Дневник советского школьника. Мемуары пророка из 9А
Шрифт:
После уроков я договорился с Давидом Яковлевичем, что ввиду его надежды на мое удачное исполнение роли я постараюсь оправдать его надежду и попробую прочесть. Он сказал, чтобы об этом узнал весь класс, и тогда он придет на урок!
Я, наконец, успокоился!..
24-го декабря. Утром мама мне поручила спросить у Василия Тихоновича о том, когда начнутся каникулы, чтобы знать, на какое число стремиться достать билет в Ленинград. Я забыл сказать, что Женька, очевидно, поедет после Нового года, и, так как мне это не улыбается, мы с ним уговорились встретиться уже в Ленинграде.
Но у Василия Тихоновича я так и не спросил,
– Ты это наверняка знаешь? – спросил я ее.
– Да, я вчера это слыхала.
Я дружески хлопнул ее по плечу и весело сказал:
– Да ты в меня жизнь вливаешь! Молодец! Хвалю тебя за то, что ты меня успокоила приятным известием.
Сегодня вечером я от мамы узнал, что Буба через свое учреждение уже заказала на 30-ое число билет!..
Я был ошеломлен этим до крайности, хотя внешне постарался не показывать своей радости. Одна мысль о близости Ленинграда приводила меня в радостный трепет…
25-го декабря. Придя сегодня в школу, я первым делом постарался устроить так, чтобы Давид Яковлевич во что бы то ни стало явился к нам на урок. Кое-кто из класса сходил к нему и сказал, что класс будет его ждать. Давид Яковлевич пришел, как ни в чем не бывало. Все сгруппировались у доски, и я, поборов самого себя, приступил к чтению. Потом я освоился, и все пошло благополучно! По крайней мере, я остался рад, что все так мирно кончилось.
Сегодня под вечер, когда уже стемнело, Монька, окончив уроки, умчался на улицу, и я остался один. Мама была на работе, Лиза куда-то уплыла, и только кошка кричала в кухне на полу. Чего она кричала? – понятия не имею! Я лег на диван, потушив в комнате свет, и, закрыв глаза, решил провести у себя в сознании III-ье действие «Аиды», чтобы прорепетировать его к долгожданному моменту, когда у меня зазвучат в поезде «аидовские» мелодии. Сцены за сценой протекали у меня в сознании, и внешне даже не было видно, что сейчас у меня происходят сцены у Нила, где Амонасро в бешенстве проклинает свою дочь, где невольно изменяет отчизне Радомес и т. п. душераздирающие моменты, ибо я лежал спокойно на диване, как будто дремля.
К сожалению, я сегодня сделал ужасную оплошность, которую я осознал лишь после прихода мамы с работы. Мне, олуху, следовало бы узнать у Бубы, как насчет билета, так как то лицо, которое достает билеты, могло и не согласиться по каким-либо причинам на эту миссию… Да, а вдруг это так?!! Это будет чудовищным тогда для меня ударом! Но мне было бы желательно, чтобы я лучше хвалил фортуну, чем проклинал! Это лучше и ей, и мне!
26-ое декабря. Сегодня на контрольной по геометрии я исправил свою плохую отметку, решив все три примера, которые нам были заданы. Окончив писать, я раньше звонка отдал работу и вышел в зал. Тут меня сцапал Борька Кравцов, и мы пошли в комсомольскую комнату, где уже были Тооц и Сучкова. Передо мною снова разложили пустой лист, но я отказался от него, и заголовок пришлось начать Тооц.
– Вы опять начинаете мошенничать?! – сказал я. – Меня пригласили вам помочь, а не делать целую газету!
Нарисовав карандашами две улыбающиеся рожи по бокам заглавия, я ушел домой, так как мне больше ничего не оставалось делать!
Дома я нашел записку от мамы, где она писала мне, что Буба заказала билет, и что на 30-ое число он будет получен.
