Дневник пустого человека
Шрифт:
24.....1990 г.
Вообще-то я ставил себя выше, пока не начал писать этот дневник. Теперь вижу, сколько дурного накопилось в моём сердце. Я, ей-богу, считал себя выше! А уж то, что я считал себя выше тебя, читатель, так это и подавно ясно. Может это похоже на мораль, но я хочу сказать одно: каких бы ты не был светлых убеждений, какими бы высокими помыслами не питал своё сердце, а всё ж таки в самый последний момент это самое сердце тебя и подведёт, свинью, что называется, подложит. Поэтому не помышляй ни о чём, кроме как о спасении своей души ещё на этом свете. Может быть, я смешно говорю, но я с этим выводом НЕЧАЯННО столкнулся, не по собственной охоте; я не имел религиозного воспитания.
2.....1990 г.
Однажды я был безумно влюблён - кажется, я уже так начинал писать о любви?
– в одну журналисточку. Я был до того влюблён, - а у меня было две таких любви, - об одной я уже упоминал: встреча на свалке, - что чрезвычайно страдал, и решил обратиться непосредственно к Богу. Для этого я пошёл в церковь. Вообще, надо сказать, церковь как заведение меня чрезвычайно притягивает, но почти всегда, войдя в церковь, я разочаровываюсь эффектом, производимым на меня окружающей картиной.
– сказать, что и ты, благопристойный читатель, там бываешь, поэтому я мог лицезреть довольно сносные физиономии вокруг себя и так далее и тому подобное. Но, поверь, читатель, сносная благопристойность немногим отличается от дебиловатости и так как ты, читатель, у меня на ладони, и я, стоя в церкви, тебя вижу насквозь, то, презирая тебя, я только из духа противоречия не обращусь к Богу, потому что ты лукав как чёрт, читатель, и так же далёк от Бога, как Эрнст Неизвестный от Микеланджело. Впрочем, ты ещё дальше (если может быть ЕЩЁ ДАЛЬШЕ!). Но в тот момент, когда я был безумно влюблён, мне было абсолютно наплевать на тебя, читатель, и я вошёл в церковь с единственной просьбой... (Далее всё сильно зачёркнуто. – Издатель)
28.....1990 г.
Сегодня захожу перекусить в «Гриль». Продавщицы за прилавком нет. Зову. Никто не отвечает. В кафе заходит здоровый детина в весёлом расположении духа. Подходит к прилавку и начинает энергично стучать и звать продавщицу. Та появляется, и он, не соотносясь со мной, заказывает себе кофе. Я раздражаюсь, но как можно спокойней говорю, что я первым стоял. Он насмешливо смотрит на меня и говорит, что так можно до скончания века здесь стоять, что надо энергичней действовать. Я чувствую себя униженным и одновременно беззащитным перед этой здоровою силою, но, чрезвычайно уязвлённый, лихорадочно ищу ответ, не нахожу и в злобной досаде отворачиваюсь. Однако развязка неожиданная. Бугай принимает моё молчание за отсутствие агрессии во мне и, устыдившись, извиняется как провинившийся школьник. Вот что значит, не ответить на силу!..
12.....1990 г.
Сегодня перечитал дневник и вижу, что самые посредственные куски – это мои умствования. А ведь это самые сильные мысли, потому что я их выстрадал и потому что более всего на них рассчитывал в качестве аргумента в свою пользу. И ведь я уверен, что ты со мной согласишься, читатель; что действительно скажешь об их слабости и, возможно, даже банальности! Но здесь я хочу тебе заявить, что если бы ты хоть раз, хоть раз, читатель, понял сердцем своим самую банальную вековечную истину, то клянусь, я не стал бы утруждать себя повторениями! Потому что тебе постоянно надо напоминать, что вот – существуют такие законы. Ведь вспоминаешь ты о них как о чём-то инородном. А ведь истина перестаёт быть банальной, когда открывается в твоём сердце, и будет банальна всегда, когда содержится в виде инородной информации. Может быть, я заболтался, может быть, даже заврался, потому что давно сам чётко не различаю, где добро, где зло, но тогда прости меня, читатель! Прости, потому что я такой же, как ты. И может хуже. Даже наверняка хуже. Может быть, даже юродивый!..
13.....1990 г.
