Дневник
Шрифт:
Телефоны, которые не отвечают. Как странно: у меня – именно у меня – нет никаких путей, и, ничего не зная, я могу либо не знать долгие дни, либо ждать известия, как милостыни… или как ежедневной газеты.
Печальная все-таки ваша жизнь, моя дорогая!
18 декабря, воскресенье
Мороз. Снега нет.
Когда-то – очень давно – был такой же холодный и бесснежный декабрь, запутавший мои пути между двоими: Сокол [470] и Замятин.
470
Возможно, это малоизвестный поэт, прозаик, переводчик 1920-х гг. Евгений Григорьевич Сокол (наст. фамилия – Соколов). В архиве Островской сохранилась рукопись ее стихотворения 1922 г.
Сегодняшний день: много внешней радости, вино, легкие сигареты, душистая пудра, мягкая шерсть. А улыбаться все труднее и труднее. Боли все больше и больше.
Возможно, что я себя чувствую хорошо только в сфере эфемерид. Возможно, что я сама – эфемерида [471] .
Строить! Строить! Строить заново! А что? И чем?
21 декабря
Путаница с часами – дела, работа, астроном, машинистка. Вечером – поздно – у Кисы: прошу у нее извинения. Первый раз за 19 лет забыла, что 7-го были ее именины. Не люблю забывать таких дней – и чувствую себя глупо.
471
От греч. eph'emeris, буквально – годный на день, однодневка.
23 декабря
Лучшим доказательством всегда является статистика.
24 декабря, суббота
Впервые весь праздник кувырком – весело, смешно, никакого праздника. Вино, ром, бенгальские огни, зажженные канделябры, вместо елки – комнатные кипарисы, убранные рождественской мишурой, люди, смех – ну, просто хороший выходной день! Даже обед был не традиционный – куда там, к черту, традиции! Мороз. Мама плохо себя чувствует. Лечу ее алкоголем и хинином.
31. XII. Суббота. 11 ч. 45 м.
Omnium… defunctorum [472] .
1939 год
Январь, 1-е, воскресенье
Встреча дома, как всегда (несмотря на острое, мучительное желание быть не дома – все равно где, все равно как, лишь бы не дома, не с теми же вещами, не в тех же комнатах, не при тех же свечах). Встреча, однако, дома – почти такая же, как и в прошлые годы, и совсем не так, как в прошлом году. Было много вина – и совсем не было ни музыки, ни стихов. И та музыка, которую слышала одна я, звучала для меня темными и страшными тактами «Божественной поэмы» Скрябина: D'esir – Luttes – Possession [473] .
472
Фрагмент заупокойной молитвы: Anima eius et animae omnium fidelium defunctorum per Dei misericordiam requiescant in pace (Да упокоится с миром его душа и души других усопших (лат.)).
473
Желание – борьба – обладание (фр.). Островская воспроизводит в произвольном порядке названия трех частей «Божественной поэмы» (1902–1904) Скрябина: «Борьба», «Наслаждения», «Божественная игра».
Слова, слова… как страшна сила слов – в их повторяемости, в их отнесении к разным людям и разным событиям. Меняются лица, меняются окружающие предметы. Но при возникновении определенных обстоятельств возникают определенные слова, и оказывается, что человек беден, у него маленькие запасы: носитель радости (ибо слово бывает иногда и даром и радостью) единовременно может стать и преступлением – расточителем или убийцей.
Слово, святая тайна – Vertum [474] – проституировано.
474
Слово, глагол (лат.).
Убил же слово человек – в небрежении к святости.
Январь, 2-е, понедельник, ночь
Все не так, как надо. Впрочем, может быть, именно и нужно, чтобы было так, а не иначе.
Как трудно быть старой и жить в окружении взрослых, считающих себя взрослыми, но остающихся детьми.
Всегда вести. Всегда протягивать руку помощи. Всегда помогать либо подняться, либо стоять на ногах. И всегда чувствовать в себе педагога и аналитика, поучающего или распутывающего. Но редко бывает, чтобы ученики по-настоящему (большой человеческой любовью) любили своих педагогов, а больные своих врачей. В трудные часы к ним – и только к ним – бегут за спасением, за поддержкой, за благодатью будущих часов. А когда приходит легкий час будущего, можно (а пожалуй, и должно) забыть об унижении своего незнания или своей болезни. И – не помнить. Подсознательно человек никогда не прощает оказанного ему одолжения или принесенной помощи. И людей, называемых так искусственно «благодетелями», обычно не любят, если не ненавидят, причем эта нелюбовь или эта ненависть тайны, скрыты и так глубоко запрятаны в человеке, что он и сам об этом не всегда догадывается. Разве может обыкновенный земной человек простить другому человеку (такому же обыкновенному, такому же земному), что тот – в какой-то момент – был или лучше, или выше, или богаче его – и видел, и знал, что он беднее, хуже или ниже.
475
Цитата из стихотворения Н. Гумилева «Слово» (1920).
Январь, 3, вторник
Мысли о добре, о добром действии. Если линия доброго действия (La bonne action) [476] на своем пути от «а» к «х» не нарушает других линий, не уничтожает других точек, добро выполнено и дало положительный эффект добра. Если же линия доброго поведения на своем пути от «а» к «х» нарушает другие линии (потому что опасны не только пересечения, но и касательные), или уничтожает, или сдвигает другие точки – добро, по существу, не выполнено и не дало положительного эффекта добра: добро, полученное «х» и данное «а» либо же пережитое как нечто безумное, получено и пережито за счет нарушения или уничтожения других линий и других точек. Тогда это не добро, ибо последнее идет в мире и чистоте.
476
Доброе деяние (фр.).
Но:
Что такое добро?
Что такое мир (Pax)?
И что такое чистота?
Кстати: очень просто пользоваться священными предметами, если они утратили свое символическое значение или же были осквернены. Это в том случае, если они остались в руках того же человека. Но их ведь может взять другой, которому все равно, и тогда их прежнее значение не играет абсолютно никакой роли.
Январь, 17, вторник
Персонаж возник, персонаж создан и брошен в жизнь. Автор спохватывается. Его же никто не слушает: в зале пустоты и умершие призраки. Зал молчит. И он слышит только невнятные голоса улицы, доносившиеся сквозь стены. Болтают статисты:
– Приятно принимать ванну в июльские дни.
– Не было ничего особенного. Целовались…
– Японский халат (ах, кстати, и японский зонтик!).
– Девочки, которым еще нет семнадцати!
– Серый берет и ожерелье из красных бус…
– В последнее время, на лестнице…
– Разве можно жить без бога и без религии? Это нехорошо.
– Он ее спасал от греха. Спасал, спасал… а дальше не знаю!
– Ковер очень красивый, старинный…
– Модные журналы, патефон, голубые рубашки.
– Ах, вот почему у тебя сегодня не накрашены губы!
Автору делается страшно. Ему начинает казаться, что так люди сходят с ума. Кто это болтает? Статисты? Публика? Неужели же он творил и творит напрасно? Неужели его никто не понимает и не понимал? Неужели он писал поэмы для этого гнусного сброда?
– Кто вы такие? Кто вы такие? – кричит он в ужасе.
Никто ему не отвечает. На улице продолжают болтать те же неизвестные голоса. А зал молчит: в нем пустота и умершие призраки. Тогда автор смущенно извиняется: