Дневник советского школьника. Мемуары пророка из 9А
Шрифт:
– А где же нам еще свечек достать? – спросил Михикус.
– В городе они есть, – ответил Олег.
– А зачем в городе-то?! – сказал я. – У нас в магазине они продаются.
У нас?! – вскричал Олег. – Да что с тобою?!
– У нас их нет, – проговорил Михикус.
– Да в «Бакалее» есть. Я же сам их видел на днях.
– Ну, ладно, пойдем, – согласился Мишка. – Посмотрим, какие там свечи.
– Это что, белые-то и длинные? – спросил Сало.
– Они и есть, – ответил я.
– Черт возьми! – усмехнулся он. – Такими свечами и голову проломить ничего не стоит!
– Вот нам-то и лучше,
– Пошли, – сказал Мишка.
В магазине было полно народу; мы подошли к прилавку и спросили, есть ли свечки.
– Семьдесят шесть копеек, – ответила нам продавщица.
Мишка пошел и заплатил. Когда нам подавали нужный нам товар, Сало удивленно вскричал:
– Ого! Ну и свеча! Это на жизнь с такой свечой можно покушаться!
– Если такую свечу разделить на 5 частей, – добавил я, – то каждая часть будет равна пяти метрам!
Продавщица огрызнулась на нас, и мы поспешили удалиться. Затем мы купили несколько коробок со спичками и рассовали их по карманам. После этого мы встали около неработающей кассы, и я циркулем разрезал купленную свечу пополам. Я взял себе Мишкину розовую свечку. А Михикус и Сало взяли по половине разрезанной свечи. Нужно сказать, что каждая половина все-таки была длиннее розовой. Но зато последняя ярче и дольше горит. В этом ее преимущество.
– Ну, а теперь, ребятки, пойдем-ка переоденемся, – предложил Олег. – А то я в этом туда не пойду. А ты так пойдешь, без шапки? – спросил он меня.
– Да, так, – ответил я. – Чем меньше я на себя буду напяливать, тем будет лучше.
– Я тоже переоденусь, – сказал Мишка. И мы вышли из магазина во двор. Взлетев на лифте 22-го подъезда наверх, мы разделились, и Сало отправился к себе, а Мишка со мною пошел к себе. С неудержимыми проклятиями Михикус натянул на себя кусачие шерстяные брюки, а затем старое пальто, какую-то мятую кепку, от которой он стал похож на ломовика или на живодера со скотобойни.
– В какие вы подвалы идете? – спросила у меня Мишкина мама.
– Да так… посмотреть, – промямлил я в ответ. Михикус мне подмигнул и поправил на себе свою историческую кепку.
– Ну, путешественники, – обратилась к нам его мама, – уже отправляетесь?
– Уже, – ответил Мишка.
Чтобы было удобно, я оставил свой фонарь у Мишки, и мы вышли на лестницу. В моем кармане брякали карандаши с циркулем, тетрадка. Коробки со спичками, резинка, свеча – и этого мне уже было достаточно. Мишка имел то же самое, за исключением карандаша с циркулем, тетрадки и резинки, но зато на его руке блестели часы, взятые им, конечно, для определения времени во время блужданий в подземельях. Только мы позвонили Олегу, как вдруг дверь открылась, и появился он сам, в полном вооружении. В его бездонных карманах были спички, половина купленной свечи, самодельная «аварийная» свечка и звенящее долото с клещами.
– Молодец, воин! – похвалил я. – быстро собрался! Но где твоя шапка? Ты, так же, как и я, идешь без нее?
Сало, услышав мой вопрос, взмахнул руками и бросился к двери. Нетерпеливо нажав на звонок, он в ожидании открытия двери принялся поплясывать русскую. Только ему Нюша открыла дверь, как он бросился туда,
– Ах ты, японский бог! Забыл!!!
– Ну, ты, турецкий султан, чего там? – смеясь, спросила она его.
Прошла секунда, не больше, и Салик вновь появился на пороге. На его пышную поэтическую гриву была посажена какая-то общипанная посеревшая старая ушанка, с завязанными наверх ушами.
– Боже ты мой! – вскричал я. – Что это за древность? Ее купили, когда тебе было 5-ть лет, что ли?
Сало лишь улыбнулся, и мы стали спускаться.
– Сколько время? – спросил я у Мишки, доставая тетрадку, чтобы записать туда время нашего выхода.
Михикус глянул на часы и сказал тоном профессора астрономии:
– Ровно шесть… то есть, вернее, семь минут седьмого. – Я поспешил записать эти цифры.
И вот мы вышли во двор.
– Сколько у каждого коробок со спичками? – спросил Олег.
– У меня две, – ответил я.
– И у меня тоже, – добавил Мишка.
– Значит, поровну, – сказал Сало.
– Не забывайте, – обратился я ко своим спутникам. – Нам нужно запомнить наши первые слова, что мы произнесли при входе в подземелья.
– Постараемся, – проговорил Михикус.
Небо было совершенно темным, воздух был насыщен большим количеством водяных паров, и у нас под ногами хлюпали лужи.
– А мы с тобою, Мишка, еще без галош, – сказал Сало, уныло усмехаясь. – Левка – то предусмотрительный черт – одел их! Ну и ехидное же создание!
– Да, ехидное, – улыбаясь, подтвердил я.
Наконец, мы подошли к прачечной нашего дома и повернули к церковному садику.
– Ребя, – тихо сказал Олег. – Нам нужно поодиночке пройти, чтобы не заметили. Давай разъединимся.
– Ничего, пройдем и так. Все равно вместе будет лучше, – возразил Мишка.
– Лучше все-таки поодиночке, – настаивал Сало.
– Сначала посмотрим, есть ли около церкви сторож или вахтер, а потом видно будет, – проговорил Михикус.
Мы прошли воротца около нашей амбулатории и вышли на дощатую площадку, откуда шла вниз широкая деревянная лестница в садик, посередине которого и стояла церковь Малюты Скуратова. Это была на вид невзрачная небольшая церквушка о пяти куполах, кирпичные стены которой потеряли свой яркий цвет и потрескались. Теперь в ее зале был гараж, и мы могли, конечно, нарваться на кого-либо, который бы не замедлил спровадить нас обратно. Таким образом, мы соблюдали величайшую осторожность. Но нам не везло. Только мы вышли на площадку, как нам в глаза бросилась расплывающаяся в темноте фигура человека, стоявшего недалеко от склада.
– А-а, ччеррт! – проскрежетал Мишка. – Вахтер!!! Вечно он здесь околачивается! Когда нам нужен тот вход, он там, когда этот – он здесь! Черт бы его совсем побрал!
– Сделаем вид, что мы хотим просто пройти по садику к воротам и выйти на набережную, – предложил Сало.
Мы так и сделали. Беззаботно посвистывая, мы спустились в садик и двинулись по направлению к воротам на набережную между вахтером и складом, прилегающим к церкви. Здесь мы врезались в полосу жидкой грязи и луж. Не видя в темноте дороги, нам пришлось протопать где попало, и вскоре мы очутились на суше. Я покосился на вахтера; он бесцеремонно прохаживался вдоль стены и не обращал, очевидно, на нас внимания.