Всё-таки какое постыдное занятие – литература! Целый месяц не писал дневника! Открою последнюю страницу – и не могу: стыдно. Ну, с чего я начал каяться перед тобой, читатель? К чему эти кривляния? Ты думаешь, это искренно? Да нет же! Это с умыслом сделалось! Точно, правда, не могу определить, с каким таким умыслом, но – нехорошо, неискренно. Ведь что случилось, когда я дописал последнюю строчку? Я тут же полностью пробежал глазами запись этого дня и потёр ручки от удовольствия: стройно вышло! Я надул тебя, читатель! Ведь что такое настоящее раскаяние? Ведь это СОЗЕРЦАТЕЛЬНОЕ состояние, состояние любви. Поверь на слово, в созерцательном состоянии невозможно написать ни одной строчки! Я даже думаю, что по этой причине Христос и не оставил после себя ни одной строчки!
1.....1990 г.
Не хочу участвовать ни в чьей судьбе. У меня был школьный друг. Такой, знаете ли, светлый человек, ну, что называется, с голубиным духом. Кстати, он у себя на балконе зимой устраивал для голубей кормушки. Звали его Ванюшей. Я до сих пор люблю это имя и, встречаясь, скажем, с каким-нибудь Ванюшей, я часто и с удовольствием называю человека по имени. Так вот. Мы с Ванюшей росли этакими лопухами у дороги цивилизации. Мы видели, как по этой дороге проходили озабоченные ровесники и завидовали твёрдости их духа. Сами же с собой ничего поделать не могли и резвились как дети, влюблялись в одну и ту же девушку, ходили на рыбалку и играли в футбол у него на квартире, прямо в комнате, забыв, что решительно собирались готовиться к летним экзаменам. Потом мы после восьмого класса расстались: я остался в десятилетке, а он ушёл в ПТУ, и встретились уже после армии. Он остался всё таким же беспечным подростком и решительно не знал, куда пойти работать. Тогда я занялся устройством его судьбы и нашёл ему работу в творческой мастерской по изготовлению детских игрушек. И попал, что называется, в точку. Ваня работал там два года и совершенно был доволен профессией, но однажды его нашли мёртвым на работе, с перерезанным горлом и со следами побоев на теле. Вскоре убийц нашли. Ими оказались двое молодых подонков, которые убили моего друга ради наживы: из-за золотой печатки на его пальце. Я опускаю сейчас подробности этого гнусного дела. Скажу только, что у Ванюши было много друзей, и он был не особенно разборчив в них, но не из-за испорченности характера, а, наоборот, из-за добродушия и беспечности. Теперь суди сам, читатель, каково было мне всё это узнать. Я до сих пор думаю, что не устрой я его судьбы, может, ничего бы не случилось. Кстати, я был на суде, когда судили этих двух убийц, и на меня, кроме прочих потрясений, огромное впечатление произвело то, что они абсолютно не сознавали содеянного. То есть они сознавали, но не в нравственном смысле, а в животном: им было страшно за себя. Поверь, читатель, я хотел, чтобы их расстреляли; я пугался этого желания, стыдился его; также стыдился того, что стыдился и с ожесточением останавливался на расстреле: мне вдруг казалось, что я не имею право это прощать. Так что суди сам, брат мой, читатель, что такое есть человек. Мне кажется, юридические законы должны быть значительно выше нравственной сущности человека: этакая недосягаемая планка...
18.....1990 г.
2.....1990 г.
Сегодня попал случайно на политическую демонстрацию, где одна часть людей называла другую часть людей сволочью. Положим, эта часть людей, кричавшая лозунги, и золотая, но зачем столько невеликодушия? И ведь каждый из них в отдельности, может, действительно и золото, но как вместе соберутся, так уши затыкай: массовым сознанием называется. У меня приятель был, сердечный человек, но с чего-то решил, что ему непременно надо заниматься философией; а у нас как: где философия, там и политика. Ух, как он меня злил со всей этой дребеденью! Ведь я на чём стою во всей этой маете. Спрашиваю: «Есть у тебя идеал и как ты его себе представляешь?» Ну, с идеалами обычно как по писанному: великодушно. Ладно, что для этого надо сделать? И вот тут-то со средствами – как достичь цели, - всегда такое дерьмо из человека полезет, что, ей-богу, трясусь от злости и отчаяния. И ведь ничего не докажешь! Этот мой приятель на меня, бывало, смотрит снисходительно и сокрушается: святая простота ты, Андрюха! А ему хоть кол на голове теши, доказывая, что его антикоммунистические идеи по содержанию коммунистические, да только второго сорта. Ведь открой «Кодекс строителя коммунизма» - там «светлых мыслей красота», а что вышло?..
