Дневник. Поздние записи
Шрифт:
— Мне холодно.
— Карина, я хочу осмотреть твою мать. Я хочу понять, что случилось. Но мне нужно твое согласие.
— Я хочу знать, что случилось, — кивнула я.
— Тогда я… просто оставлю тебя тут, ты не возражаешь?
Алекс повернулся к нам и кивнул ему, сигнализируя идти, подсказывая, что присмотрит.
— Идем, — сказал он, внезапно оставляя в покое стражей порядка.
Мы оказались внутри мицубиши. Там было тепло, но Алекс плюсом ко всему включил печку. Минут пять мы просидели в молчании.
— Я не могу в это поверить, — сказала я. — Это словно шутка. Это не со мной. Мы не допекли торт, — сказала я то, что крутилось в голове чаще остального.
— Какой торт? — спросил Алекс то ли потому что решил, что я сошла с ума, то ли потому что не знал что еще сказать.
— Наполеон. — И я тоже не знала. — Кто тебе сказал?
— Мне позвонили из морга, когда доставили ее тело… ну в смысле твою маму.
— Она пошла домой. К себе. Из моей квартиры. Она мне так сказала.
— Тебе нельзя быть одной. Позвони этому… Виту. — Алекс поморщился, словно произнести имя Вита было для него поступком тяжелым.
— Он в Москве.
— И что?
Я чуть заметно кивнула. Он был прав. Я не могла сейчас остаться одна. Мне больше некому было звонить.
— Алло, Вит, привет, — как-то непозволительно ровно произнесла я. — Знаешь, тут такое дело… мою маму убили… так что приезжай, пожалуйста. Сейчас.
— Боже, — выдохнул он. — Мне так жаль… Я не могу в это поверить. — И несколько минут молчания. — Послушай, я не могу уехать, от этого соглашения все зависит…
— И я завишу. Я тоже завишу, — напомнила я.
— Я понимаю, но не могу…
— Вит, о чем ты говоришь? Почему ты не можешь приехать?
— Я хотел бы, клянусь, но это работа, ты же понимаешь…
— Нет, я не понимаю. Работа от тебя никуда не денется, а я могу… я могу сказать тебе, что пошла домой, а вернуться с дырой в груди в пластиковом пакете…
— Что за ужасы ты рассказываешь?!
— Я рассказываю не ужасы, а то, что случилось с моей мамой!
Повисло молчание.
— Ты мне нужен, сейчас. — Я ненавидела плаксивые нотки в своем голосе, я ненавидела то, что вынуждена была его просить. — Но ты не приедешь, верно? — тихо спросила я.
И в этот момент Алекс выхватил у меня телефон.
— Поверь, приятель, тебе лучше вообще не возвращаться, — рявкнул он в трубку и сбросил звонок.
Я была зла на Вита насколько, что ни слова Алексу не сказала по поводу его самоволки.
— Поехали, — сказал Алекс. — Сейчас со всем разберемся.
Мой день рождения
Природа по ней не плакала, а рыдала. Косой дождь заливал мне голенища сапог. Голос священника тонул в грохоте дождя, люди буквально утопали в грязи. Маму хоронили рядом с папой. В этом была какая-то особо извращенная ирония, она его не любила при жизни, но даже после никуда не смогла деться. Однажды я найду силы над этим посмеяться. Я не знаю почему так получилось. Я не знала, кто на этом настоял или кто согласился. Но сказать: «Она хотела быть похоронена рядом с другим мужчиной», конечно, было бы не очень вежливо. Провожающие ее люди выглядели как мокрые кошки, драные, страшные и грязные. Народу почти не было, не то что на похоронах отца. Если не это показатель степени одиночества, то уж и не знаю что тогда.
Среди всех приглашенных только один человек выглядел достойно, и хотя волосы Алекса были не менее мокрыми, а еще утром начищенные туфли казались не менее грязными, чем у остальных, он выглядел достойно. Он помог мне устроить похороны и, конечно пришел. С мамой они общего языка так и не нашли, но то, что он был здесь, казалось самой правильной вещью на свете. По-своему, но он уважал мою маму, я знала это хотя бы потому что он хранил ее секрет в тайне от меня, при этом рискуя нарваться на серьезные неприятности. И, кстати, нарвался.
Также присутствовал здесь еще один удивительный персонаж. Мистер эстон-мартин. Но к нам он не приблизился, стоял в сторонке, в отдалении. У него не было зонта, плечи опущены, я несколько раз смотрела в его сторону, и однажды он поднял голову и взглянул прямо на меня. И я ее почувствовала — слабую ниточку горя, связавшую двух незнакомых людей. Я не один раз думала, что это сделал он. Ведь он был самой странной личностью в ее жизни. Или самой странной из всех, кого я знала.
Я теснее прижалась к руке Алекса, и он повернулся ко мне.
— Спасибо, — прошептала я, мои губы дрожали от холода.
Когда мы сели в его мицубиши, он вместо того, чтобы завести двигатель, вдруг повернулся ко мне.
— Ты помнишь Лиура? — Я нахмурилась. О чем он? — Даже такой козел как Лиур, сел в тюрьму, чтобы его жена-гадюка осталась на свободе. Ты просто права не имеешь выйти замуж за человека, который своей работой дорожит больше, чем тобой! Не имеешь права выйти за человека, который дорожит тобой меньше, чем я!
— Как бы ты мной не дорожил, я все равно не в приоритете. Интересно, такой человек вообще в этом мире существует? — в свою очередь ударила по больному я. — Так что его искать?
Алекс раздраженно вздохнул и включил печку на полную катушку.
Речи. Бессмысленные речи, о том сколько значила моя мама для всех. Для Дины, для соседки с этажа сверху, которая топила нас регулярно, а потом жаловалась на отсутствие финансов на ремонт. Тогда я приносила соседке деньги и заставляла отдать маме, чтобы она не узнала о моем участии. И теперь она ну ооочень сожалеет о потере «замечательной подруги».
Думаю, только мы с эстон-мартином могли бы рассказать, сколько она значила на самом деле. Но его я, понятное дело, не пригласила, а сама красноречием никогда не блистала, и мои слова вышли даже более сухими, чем у Дины. Я повернулась к Алексу. Вот кто мог бы сказать, заткнув всех за пояс. И внезапно мне очень этого захотелось. Я дернула его за рукав.
— Скажи что-нибудь.
— Думаешь они хотят услышать меня? — иронично изогнул он бровь.
— Они слушают только себя. А я хочу, чтобы ты сказал! У меня день рождения, ты должен исполнить мое желание! — И пнула в знак решимости его стул. — Так что говори немедленно.
Алекс закатил глаза, но встал. Все как-то сразу стихли, заинтересовавшись, наверное.
— Я плохо знал Ирину Орлова, — начал он задумчиво. — Но, честно, говоря, я не думаю, что здесь есть человек, который знал ее хорошо. Она… умела удивлять. — Мои губы сами собой изогнулись. — Я с уверенностью могу сказать только то, что я ее и уважал, и боялся. Каждая наша с ней встреча приносила мне сплошные неприятности. Но у нее была уникальная способность донести до окружающих свою точку зрения. Я ей благодарен. — Я даже нахмурилась, а Алекс взглянул на меня и сказал: — Да, благодарен. Потому что в конце концов она предоставила мне возможность изменить всю мою жизнь к лучшему. Навсегда. Хотя и знала, что я этим не воспользуюсь. Она видела людей насквозь. Мне жаль, что мы тем же качеством не обладали и не уберегли ее.