Дневник замужней женщины
Шрифт:
А защитить меня было некому. Под покровом внешней респектабельности – таким я знала Мишу в университете – в нем причудливо уживались черты, о которых я прежде не подозревала: слабохарактерность, необязательность, откровенный эгоизм. Как-то совершенно незаметно для себя я попала в его семье, пожалуй, в наиболее интересную группу людей – в разновидность «бедных родственников», хотя, казалось бы, ни по каким параметрам не подходила в эту категорию. Я много знала, многое умела, по крайней мере, больше, чем все вместе взятые женщины Мишиной семьи. Я могла быстро придумать и за пару дней изготовить модную шляпку из подручного материала, починить обувь и любую одежду. Я даже умела прясть. Я все себе сама шила
Запомнилось мне в ту пору неожиданно возникшее и все усиливающееся чувство собственной неполноценности. Я ничего не стоила в мире этих людей, живших без явных признаков культуры. Позже и моя двоюродная сестра, врач по образованию, тоже попала в такую же ловушку.
Я не понимала, что они ценят в своей жизни, и терялась в общении с ними. Наглость, неизвестно на чем основанное самодовольство и чувство превосходства, ложь, зависть, пренебрежение к другим, на них не похожих – вот что я видела ежедневно. Они умные, а все остальные у них – дураки. Наверное, они под дураками подразумевали тех, кто не умел им противодействовать. Ни зависти, ни ревности, ни жестокости не было в моем характере. Это к концу «срока пребывания» в семье мужа, мне на короткое время пришлось обзавестись отравляющей жизнь ревностью. Да ревность ли то была? Оскорбленное, растоптанное чувство собственного достоинство во мне страдало, когда я поняла, что Миша лишил меня не только своей любви, но и уверенности в себе без всякой вины с моей стороны. Я тогда будто потеряла ту прежнюю себя…
Постепенно я начала догадываться, что издеваться надо мной для свекрови было важнее здоровья сына. Не зная точно, и будучи не уверенной в том, что подобного рода люди существуют, я ругала себя за предвзятость, за глупые фантазии, требовала от себя смирения. А тут еще Мишина старая, упрямая, вздорная, вероломного нрава бабуся постоянно раздражала, мучила подглядываниями и указаниями…
«Ты вчера моего внучка чуть с постели не свалила. А если бы он сломал себе позвоночник. С моим знакомым случилось такое…» – бубнила она, смущая меня своим выставлением напоказ наших интимных отношений.
Мы вздрагивали от каждого шороха, скрипа дивана, разучились даже обниматься. Миша уже не целовал меня, уходя на работу. Он боялся ревности матери? Все мои разговоры про общежитие, мои тихие жалобы на его родственников, кончались тем, что муж утверждал, что я ненавижу его маму. Ненависти я не испытывала, но за что ее было любить? Как видишь, крепко мать в кулаке держала своего сына.
Снова пришло лето, Миша, как обычно, уехал в Сочи лечить нервы, а одна из его теток принесла мне шерстяные нитки и журнал на немецком языке, чтобы я связала для Миши лыжную шапочку особого фасона. Она должна складываться и раскрываться как шлем и служить одновременно шапкой и шарфом. Зная вкус Миши, я выразила сомнение по поводу подарка, но отказаться не смогла. Конструкция оказалась сложной, мне проще было связать свитер. Я несколько раз переделывала изделие, вязала все вечера после работы и все выходные, но к приезду мужа справилась. И что ты думаешь! Когда я торжественно преподнесла ему подарок, он померил его и отшвырнул на диван со словами:
«Ерунда какая-то, не буду это носить!»
Я настолько была ошарашена, что ничего не ответила, только растерянно взглянула на уговорившую меня тетю. Мишу не интересовало, что я с любовью работала, душу вкладывала. Мне было горько его невнимание, его нежелание хотя бы из вежливости смягчить свой отказ. Ну не понравился подарок, так без пренебрежения, мягко объясни, чтобы не чувствовала я себя оскорбленной, найди подходящие случаю слова. Разве это так трудно? Но Миша не хотел понимать
– А ты бы объяснила ему, подсказала, – не удержалась я.
