Дневник Саши Кашеваровой

Царева Маша

9 мая

Электронная афиша, которую я скачала для телефона, сообщила, что в этом безумном городе открылась школа мужского стриптиза. Там есть три уровня – самый первый стоит щадяще (кажется, сто долларов), за продвинутый просят серьезное бабло, которого хватило бы минимум на семестр заштатного гуманитарного вуза. Но продвинутый – это для тех, кто собирается зарабатывать художественно приспущенными труселями. А первый – он for dummies, для бытового соблазнения. И вот в рекламе написано: мол, мы вас научим особенному гипнотическому взгляду, и пластике, и как красиво сесть на стул, снять футболку и особенно носки.

Представила себе ситуацию: на горизонте первая близость, и вот он садится на стул и начинает красиво снимать носки…

Помню, давным-давно одна моя подруга влюбилась в красивого мальчика. Было

нам не то по тринадцать, не то по четырнадцать лет. И вот однажды мы узнали, что у объекта страсти нежной имеется в наличии пассия, и он приведет ее на деньрожденческую вечеринку нашего общего приятеля. Весь день подруга рыдала, писала предсмертные записки и дурацкие стихи, а к вечеру наелась гомеопатических шариков «Успокой» и все-таки явилась на вечеринку. Вместе со мной, разумеется. Цель у нас была одна. Убедиться в том, что подруга моя прекрасна, девушка ее возлюбленного – чудовище, а сам он, соответственно, лишенный вкуса мудак.

Мальчик опаздывал, а мы пили дешевое сладкое вино и накручивали себя. Наверное, она урод, и он вообще постеснялся привести ее в приличное общество. Наверное, она безмозглая и будет весь вечер молчать.

Но все вышло по-другому.

Девушка оказалась красоткой (была похожа на Иден из «Санта-Барбары»), кокетливой, смешливой; кроме того, на ней была восхитительная хипповская юбка, и она была старше нас на два года, и собиралась поступать, кажется, в Архитектурный.

Подруга посмотрела на меня с беспомощным ужасом. Мне было ее очень жаль, хотелось как-то поддержать человека, сказать что-нибудь ободряющее, и я выдавила: «Ха, ты только посмотри на ее… уши. Так и знала, что будет что-то в этом роде. Невозможные уши, странные». Я сказала это все, а потом мы пожали плечами и расхохотались.

10 мая

День рождения. Август. Двенадцать свершившихся лет. Сарафан и веснушки. Семен из десятого класса Горячо убеждал в преимуществах кроля над брассом — И в груди моей сумрачным плясом взрывался балет, Орлеанский оркестр искрил переливами джаза. Лимонадом тархунно рыгая, обертки конфет Скомкав в крошечный шарик, писала мизинцем «Привет!» на стекле запотевшем. Тот август был серым, дождливым, На столе были персики, груши, подгнившие сливы, Под столом – папиросы «Пегас», молодое вино. Я курила, пила. И казалась себе несчастливой. Через каждые десять минут порыдать в туалет Убегала. Под дверью толпились: «Ну Свет! Выходи! Сделай вид, что тебе на него… все равно. Выходи! Там все курят и пьют… И вот-вот будет драка». Я не слушала. Все это было довольно давно. А Семен в позапрошлом июне скончался от рака поджелудочной. Вот. Я узнала об этом не сразу, но всплакнула постфактум. О тени «Пегаса» и джаза Вспоминая, весь вечер пила молодое вино. Был здоровый мужик, не курил и работал в роно… …Через восемь недель у меня начались менструации В первый раз. На уроке труда. Кто бы предупредил. «У тебя стул в крови!» – закричал мне какой-то дебил — И почувствовав тяжесть и боль незнакомой вибрации, Удалилась домой в некой нежной и душной прострации. Сарафан и веснушки. И осень. Мне было двенадцать. И меня почему-то никто не любил.

11 мая

Мы не могли не заговорить об этом.

Я от природы любопытна, как сорока, к тому же по образованию журналист.

– Хорошо, я расскажу тебе о ней. Раз уж ты просишь. Правда, я бы никогда не сказал, что ты мазохистка. Но готов удовлетворить твои фантазии.

– Не паясничай, – поморщилась я. – Просто спокойно расскажи. Что она за человек. Я не знаю, зачем мне это нужно знать, но мне… нужно.

– Ну ладно, – Олег закурил. – Мы познакомились шесть лет назад. Оля юрист. Я подбирал помещение для нового офиса, она оформляла нам сделку. Когда я ее впервые увидел, принял за секретаршу. Она была слишком

красива для юриста. Я знаю, что это стереотип. И даже удивился, когда понял, что попался на этот крючок. Я ведь вовсе не воспринимал себя мужланом с «Домостроем» наперевес, который считает, что настолько красивая женщина может представлять собой исключительно объект эстетического наслаждения. На ней было черное платье и каблуки сантиметров двенадцать. Тонкая шпилька. И я попросил кофе принести, а она обиделась.

