойтесь, я готов ко всему», – и представил мне самые обнадеживающие данные.
Затем, проводив меня к длинному столу, заваленному картами, он дал оценку нынешней военной обстановки в Польше. Своим пухлым и дрожащим пальцем он показал мне на карте положение войск и поставленные перед ними цели.
– Вы же видите, – объяснял он мне, – как левый фланг наших армий быстро продвигается к Верхней Силезии, в то время как мы оставили небольшие силы, чтобы сдерживать австро-венгров на юге. План великого князя Николая Николаевича заключается в том, чтобы развивать наступление нашим левым флангом самым активным образом, даже если немецкая атака в направлении Варшавы вынудит наш правый фланг
Когда я уходил от него, он одарил меня лукавым взглядом, который я никогда не забуду.
Среда, 9 декабря
Неуверенность, царящая относительно военных операций в Польше, слишком оправдавшееся предчувствие огромных потерь, понесенных русской армией, наконец, оставление Лодзи – всё это поддерживает в обществе тяжелое и печальное настроение. Всюду я встречаю людей, находящихся в подавленном состоянии духа. Эта подавленность проявляется не только в салонах и в клубах, но и в учреждениях, в магазинах, на улицах.
Сегодня я зашел к одному антиквару на Литейном. После нескольких минут разговора он спросил меня с расстроенным видом:
– Ах, ваше превосходительство, когда же кончится эта война? Правда ли, что мы потеряли под Лодзью миллион убитыми и ранеными?
– Миллион?! Кто вам сказал это? Ваши потери значительны, но уверяю, что они далеко не достигают такой цифры… У вас есть родственники в армии?
– Слава Богу, нет. Но эта война слишком долго тянется и слишком ужасна. И потом, мы никогда не разобьем немцев. Тогда отчего бы не покончить с этим сразу?
Я успокаиваю его как могу; я указываю ему, что если мы будем стойко держаться, то, конечно, победим. Он слушает меня скептически и печально. Когда я смолкаю, он говорит:
– Вы, французы, быть может, и будете победителями. Мы, русские, – нет. Партия проиграна… Тогда зачем же истреблять столько людей? Не лучше ли кончить теперь же?
Увы! Сколько русских должны сейчас чувствовать так же! Странная психология этого народа, способного на самые благородные жертвы, но взамен так быстро поддающегося унынию и отчаянию, заранее принимающего всё самое худшее.
Вернувшись в посольство, я застаю там старого барона Г., игравшего политическую роль лет десять назад, но с тех пор посвятившего себя безделью и светской болтовне. Он говорит со мной о военных событиях.
– Дела идут очень плохо… Не может быть больше иллюзий… Великий князь Николай Николаевич бездарен. Сражение под Лодзью – какое безумие, какое несчастье!.. Наши потери – более миллиона человек… Мы никогда не сможем взять верх над немцами… Надо думать о мире.
Я возражаю, что три союзные державы обязаны продолжать войну до полной победы над Германией, потому что дело идет не более и не менее как об их независимости и их национальной целости; я прибавляю, что унизительный мир неизбежно вызвал бы в России революцию – и какую революцию! В заключение я говорю, что имею, впрочем, полную уверенность в верности императора общему делу.
Г. отвечает тихо, как если бы кто-нибудь мог нас услышать:
– О, император… император…
Он останавливается. Я настаиваю:
– Что вы хотите сказать?
Он продолжает с большим стеснением, так как вступает на опасную почву:
– Теперь император взбешен из-за Германии, но скоро поймет, что ведет Россию к гибели… Его заставят это понять… Я отсюда слышу, как этот негодяй Распутин ему говорит: «Ну что, долго ты еще будешь проливать кровь своего народа? Разве не видишь, что Господь оставляет тебя?..» В тот день, господин посол, мир будет близок.