– Если я пыталась мягко и спокойно объяснять Мише, в чём он, с моей точки зрения, не прав, или чем он меня обижает, то в нем мгновенно поднимался дух противоречия. Он ощетинивался, и начинал доказывать, какая я плохая, что все не по мне, и что я никого не люблю, в том числе и его, что у меня дурной характер. Я терялась от такой бури необоснованных обвинений, начинала плакать и замыкалась. А он никогда не просил прощения, не жалел меня, ждал, пока я сама успокоюсь. Он вел себя так, словно ничего не произошло, говорил, какой он хороший, не обидчивый, легко все прощает и забывает. (Быстро впитывает и тут же выбрасывает из головы? Способный!) Получалось, что это я его обижала. Я плохая, а он золотко. Я же не позволяла себе беспардонно его критиковать, щадила его самолюбие, берегла здоровье и только просила быть снисходительней, терпимее к мелочам.
Как-то свекровь захотела, чтобы я связала Мише свитер. Я согласилась с условием, что сама выберу фасон, цвет и качество ниток. Они должны быть мягкими, чтобы не раздражали его нежную кожу. Я открыла свою книгу по рукоделию, показала свекрови картинку понравившегося изделия, чертеж к нему и расчет необходимого материала. Но она сделала по своему. Я чуть ни со слезами возмутилась: «В книге написано, что для свитера данного размера необходим один килограмм двести грамм шерстяных ниток». Свекровь заявила, что продавец посоветовала ей взять килограмм. «Вот и пусть она вам вяжет, – рассердилась я. – Если в книге будет написано, что вам на блузку с длинным рукавом требуется два метра двадцать сантиметров ткани, вы же не станете покупать полтора? Сэкономили на сыне? Мне лыжный свитер вязать с короткими рукавами или сделать не доходящим до талии? Может, вас безрукавка устроит? В таком случае я не отвечаю за то, что получится. Вспомните притчу про семь шапок».
Заняла я у соседки денег, чтобы докупить ниток, но они в магазине закончились. Пометалась по городу. Бесполезно. Ну и связала куций свитер. Сначала его примерил наш невысокий сосед. Он ему был впору, сидел как на картинке – залюбуешься. А Миша в нем выглядел подростком-переростком. При мне мамаша ничего не сказала, но потом внушило Мише, что я не умею вязать и зря деньги перевела. И конечно, он поверил матери. И следующий свитер из грубой овечьей шерсти Миша не стал носить, потому что он «кусался», что я и предсказывала.
Я старалась все в доме делать так, чтобы не к чему было придраться, потому что знала: не преминут воспользоваться моей малейшей ошибкой или оплошностью, чтобы напоминать о ней при каждом удобном случае. Так и это их бесило. Они все равно искали к чему бы прицепиться, пусть даже необоснованно. И так им нехорошо, и этак плохо. Не угодишь. Мне казалось, что и Миша не способен осмыслить частности, тонкости домашнего быта, тем более, что не старался в них вникать, не хотел затруднять себя «мелочами». «Так почему же они его раздражают? – терялась я в догадках.
– Да потому, что мама его «накачивала», – фыркнула я.
– И все же мне все равно хотелось делать Мише приятное. Это была моя потребность. Как то решила испечь сметанный торт. Миша очень любил сладкое. Боже мой, с каким удовольствием я его готовила! Я никому не доверила ни одной операции. Свекровь пыталась заставить меня вместо масла положить маргарин, уменьшить число яиц. Но я не послушала ее, потому что решила сделать настоящий, полноценный торт. Мое старание даром не пропало. Торт вышел на удивление вкусным, нежным, пышным и, может, оттого, что был с пылу, с жару, мне показалось, что такого вкусного я еще не ела никогда в жизни. Муж попробовал и фыркнул: