Дневник Верховского
Шрифт:
Когда мы возвращались во дворец я показал пулю великому князю Сергею Михайловичу как артиллеристу, и он сказал мне, что это учебная картечь и не понятно, как она могла попасть в орудие, так как салют производился холостыми зарядами.
6 января во время водосвятия дежурным камер-пажом при государе был фельдфебель 1-й роты корпуса Александр Иванович Верховский. Когда я приехал домой, командир 1-й роты доложил мне, что выстрел произвел на Верховского такое сильное впечатление, что он рыдал в карете, когда он с ротным командиром возвращался в корпус.
Верховский, как и все после этого печального случая в первое время, считал, что это было покушение на государя, и страшно возмущался; по приезде в корпус его
Николай II сделал в дневнике небольшую запись: «6-го января. Четверг. До 9 часов поехали в город. День был серый и тихий при 8 градусов мороза. Переодевались у себя в Зимнем. В 101/2 пошел в залы здороваться с войсками. До 11 ч. тронулись к церкви. Служба продолжалась полтора часа. Вышли к Иордани в пальто. Во время салюта одно из орудий моей 1-й конной батареи выстрелило картечью с Васильевского острова и обдало ею ближайшую к Иордани местность и часть дворца. Один городовой был ранен. На помосте нашли несколько пуль; знамя Морского корпуса было пробито…»{318}.
По свидетельству еще одного очевидца происшествия, переданному своеобразным языком в петербургском журнале, этот инцидент выглядел так: «И — вдруг близко просвистела картечь, как топором срубило древко церковной хоругви над царской головой. Но крепкою рукою успевает протодиакон подхватить падающую хоругвь, и могучим голосом запел он: «Спаси. Господи, люди Твоя…». Чудо Божие хранило Государя для России. Оглянулся Государь. Ни один мускул не дрогнул на Его лице, только в лучистых глазах отразилось бесконечная грусть. Быть может, вспомнилось ему тогда предсказание Серафима и Авеля Вещего [42] , вспомнился и акафист затворника Агапия, прочитанный Ему как будущему Великомученику. А поодаль промелькнул на мгновение буддийский отшельник Теракуто.
42
По этому предсказанию государь император должен был погибнуть в 1918 году. — Ю.С.
О том же крестном пути Ему говорил в своей келий великий подвижник наших дней старец Варнава Гефсиманский, предрекая небывалую еще славу Царскому имени Его»{319}.
Верховский, находившийся рядом с царем, наиболее подробно и обстоятельно поведал о том инциденте: «Придворный церемониал в этот день протекал с обычной торжественностью. Во всех залах дворца были построены части войск — представители всех полков гарнизона Петербурга со знаменами и штандартами. Толпы блестящего гвардейского офицерства, бесконечное количество разных господ в шитых золотом мундирах, генералы с лентами, звездами, дамы в придворных нарядах наполняли Зимний дворец.
Государь, со свитой, обойдя войска и отстояв обедню в дворцовой церкви, с крестным ходом снова прошел по всей анфиладе бесконечных зал, мимо войск и приглашенных, через Иорданский подъезд на Неву, где на льду была построена беседка для водосвятия. Духовенство спустилось вниз для водосвятия, знамена и штандарты разместились по внешней стороне беседки, обращенной к Биржи, а император со свитой остался, не входя внутрь, на широком помосте между дворцом и беседкой, заслоненной ею со стороны Биржи. После короткого молебствования Митрополит освятил воду Невы; одновременно с верхов Петропавловской крепости, со стороны Биржи, где стояла прибывшая нарочно для производства смотра гвардейская конно-артиллерийская батарея его величества, раздалась салютационная стрельба. Почти одновременно в окнах дворца послышался звон битого стекла, довольно сильный треск в куполе беседки, и к ногам царя упал довольно крупный обломок дерева.
Первое впечатление было, что это упал хвост ракеты, неудачно занесенный сюда ветром. Но одновременно на противоположной стороне беседки, обращенной к Бирже, произошло движение. Великий князь Владимир, прошел на ту сторону и, вернувшись, шепнул императору, что во время салюта со стороны Васильевского острова по водосвятию и дворцу были произведены выстрелы, одним из которых перебито знамя Морского корпуса: никто из присутствующих в беседке ранен не был, но одному городовому, стоявшему недалеко от входа, пулей выбило глаз.
Царь встретил известие совершенно спокойно, прошел посмотреть пробитое знамя, несмотря на уговоры вернуться во дворец, оставался и прослушал всю службу до конца; затем, не ускоряя шага, вместе с крестным ходом вернулся к себе.
Я помню, что мне было страшно жутко за него. Салют в 101 выстрел не прерывался, и каждую минуту можно было ждать новых, быть может, более метких попаданий. Но все обошлось благополучно. Во дворце выяснилось, что окна в покоях здания были пробиты пулями образца, принятого для картечи легкой и полевой пушки.
Церемониал крещенского выхода не прерывался. Служба кончилась. Государь долго поочередно благодарил и поочередно беседовал со всеми представителями иностранных дворов и только по окончании официальной стороны приема к царю подошел градоначальник Фулон и доложил о результатах быстро произведенного расследования. Полиция осмотрела все чердаки на Васильевском острове, откуда мог быть произведен выстрел. Осмотр не дал никаких результатов, но зато перед тем местом, откуда стреляла конная батарея, найден картуз от разорвавшейся картечи, а ряд очевидцев показал, что 2-е орудие, после первого же выстрела, сильно откатилось назад, чего при холостом выстреле не должно иметь место.
Доклад не оставлял сомнения в том, что картечь была выпущена салютовавшей батареей. Тут только впервые можно было заметить, что случай этот тяжело повлиял на царя; он горько усмехнулся и заметил: «Моя же батарея меня и расстреливает! Только плохо стреляет!»
Это происшествие произвело очень большое впечатление и в городе и у нас в корпусе, тем более что все офицеры на стрелявшей батарее были бывшие пажи.
Никто в корпусе не хотел верить, что здесь имел место злой умысел, хотя и указывали на то, что наводчик у орудия был какой-то вольноопределяющийся, уже по одному этому — лицо подозрительное. Было произведено строжайшее расследование, но оно обнаружило лишь, что картечь была забыта (?!) в стволе орудия во время ученья накануне, а перед салютом орудие снова забыли (?!) осмотреть.
В обществе, несмотря на разные рассказы, осталось убеждение, что следствие умышленно спрятало следы произведенного покушения, так как невозможно было объяснить редчайшим совпадением случайностей, все вплоть до того, что именно заряженное орудие оказалось наведенным на самую церемонию водосвятия, а попадание так хорошо, что был даже выбит глазу городового, стоявшего у лестницы, и прострелено знамя при входе в нее{320}.
Офицеров судили военным судом, разжаловали в рядовые, но вскоре они были прощены, и один из них служил даже потом в Генеральном штабе»{321}.