Я свободно вздохнул и почувствовал облегчение. Словно я сбросил с плеч целую гору!
27-го
– Мы здесь такую волынку накрутили, – сказал я, рассматривая I-ую газету, – что с таким же успехом могли бы обещать ребятам организованного нами полета на Марс к новому году!
– Вот-вот! Именно! – согласился Азаров. – Ты прав! Мы именно «накрутили»!
– А чем плохая мысль? – сказал Борька. – Если б осталось место, мы бы могли и об этом написать…
– Только потом добавить, – продолжал я, – что ввиду отсутствия эстакады и гремучего пороха этот полет отменяется и ожидается в 1969 году в Америке!
– Можно было бы подурачить ребятишек!.. – гремел Азаров.
– Ладно! Бросьте трепаться! – сказал я. – Вы бездельничаете и нам, рабочему люду, мешаете!
– Действительно, – подтвердила Сучкова.
Около шести часов Борька скатал в трубу газеты, и мы покинули школу.
Вечером мне позвонил Женька.
– Ну, как у тебя с билетом дела? – спросил он.
Я рассказал ему, что надежды есть!
– А мне, – сказал он, – мама накануне через эту знакомую достанет. Ты когда едешь, 30-го?
– Думаю, что да, – ответил я.
– Ну, и я тем же! Ведь 31-го мы не учимся! Только жаль, что мы теперь врозь действуем! Так бы поболтали б с тобою в поезде! Хотя я и забыл! Ведь ты «Аиду» будешь слушать!
– Да! Вот счастливый момент будет! – в энтузиазме сказал я.
– Или нет! Почему же это мы не смогли бы разговаривать-то? – вдруг произнес Евгений. – Ведь у тебя «Аида» будет что-то часа 3-и, а потом ведь мы можем болтать сколько угодно!
– Ты прав! Только «Аида» будет длиться не 3 часа, а около 4-х. Если бы мы выехали вечерним восьмичасовым поездом, то около 9-и или 10-и часов опера бы началась и окончилась бы примерно в 2-а ночи. Главное то, что для меня это не будет никакой трудностью! Играть или петь и то труднее! Для этого нужно двигать руками или напрягать голосовые связки, а тут у тебя может быть все в покое – ты сидишь неподвижно, и раз ты хорошо знаешь вещь, то независимо от тебя у тебя в голове она сама по себе течет, и ты только слушаешь ее, и больше ничего. Вдобавок, под ритмичный грохот поезда легче всего в сознании у себя изображать звуки певцов и оркестра! К тому же мне никто не будет мешать представлять себе оперу зрительно, воображать перед собой сцену и героев, так что я, откровенно говоря, лишний раз услышу «Аиду» во всей ее красе и вдобавок услышу ее в том виде, в каком я ее понимаю, ибо, собственно говоря, в этот раз она будет идти как бы под моим руководством. Уж тут-то я исправлю все дефекты, внесенные нашими театрами, поставившими «Аиду» у нас в филиале!
– Да! Я тебя понимаю! – сказал Женька. – Тебе это будет очень интересно!
– И главное то, что я еще никогда не проводил за один раз всю «Аиду» полностью, и я нарочно это не делаю, чтобы усилить эффект всех 4-ех ее действий, когда они протекут передо мною одно за другим! Вот что интересно!
– А я бы что делал, несчастный? – спросил Женик. – Сидел и смотрел бы на тебя?
– Зачем? – удивился я. – Ты бы мог время от времени толкать меня в бок и спрашивать, какая сцена, дескать, сейчас происходит? И я бы говорил тебе, что сейчас такое-то действие, такая-то сцена. А то я мог бы еще вынимать свою книжечку с планом, которая всегда при мне, и указать для наглядности твоей в нем это место. И наконец, я бы тебя обрадовал известием о том, что опера окончилась и что Радомес с Аидой отдали свои души Изиде, находясь в подземелье храма этой богини!