24.....1991 г.
Сегодня мне хочется поболтать про идеалы. Знаешь ли ты, дорогой читатель, что я верил в коммунизм? Знаешь ли ты, что верил в него, как иные немногие верят в Бога? Сегодня в этом приходится сознаваться как в чём-то постыдном, в чём-то абсолютно античеловечном. Ты скажешь, что я рецидив, что ещё десять лет назад никто из моего поколения не верил во всю эту хиромантию? А я тебе говорю, что ты тысячу раз неправ! Многое, конечно, зависит от воспитания, но я сейчас хочу говорить о себе, который не получил религиозного воспитания в семье, а получил ОБЩЕСОЮЗНОЕ воспитание, то есть воспитание коммунистическое. Поэтому хочу защитить от тебя, читатель, не коммунистические идеалы, а собственное сердце, что явлено было на свет для любви и гармонии. Да! Именно для любви и гармонии! Самые светлые и благородные помыслы, возникавшие в моей голове, лишь результат от природы мне данного великодушия. А великодушное сердце не может жить без возвышенного идеала! Да, я стыдился этого идеала, молчал о нём – потому что видел уродство окружающей действительности, но не социального общества как такового, а каждого человека в отдельности; его нравственную ущербность. И чем больше росло во мне разумение зла, тем я сильнее любил свой идеал, ибо отними у меня тогда КОММУНИЗМ, - я сокрушился бы духом навеки. Поэтому и сомнения все свои убивал насчёт возможности в будущем этого чуда: царствия Добра и Ума на Земле. Это теперь я вырос и постиг жизнь сверху донизу – и отказался от призрачного идеала, но не твоя в том заслуга, читатель, не твоё гнусное сердце осветило мне Истину, на то была воля Божья, если хочешь. Поэтому забудь своим низким сердцем всё, что собираешься мне сказать, так как знаю, что хочешь мне сказать, и ненавижу то, что можешь мне сказать. Пошёл прочь, пёс!..
3.....1991 г.
По-моему, я переборщил! Уж так ли я был великодушен, как описал себя в последний раз?! Если ты ещё не бросил возиться с моими записками, читатель, то ты и сам поймаешь меня на слове, если пробежишься и заглянешь немного назад. И всё же это ещё цветочки, а мне непременно хочется ягодок тебе показать. Скажем, я давно хотел написать что-нибудь о любви. Я вообще собирался писать только о любви, потому что здесь-то и раскрывается личность. И вот тут-то у меня двойственность: о чём писать? – о гнусной своей половине или же о лучшей, которой ты, читатель, не обладаешь? Но так как я обещал ягодок, то начну с гнусной. Итак, я в детстве не был акселератом и очень медленно рос, во всяком случае, мне так казалось. Я был злым и неврастеничным ребёнком. И хоть, положим, неврастения следствие нравственной дисгармонии – и всё же есть здесь пунктик низменный. Однажды учительница на очередное моё злое упрямство сказала, что я злой мальчик, поэтому никогда не вырасту и останусь маленьким. Это было в пятом классе. Надо сказать, что я уже в то время ощущал свою половую принадлежность довольно ярко. И самые тревожные мысли, возникшие в моей голове, коснулись вопроса моей половой полноценности. Меня настолько убедило заявление учительницы, что, кажется, с этого момента я и начал беспокоиться о физическом росте. А уже переходя в седьмой класс, в пионерском лагере мы с ребятами вместо послеобеденного сна предавались таким мужским забавам и грубостям, что мой дух втайне чрезвычайно сокрушался от низости этого мира. Я это пишу для того, чтобы выразить следующую мысль: та информация, которую я накапливал о внешнем мире и своём положении в нём, в результате оказалась настолько ложной и низменной, настолько не соответствовала моему будущему духовному опыту, что хоть эта информация и отразилась на моей жизни, однако, называя себя в настоящем пустым, бесталанным человеком, исхожу из знаний о себе как о полнодушном и талантливом влюблённом. Вот только силу эту я не сумел реализовать из-за ложных представлений. Поэтому и был у меня эпизод свидания с любимой девушкой на городской свалке, где я хотел надругаться над низменным человечеством, а вышло, что надругался над собственной любовью.