Дневник посла
Шрифт:
На обеде я сижу слева от великой княгини Анастасии. И рапсодия продолжается, прерываемая предсказаниями: «Война вспыхнет… от Австрии больше ничего не останется… Вы возьмете обратно Эльзас и Лотарингию… Наши армии соединятся в Берлине… Германия будет уничтожена…»
Затем внезапно: «Я должна сдерживаться, потому что император на меня смотрит…»
И под строгим взглядом царя черногорская сивилла внезапно успокаивается.
Когда обед кончен, мы идем смотреть балет в красивом императорском театре при лагере.
Четверг, 23
Сегодня утром смотр в Красном Селе. Шестьдесят тысяч человек участвуют в нем. Великолепное зрелище могущества и блеска. Пехота проходит под марш Самбры и Мааса и под Лотарингский марш. Как внушительна эта военная машина, которую царь всей России развертывает перед президентом союзной республики, сыном Лотарингии.
Император верхом у подножия холма, на котором возвышается императорский павильон. Пуанкаре сидит справа от императрицы, перед павильоном; несколько взглядов, которыми он обменивается со мной, показывают, что у нас одни и те же мысли.
Сегодня вечером прощальный обед на борту «Франции». Тотчас после него французская эскадра снимется с якоря и направится в Стокгольм.
Императрица сочла долгом сопровождать императора. Все великие князья и все великие княгини находятся здесь.
Около семи часов короткий шквал немного попортил цветочные украшения палубы. Тем не менее вид стола прекрасен: он имеет даже род наводящей ужас величественности, чему способствуют четыре гигантские 304-миллиметровые пушки, которые вытягивают свои громадные стволы над гостями. Небо уже прояснилось, легкий ветерок ласкает волны, на горизонте встает луна.
Между царем и президентом беседа не прерывается.
Издали несколько раз великая княгиня Анастасия поднимает, глядя на меня, бокал с шампанским, указывая круговым жестом на воинственную обстановку, которая нас окружает. Перед тем как было подано второе блюдо, слуга приносит мне записку от Вивиани, небрежным почерком написанную им на карточке меню: «Подготовьте, не теряя времени, коммюнике для прессы».
Сидящий рядом адмирал Григорович, военно-морской министр, шепчет мне на ухо: «Сдается, что вас не оставляют в покое ни на минуту!»
Позаимствовав у соседа по столу карточку меню и взяв свою, я в спешке набросал на них текст сообщения для агентства «Гавас», использовав нейтральную и ничего не значившую фразеологию, подходящую для документов подобного рода. Но в конце текста коммюнике я в завуалированной форме коснулся Сербии:
«Оба правительства выяснили, что их взгляды и намерения о поддержке европейского баланса силы, особенно на Балканском полуострове, являются абсолютно идентичными».
Я передаю проект коммюнике сидевшему на противоположной стороне стола Вивиани, который читает его и затем одобрительно кивает мне головой.
Наконец начинаются тосты. Пуанкаре бросает заключительную фразу, которая звучит как сигнал трубы: «У обеих стран один общий идеал мира – в силе, чести и величии».
Эти последние слова – их нужно было слышать, чтобы оценить по достоинству – вызывают бурю аплодисментов. Великий князь Николай Николаевич, великая княгиня Анастасия, великий князь Николай Михайлович глядят на меня сверкающими глазами.
Вивиани, встав из-за стола, подходит ко мне:
– Мне не совсем нравится последнее предложение вашего текста коммюнике: я думаю, что оно несколько сверх меры вовлекает нас в орбиту русской политики на Балканах… Может быть, будет лучше обойтись без него?
– Но вы не можете опубликовать официальное сообщение о визите, делая вид, что не знаете о существовании серьезных разногласий из-за угрозы открытого конфликта между Австрией и Сербией. Может даже появиться мысль, что вы занялись здесь чем-то таким, о чем не имеете права упоминать.
– Это верно. Хорошо, подготовьте мне другой вариант коммюнике.
Через несколько минут я представил ему такой вариант:
«Визит, который только что нанес Президент Республики Его Величеству императору России, предоставил возможность двум дружественным и союзным правительствам выяснить, что они находятся в полном согласии в отношении понимания стоящих перед державами различных проблем, касающихся поддержания мира и баланса силы в Европе, особенно на Востоке».
– Отлично! – говорит Вивиани.
Мы немедленно отправляемся обсуждать вопрос о коммюнике с президентом, царем, Сазоновым и Извольским. Все четверо безоговорочно одобрили новый проект коммюнике, и я отправил его сразу же агентству «Гавас».
Между тем время отхода приближается. Император выражает Пуанкаре желание продлить разговор еще на несколько минут.
– Если бы мы поднялись на мостик, господин президент? Там нам было бы спокойнее.
Таким образом, я остаюсь один с императрицей, которая предлагает мне сесть в кресло с левой стороны от себя. Бедная государыня кажется измученной и усталой. С судорожной улыбкой она говорит мне слабым голосом:
– Я счастлива, что пришла сегодня вечером. Я очень боялась грозы… Украшения корабля великолепны… Во время переезда президента будет хорошая погода.
Но вдруг она подносит руки к ушам. Затем застенчиво, со страдающим и умоляющим видом она указывает на музыкантов эскадры, которые совсем близко от нас начинают яростное allegro, подкрепляемое медными инструментами и барабаном:
– Не могли ли бы вы… – шепчет она.
Я догадываюсь о причине и делаю рукой знак капельмейстеру, который, ничего не понимая, совсем останавливает оркестр.
– О, благодарю, благодарю, – говорит мне императрица, вздыхая.
Молодая великая княжна Ольга, которая сидит на другом борту корабля с остальными членами императорской фамилии и дипломатами французской миссии, с беспокойством наблюдает за нами в течение нескольких минут. Она быстро встает, скользит к своей матери с легкой грацией и говорит ей два-три слова совсем тихо. Затем, обращаясь ко мне, она продолжает:
– Императрица немного устала, но она просит вас, господин посол, остаться и продолжать разговор.