Я понимаю, что сравнивать себя с другими – порочная практика и первая ступенька в ад. Жить становится настолько проще, когда начинаешь воспринимать себя как отдельного человека, а не звено пищевой цепочки, выше которого те, кто ворочает капиталами и не забывает о химическом пилинге раз в год, а ниже – те, кто моет подъезды огрубевшими руками в заусеницах и ссадинах. Когда живешь в мегаполисе, трудно однажды не попасться на эту удочку – не начать сравнивать свою жизнь с чужой.

Но в тот момент я подумала: черт, а когда я сама в последний раз носила высокий каблук? У меня длинные ноги и вообще фигура модели (ну ладно, ладно, модели plus size). А я упаковываю себя в бесформенные свитера, странные платья от бельгийских дизайнеров, смешные пончо, а прочей обуви предпочитаю грубые ботинки dr Martens. И ни одна живая душа не решит, что я слишком хороша собой, чтобы оказаться крутым профессионалом. И не попросит подать кофе так, чтобы я сначала оскорбилась, а потом приняла приглашение на романтический ужин и прожила с обидчиком долгую и счастливую жизнь. («Ну да, до тех пор, пока он бы не начал изменять мне с кем-то в бесформенных свитерах и грубых ботах», – сказал самый язвительный из моих внутренних голосов.)

– У меня, конечно, была ее визитная карточка. С номером мобильного. И я сначала написал ей эсэмэску, чтобы извиниться за инцидент, а потом… Просто начал писать, время от времени. И Оля мне отвечала. Этот был SMS-роман – весело, вдохновляюще и ненапряжно. А однажды она позвонила и предложила поужинать. И так неожиданно получилось… Мы заказали улитки, и они оказались какими-то невкусными. Оля сказала, что лучшие улитки она пробовала на севере

Франции. И мы прямо из ресторана поехали в аэропорт. У обоих оказались с собой загранпаспорта, у обоих были шенгенские визы. Такое вот совпадение. Уже из самолета она позвонила в свой офис, я – в свой. У нас с собой не было вещей, даже зубных щеток. Все купили на месте… Знаешь, Саша, север Франции располагает к тому, чтобы влюбиться. В Москве влюбиться трудно – кажется, что все вокруг с подвохом. А там – запросто.

– Вы вернулись, и ты сделал ей предложение?

– Почти так. Только предложение сделала она. Оля всегда любила брать на себя инициативу. Мы к тому времени были вместе от силы пару месяцев. И вот однажды она протянула руку, показала новенькое кольцо и сказала, что купила его себе от моего имени, потому что не смогла удержаться.

– Но это же… наглость? Нет?

– Наверное. Но в тот момент мне показалось, что это очаровательно. Ну по крайней мере, небанально. Мы немедленно поехали в «Тиффани» и купили еще одно кольцо. И месяца не прошло, как мы расписались. Пышной свадьбы не было, мы просто сходили в Грибоедовский дворец, а потом улетели на острова. Потом я уже понял, что Оля… нет, не то чтобы холодная. Человек, который любит Леонарда Коэна, а она его любит и даже может всплакнуть под Dance me to the end of love, не холодный по определению. Просто ей нравится, чтобы все было «как надо». Понимаешь?

– Еще как понимаю, – вздохнула я. – И даже отчасти твоей Оле завидую. Потому что мне тоже нравится, чтобы все было «как надо», но только в теории, а на практике я сама разрушаю свои города, но чувствую себя при этом почему-то завоевателем, а не жертвой.

– Ей было тридцать два, когда мы познакомились. Она еще ни разу не была замужем. Ей хотелось родить. Чтобы был красивый дом, красивый муж и красивые дети. Я ей понравился как кандидат в красивые мужья, – Олег улыбнулся. – А вот детей у нас так и не получилось.

– Ну… Шесть лет – не такой уж срок, – неуверенно сказала я, потому что о детях я знаю только то, что, если не забывать вовремя принять гормональные пилюли, их никогда не будет.

– Мы пытались. Оля нервничала. Сначала бегала по лучшим врачам, и те говорили, что все в порядке. Потом по бабкам. Мы начали ссориться. Однажды я предложил усыновить ребенка. Раз не получается своего, пусть будет просто малыш. А она сказала, что я бесчувственный пень, и уехала одна в Италию.

Ревность, не имеющая адресата, – это почти безболезненно, тем более для стойких оловянных солдатиков. Хуже, когда смутное чувство переносится на объект, имеющий конкретные черты.